Черные приливы Сисайда

– Ты права, – он опустил голову. – Абсолютно права. Но, Мейв, ради всего святого, просто будь осторожна. Я могу быть больным ревнивцем, но то, что я узнал о Дориане… это не пустые сплетни. Их группа ушла с «Метрополиса» под гром скандала. Его обвиняли в плагиате, дело замяли только благодаря деньгам его семьи. Он умеет создавать образ, но под ним…

– Хватит! – мой голос прозвучал резко, эхом отдаваясь в пустом коридоре. Я сама удивилась своей твердости. – Я не буду слушать это. Не сейчас. Не после того, что ты сделал. Ты потерял право давать мне советы о том, кто опасен, а кто нет.

Он отшатнулся, словно я его ударила. В его глазах мелькнуло неподдельное страдание. Но мне было все равно. Впервые за все эти годы мне было все равно на его боль. Моя собственная была важнее.

– Люк, наши пути разошлись. Я приняла твои извинения. Но это конец. Любому нашему общению. Пожалуйста, просто… оставь меня в покое.

Я повернулась и пошла прочь, не оглядываясь. Спиной я чувствовала его тяжелый, полный отчаяния взгляд. Но я не обернулась. Впервые за долгое время я поставила свою безопасность и свое душевное спокойствие выше его чувств.

И это было одновременно и страшно, и освобождающе.

Весь оставшийся день прошел как в тумане. Я автоматически вела уроки, слышала собственный голос со стороны, отвечала на вопросы детей, но мозг был где-то далеко. Слова Люка, его боль, его предупреждения – все это крутилось в голове навязчивой каруселью, смешиваясь с тревогой за Рокси и горечью от возможной разлуки.

«…дело замяли только благодаря деньгам…»

Я тряхнула головой, пытаясь отпустить эти мысли. Нет. Я не позволю ему отравить это. Не позволю его больной ревности разрушить то хрупкое доверие, что начало зарождаться между мной и Дорианом. Но семя сомнения, черт возьми, уже было брошено в почву. И оно пускало корни.

После последнего урока я заперлась в своем кабинете. Нужно было готовиться к ужину. Я смотрела на свое отражение в темном экране монитора – уставшее лицо, синяки под глазами. Сегодня вечером я не хотела быть учительницей Мейв, заваленной проблемами. Я хотела быть просто девушкой, которая идет на свидание с мужчиной, который ей нравится.

Я переоделась в простое, но элегантное платье – темно-синее, под цвет ночного неба. Нанесла чуть больше туши, чтобы глаза казались ярче. Помада… Я колебалась, затем выбрала нейтральный оттенок. Не вызывающий, но уверенный.

В половине седьмого у входа в школу зажглись фары его «Тойоты». Сердце екнуло. Я вышла, стараясь дышать ровно.

Он вышел из машины, чтобы открыть мне дверь. На нем был темный пиджак вместо привычной кожаной куртки, и от этого он выглядел иначе – более строго, но оттого еще более притягательно. Его взгляд скользнул по мне, быстрый, оценивающий, и в уголках его глаз собрались лучики морщинок от легкой улыбки.

– Привет, – сказал он, и его голос прозвучал низко и спокойно, как будто смывая с меня всю дневную суету и тревоги. – Ты прекрасно выглядишь.

– Спасибо, – я села на пассажирское сиденье, чувствуя, как знакомый запах его парфюма окутывает меня, как защитный кокон. – Ты тоже.

Он тронулся с места, и несколько минут мы ехали молча. Музыка играла тихо, что-то инструментальное и меланхоличное.

– Как прошел твой день, милая? – наконец спросил он, бросив на меня быстрый взгляд.

Слово «милая» прозвучало так естественно, с такой легкой, нежной иронией, что мне вдруг захотелось рассказать ему все. О Рокси. О Люке. О своих страхах. Но я сдержалась. Не сейчас. Не в начале вечера.

