Бюро & Контора

михаил никитин

Бюро & Контора

Глава 1 Отдел И.И. (Ищущие истину)

Во имя света,

В тени мы скроем лик.

В борьбе за истину и право,

Сквозь сумрак лжи – к заре.

Искры от костра взмывали ввысь, сплетаясь с мерцанием звезд в затейливые огненные кружева. Шаман пробормотал заклинание и помешал угли костра старой тростью с костяным навершием в виде моржового черепа, высекая новый рой искр. Они вспыхнули багряными древними письменами призыва, на фоне черного полотна ночного леса, и, угаснув, рассыпались.

С реки, окутанной плотной пеленой тумана, донеслось тихое поскрипывание уключин, смешанное с плеском воды. Скрип становился громче по мере приближения лодки, и вот уже впереди замерцал дрожащий желтый огонек. Форштевень мягко коснулся глинистого берега. Роль лампы выполняла трехлитровая банка из-под маринованных огурцов с выцветшей этикеткой "Дары Кубани", плотно набитая мечущимися светлячками, источающими блеклый желтоватый свет.

– Зачем призвал, Ищущий? – зычно вопросил паромщик, сверкнув алыми глазами из-под капюшона старой брезентовой куртки.

– На остров неприкаянных душ, – ответил Шаман, щелчком большого пальца отправляя в сторону лодочника старинную монету.

Паромщик неуклюже хлопнул ладонями в попытке поймать монету на лету, но ухватил лишь воздух. Монета с глухим звоном ударилась о дно лодки. – Бзынь!

– Блядь!… Нельзя было просто в руки отдать… Так ведь нет, нужно обязательно выебнуться, – зло пробурчал он, шаря по дну лодки. Наконец, найдя потеряшку, он принялся внимательно разглядывать ее в свете разгорающейся луны, затем попробовал на зуб. Удовлетворенный экспертизой, он убрал монету в кошель, висевший на шее как у автобусной кондукторши. Сделав приглашающий жест, коротко бросил: – Садись.

– Стоп! – выкрикнул лодочник, увидев выглядывающую из-под полы видавшего виды пиджака Шамана голову черной курицы. – С животными нельзя!

– Это мой тотем, – пояснил Ищущий, пересаживая курицу на плечо.

– Тогда плати.

– Не борзей, а читай внимательно устав "Перевозчика мертвых душ", – отрезал Шаман, усаживаясь поудобнее на переднюю банку лодки.

– Я первый день на службе, до конца еще не изучил, – виновато промямлил паромщик. – Девять дней назад, как по пьянке утоп… Вот приговорили, за бесцельно прожитую жизнь, на тридцать лет исправительных работ: души усопших возить из мира живых в мир мертвых… А там по результату со мной решат: или верхний мир, или перерождение, – объяснил свою некомпетентность паромщик, ткнув пальцем в небо.

– Я и смотрю, слишком болтлив… Ничего, лет через десять замкнешься, слова из тебя тогда и клещами не вытащишь, – прокомментировал Шаман, основываясь на опыте. Дальше плыли молча, пока светляки в стеклотаре не сменили цвет с желтого на кислотно-зеленый.

– На месте, – сообщил паромщик, уткнувшись носом лодки во что-то зыбкое и тягучее. – Только три вопроса. У вас пятнадцать минут, – добавил он, перевернув песочные часы.

– Регламент знаю, – бросил Шаман на ходу, выпрыгивая из лодки. Или, по классификации устава "Перевозчика мертвых душ", Ищущий истину. С трудом переставляя ноги в зыбучем грунте, по колено утопая в густом, закручивающемся спиралями тумане, Шаман медленно двинулся сквозь шеренги молчаливых, медленно раскачивающихся призраков. Возле полупрозрачного сгорбленного старика, чья длинная борода опускалась вниз и смешивалась с клубами тумана, курица впилась коготками в плечо хозяина.

– Уверена, Чернушка? – полушепотом спросил он, подняв глаза к курице. Она снова утвердительно кольнула когтем в плечо. Сверля взглядом закрытые веки старика, Ищущий строго спросил: – Когда?

Веки старика дрогнули, и в голове Шамана проскрежетал голос: – "Через три луны".

– Где? – задал он следующий вопрос.

Вместо ответа перед глазами вспыхнула дрожащая картинка развалин старой усадьбы в лесу. Детально запомнив по возможности увиденное, Шаман задал последний вопрос: – Кто?

– Не ниже второго чина. Князь… Имя мне неведомо, – снова просипел голос. Затем, открыв беззубый рот, скрипучим ехидным смешком добавил: – Тебе он точно не по зубам.

– Я его есть не собираюсь, у меня на сильно прожаренное мясо изжога, просто выпишу билет обратно в преисподнюю, – ответил Шаман бородатому.