– Сложный, – честно ответила я, глядя в окно на проплывающие огни города. – Но продуктивный. Данные по кружкам почти собраны. А твой?

Он усмехнулся, но в усмешке слышалась усталость.

– Переговоры с лейблом. Вечная борьба за творчество против коммерции. Иногда мне кажется, что быть простым учителем куда честнее.

Его слова поразили меня.

– Почему?

– Потому что ты каждый день видишь результат своего труда. В глазах детей. А я… я продаю эмоции, упакованные в красивую обложку.

Он сказал это без жалости к себе, просто как констатацию факта.

И в этот момент Люк со своими «фасадами» и «плагиатом» показался мне маленьким и жалким. Передо мной был не миф, не рок-звезда. А уставший мужчина, который искал в этой поездке в Сисайд чего-то настоящего. Так же, как и я.

Он свернул на узкую дорогу, ведущую к морю. Впереди, на скале, светилось здание ресторана – уединенное и элегантное.

– А что насчет твоего фонда? – спросила я. – Разве это не честный результат? Помощь детям?

Он снова посмотрел на меня, и в его взгляде было что-то теплое и уважительное.

– Это попытка компенсации, Мейв. Попытка вернуть хотя бы часть того, что забирает слава.

Мы подъехали к ресторану. Швейцар открыл мне дверцу. Дориан вышел, обходя машину.

– А знаешь, – тихо сказал он, подавая мне руку, – с тех пор как я встретил тебя, эта необходимость в компенсации стала чувствоваться… не так остро.

Он не отпустил мою руку, когда мы пошли к входу. Его пальцы были твердыми и надежными. И в тот момент, под шум прибоя где-то внизу и в свете далеких звезд, я почти поверила, что все будет хорошо.

Ресторан был таким, каким я представляла себе рай – тихим, утонченным, с панорамными окнами, открывающими вид на бескрайнюю, темную гладь океана, усеянную лунной дорожкой. Нас провели к столику в уединенном углу, где свет свечи отбрасывал танцующие тени на его лицо, делая его черты еще более загадочными и резкими.

Он помог мне сесть, его пальцы на мгновение задержались на спинке моего стула, и это легкое прикосновение вызвало по спине знакомую дрожь. Мы остались одни, и мир с его проблемами – Люком, Рокси, закрывающимися кружками – остался где-то там, за стеклом.

– Знаешь, – начал он, когда официант принял заказ, – я провел полдня, думая о нашей вчерашней… стратегической сессии.

Он произнес это с легкой улыбкой, играя основанием бокала с вином.

– Ты поражаешь меня. Большинство людей на твоем месте опустили бы руки. А ты… ты не просто веришь в чудо. Ты составляешь ему бизнес-план.

Я улыбнулась, чувствуя, как напряжение постепенно покидает мои плечи.

– Это не чудо. Это логика. Если система не работает, нужно найти способ обойти ее. Ты же сам сказал.

– Я много чего говорю, – он посмотрел на меня пристально, и в его глазах плясали огоньки от свечи. – Но редко встречаю человека, который не просто слушает, а слышит и… действует. В тебе есть сталь, Мейв Лорин. Под всей этой мягкостью и заботой.

Его слова были похожи на бальзам. После дня, полного сомнений и атак, они укрепляли что-то во мне.

– Может, она там откуда-то и берется, – тихо сказала я, глядя на вино в своем бокале. – Когда знаешь, что за твоей спиной стоят дети, у которых отнимают последнюю радость… или когда понимаешь, что кто-то верит в тебя больше, чем ты сама.

Мы замолчали. Шум прибоя доносился сквозь стекло приглушенным, мощным гулом. Это молчание было комфортным, наполненным пониманием.

И тогда я решилась. Прятаться было бессмысленно.

– Люк приходил ко мне сегодня, – выдохнула я, не поднимая глаз.

Я почувствовала, как Дориан замер. В воздухе повисло напряжение.

– Ясно, – его голос стал нейтральным, осторожным. – И как… твой бывший лучший друг?

– Он извинялся. За тот вечер. Говорил, что не узнает себя в том поступке. – Я наконец подняла на него взгляд. – А потом… потом он начал рассказывать мне о тебе. О каком-то скандале с лейблом «Метрополис». Обвинениях в плагиате.

Я ждала вспышки гнева, отрицания, насмешки. Но он просто смотрел на меня, его лицо в свете свечи было серьезным и спокойным.

– И что ты почувствовала, когда он это говорил? – мягко спросил он.

Этот вопрос застал меня врасплох. Я ожидала всего, но не этого.

– Я… испугалась. Не его слов, а… его одержимости. А потом… мне стало интересно, где правда.

Он медленно кивнул, как будто этого и ждал.

– Хочешь знать мою версию? Без прикрас. Это некрасивая история.

– Да, – прошептала я. – Хочу.

Он отпил глоток вина и отставил бокал.

– Мы не крали чужие песни. Наш бывший продюсер с «Метрополиса» попытался приписать себе часть авторских прав на наш первый успешный альбом. Тот, что вывел нас в топ. Когда мы отказались, он запустил в прессу утку о плагиате. Да, у моего отца есть деньги. И да, он помог нам нанять лучших юристов, чтобы мы могли доказать свою правоту в суде, а не разориться на судебных издержках. Мы выиграли дело. Продюсер публично извинился. Но осадочек, как говорится, остался. Для многих мы так и остались теми, кто «откупился». Это цена, которую я плачу за свое имя.

Он говорил просто, без пафоса, без оправданий. Он смотрел мне прямо в глаза, и я видела в его взгляде не вину, а усталую горечь от несправедливости.

– Я не прошу тебя верить мне на слово, – добавил он. – Все документы есть в открытом доступе. Судебные решения. Ты можешь все проверить.

И в этот момент я поняла, что не буду ничего проверять. Потому что его прямоту, его готовность говорить о неприятном нельзя было подделать. Это была та самая честность, которой так не хватало Люку.

– Я верю тебе, – сказала я тихо.

На его лице появилось выражение глубокого облегчения. Он протянул руку через стол, и я положила свою в его ладонь. Его пальцы сомкнулись вокруг моих, теплые и твердые.

– Спасибо, – он улыбнулся, и это была самая искренняя его улыбка за весь вечер. – А знаешь, что самое смешное? Если бы не этот скандал, я, возможно, никогда бы не создал свой фонд. Не начал бы помогать другим отстаивать свои права. Иногда самое дерьмо в жизни дает теху… удобрения для чего-то хорошего.

Мы просидели так еще несколько мгновений, держась за руки через стол. Океан шумел за окном, свеча трещала, а в груди у меня расцветало новое, хрупкое и очень сильное чувство – доверие.

– Так значит, – я сжала его пальцы, – твой фонд – это тоже своего рода бизнес-план? Только для исправления прошлого?

Он рассмеялся, и его смех был легким и свободным.

– Что-то вроде того. Но, кажется, с твоим планом по спасению кружков он может пересечься. И мне это нравится. Очень.

Ужин прошел в легкой, непринужденной беседе. Мы говорили обо всем и ни о чем. О музыке, о книгах, о глупостях. И с каждым мгновением стена между нашими мирами становилась все тоньше.

Когда мы вышли из ресторана, ночной воздух был прохладным и соленым. Он снова взял меня за руку, и на этот раз его пальцы сплелись с моими естественно, как будто так и должно было быть.

– Я отвезу тебя домой? – спросил он, и в его голосе я услышала не просто вопрос, а предложение. Возможность продолжить этот вечер.

Я посмотрела на него – на его лицо, освещенное луной, на его глаза, в которых читалась надежда и обещание чего-то большего. Страх уступил место anticipation.

– Да, – кивнула я, чувствуя, как учащенно бьется сердце. – Отвези меня домой.

И когда он поцеловал меня у машины, это был уже не поцелуй утешения или страсти. Это было молчаливое соглашение. Обещание того, что наша ночь только начинается.

Дверь с грохотом захлопнулась, и мы оказались в полной темноте прихожей, прижавшись друг к другу. Его губы не просто целовали меня – они пожирали, а мои руки в ответ срывали с него пиджак, швырнув куда-то в угол.

– Дориан… – его имя сорвалось с моих губ хриплым стоном, когда его зубы слегка задели мою нижнюю губу.

– Молчи, – прошептал он в мое горло, его руки срывали застежку на моем платье. – Целый день я сходил с ума, думая о том, как ты раздвигаешь ноги для меня.

Его грубые, откровенные слова обожгли меня, как удар кнута. Во рту пересохло, а между ног вспыхнула такая влажная жара, что я затряслась. А Дориан в это время плавно подбирался руками к месту, которое изнывало от желания.

– Да? – я сама удивилась своей наглости, срывая с него рубашку, кнопки отлетели с сухим треском. – А я думала о том, как ты вошел в меня. Так медленно…

Он рычал, прижимая меня к стене своим телом так, что ощущала его твердый член. Прикосновения Дориана продолжали дразнить мою кожух выводя различные узоры на бедрах.

– Я просто хотел, чтобы ты запомнила каждый сантиметр.– прервался, чтобы укусить мою шею.

Мы свалились на диван, но ему было мало. Дориан стащил меня на пол, на грубый ворс ковра, в полосу лунного света. Его руки были повсюду – грубые, требовательные, срывая с меня последние лоскуты стыда и одежды.

– Боже, какая же ты влажная, – он провел пальцами между моих ног и облизнул их, а я выгнулась от прикосновения. – Это все мне?

– Да… черт возьми, да, только тебе! – я вцепилась ногтями в его плечи, когда его палец вошел в меня.

Он смотрел на меня сверху, его глаза в полумраке горели чистой, животной похотью.

– Скажи, что хочешь.

– Хочу тебя. Всего. Сейчас же.

Больше не было нежности. Было только голодное, яростное соединение. Он вошел в меня одним резким, глубоким толчком, вырывая из горла дикий, неприличный крик. Я обвила его ногами, притягивая глубже, принимая каждый его жесткий, точный удар.

– Черт, Мейв, ты так идеально обхватываешь меня… – его голос срывался на каждом движении.

Я не могла говорить. Могла только стонать, поднимая бедра навстречу его яростным движениям. Я чувствовала на себе губы Дориана, которые покрывали поцелуями кожу моей шеи, руки, которые крутили между пальцев соски. Мое тело готовилось выплеснуть расслабляющую энергию по всем конечностям. Дориан ощутил это, ускоряясь, его дыхание стало тяжелым, а голос хриплым.

– Кончай со мной, – приказал он, и в его тоне была дикая власть. – Хочу чувствовать, как ты кончаешь на мне. Сейчас.

Его слова, его напор стали последней каплей. Волна накатила с такой силой, что у меня потемнело в глазах. Я кричала, кусая его плечо, чувствуя, как мое тело бьется в судорогах удовольствия. Его собственный стон был глухим и торжествующим, когда он излился в меня, горячим и бесконечным.

Я опустила голову на ковер, тяжело дыша, обливаясь потом. Дрожь еще не отпускала мое тело. Дориан лежал на мне, его вес был тяжелым и приятным.

– Господи… – он выдохнул мне в волосы. – Я… черт.

Я не могла ничего сказать. Просто провела рукой по его мокрой спине, чувствуя, как бьется его сердце. Обычные слова здесь были бы кощунством.

Он медленно перевернулся на бок, увлекая меня за собой, и прижал к себе. Его рука легла на мою грудь, ладонь прикрыла бьющееся сердце.

Мы замолчали. И в эту самую секунду абсолютного покоя на тумбочке резко и оглушительно завибрировал его телефон. Звонок был настойчивым, режущим, как сигнал тревоги.

Дориан вздрогнул, его тело на мгновение напряглось. Он неохотно приподнялся на локте, его лицо в лунном свете стало напряженным.

– Прости, это, наверное, Сайлас… или менеджер. Что-то срочное. – Он потянулся за телефоном, его движения были сонными, замедленными.

Я наблюдала, как синий свет экрана осветил его лицо. Дориан щурился, пытаясь прочитать сообщение. И вдруг я увидела, как это лицо изменилось. Не сразу, а будто слой за слоем. Сначала легкая досада сменилась настороженностью, потом брови медленно поползли вверх, а губы сжались в тонкую белую ниточку. Все расслабленность, вся нежность моментально испарились. Он замер, уставившись в экран, и по его спине пробежала судорога.

– Дориан? – тихо позвала я, и мой собственный голос показался мне чужим. В груди защемило ледяной тревогой. – Что-то случилось?

Мой гитарист не ответил. Он медленно, почти механически, повернул телефон ко мне. Его рука дрожала.

На ярком экране был скриншот. Первая полоса глянцевого онлайн-журнала. Кричащий желтый заголовок:

«ДОРИАН БЛЭКВУД БОЛЬШЕ НЕ ХОЛОСТЯК! Тайный роман с девушкой из провинции взорвал сеть!»

А под заголовком – фотография. Та самая. С поля для гольфа. Он стоял сзади, склонившись ко мне, его руки лежали на моих, поправляя хват клюшки. А на моем лице, повернутом к нему, была запечатлена такая смесь счастья, доверия и легкого смущения, что смотреть на это сейчас было физически больно. Мы выглядели… идеально. Счастливо. И абсолютно беззащитно перед этим вторжением.

Я не могла оторвать глаз от экрана. Звон в ушах заглушал все звуки. Я чувствовала, как кровь отливает от лица, оставляя кожу ледяной.

– Это… что это? – выдохнула я, хотя все и так было предельно ясно.

– Это… дерьмо, – его голос был хриплым, в нем звенела ярость, тут же подавленная усталостью. Он убрал телефон, как будто он был раскаленным, и провел рукой по лицу. – Это Сайлас. Предупреждает. Значит, это уже везде.

Он посмотрел на меня, и в его глазах я впервые увидела не уверенность, не страсть, а что-то похожее на страх. Не за себя. А за меня.

– Мейв… – он произнес мое имя с такой болью, что мне захотелось его обнять, но я была парализована. – Прости. Я так глупо… я не подумал, что нас могут снять, особенно в этой глуши. Я вообще не думал.

Я отползла от него, завернулась в простыню, внезапно почувствовав себя до жути голой и уязвимой. Не физически, а… морально. Весь наш только что родившийся хрупкий мир, все эти доверительные разговоры, эта нежность – все это было выставлено на всеобщее обозрение. Превращено в сплетню.

– Что… что теперь будет? – спросила я, и мой голос прозвучал детски-беспомощно.

Он тяжело вздохнул и сел на край кровати, спиной ко мне. Его плечи были напряжены.

– Теперь… теперь начнется ад. Звонки журналистов. Сплетни. Вбросы грязи. Они будут копать в твоей жизни, Мейв. В твоей работе. В твоем прошлом.

Он обернулся, и его лицо было суровым.

– Ты готова к этому? Потому что отступать уже поздно.

Я смотрела на него – на этого человека, который только что был моим убежищем, а теперь стал источником угрозы для моего тихого, налаженного мира. И вместо ожидаемого ужаса, внутри вдруг зародилась странная, холодная решимость.

Он смотрел на меня, ожидая паники, слез, упреков.

Я медленно выпрямила спину и встретила его взгляд.

– Знаешь, а я, кажется, уже привыкла бороться.

В комнате повисла тишина. Снаружи, в полной темноте, завывал ветер, предвещая бурю. А мы сидели на краю кровати, всего в шаге друг от друга, но между нами уже лежала целая пропасть, которую предстояло заполнить доверием. Или она должна была поглотить нас обоих.