– Уже управились? – спросил паромщик, глядя на частично опустевшие часы. – Скоро.

– Тебя как при жизни звали? – поинтересовался Шаман, усаживаясь обратно в лодку.

Лодочник завращал красными глазами, на миг погасив в них багровый свет, но тут же, словно очнувшись, вспыхнул алым пламенем в очах и радостно прохрипел: – Харитон!

– Сорока дней с твоего упокоения не прошло, а ты уже имя стал забывать, – усмехнулся Ищущий. – Ну, Харитоша, вези нас обратно.

Лодочник, прилежно орудуя веслами, уносил лодку прочь от проклятого острова. Неожиданно курица, встревоженно закудахтав, слетела с плеча и плюхнулась на дно. Светляки в банке заполошно вспыхнули багрянцем.

– Опасность! – взвизгнул Харитон, вкладывая в гребки удвоенную силу. Мощный удар волны едва не перевернул утлое суденышко. В десяти метрах из воды показалась чудовищная голова бегемота, изуродованная разложением, с гноящимися язвами, зловеще мерцающими в лунном свете. Раскрыв пасть, ощетинившуюся жуткими желтыми клыками, на один из которых был нанизан человеческий череп, бегемот издал рев, разорвавший ночную тишину словно паровозный гудок и развеявший клубы тумана над рекой.

– Пожиратель душ? Но почему? – в отчаянии вопрошал Лодочник, выпустив весла из дрожащих рук. Чернушка, бешено захлопав крыльями, взмыла на рукоять весла, оставив на палубе рубиновое, дымящееся яйцо. Шаман, не дрогнув, подхватил его и, с грацией бейсболиста, метнул в разверзнутую пасть чудовища, одновременно взмахнув тростью, воздвигнув над лодкой дрожащую защитную сферу. Грянул оглушительный взрыв, взметнув ввысь фонтан воды, смешанной с гниющей плотью. По сфере с мерзким чавканьем зашлепали ошметки останков, медленно соскальзывая обратно в реку, оставляя за собой тошнотворные буро-зеленые разводы. Сфера лопнула, рассыпавшись дождем искр. Река вновь погрузилась в тягучую тишину. Туман, крадучись, пополз к лодке, заполняя образовавшуюся брешь.

– Не понимаю, его задача – не давать душам покинуть остров… живая плоть ему безразлична, тем более атаковать неприкосновенную лодку во время переправы… как такое возможно? – взволнованно, захлебываясь адреналином, зачастил Харитон.

– Да… дела… такое под силу лишь высшим, – задумчиво произнес Шаман, отделив зерна истины от плевел страха. – Давай, Харитоша, поднажми.

***

Шаман, не церемонясь, вошел в кабинет начальника, с тихим стуком водрузив трость в подставку возле вешалки. Самуил Яковлевич Маршак (полный тезка знаменитого писателя, основоположника детской русской литературы, но шутки на эту тему давно покрылись пылью веков и были под строжайшим запретом) восседал в полумраке за исполинским дубовым столом, окна были наглухо зашторены. Возраст импозантного аристократа с мертвенно-бледным лицом, резко контрастирующим с ежиком черных волос, слегка присыпанных легкой сединой у висков, был тайной за семью печатями. У всех вампиров, как и чопорных молодящихся дам, вопросы о дате рождения считались грубейшим нарушением этикета. Однако доподлинно было известно, что он входит в первую десятку старейших вурдалаков Европы. Самуил Яковлевич приветственно кивнул, едва приподнявшись над столом, затем снова погрузился в кресло и указал на роскошное сиденье напротив.

Шаман откинулся на мягкую, набитую конским волосом спинку старинного кресла, глубоко вздохнул и произнес:

– Плохие вести… Подтвердились данные от наших коллег из Конторы (так они, за глаза, именовали отдел "Невероятных дел" при МВД). Готовится нечто жуткое: призыв сущности из преисподней – и не какой-нибудь шестерки, а демона второго ранга. – Шаман умолк, барабаня пальцем по подлокотнику, словно отсчитывая секунды до надвигающейся катастрофы.

– Второй эшелон – это серьезно. Тут либо третья мировая на носу, либо смертельная пандемия. Кто-то задумал кровавую жатву… Что нам известно?

– Призыв через три дня, в последний день полнолуния. Место я зарисовал по обрывкам видений, – ответил Шаман, протягивая набросок начальнику.

Тот долго и внимательно изучал рисунок, тихо бормоча себе под нос: – Смутно знакомая усадьба… но никак не могу вспомнить. Сняв и прижав к уху эбонитовую трубку старинного проводного телефона, Самуил Яковлевич дважды прокрутил орголитовый диск с отверстиями и ласковым голосом попросил:

– Зиночка, пригласи ко мне Алешеньку… Он наверняка в оранжерее с цветочками возится.

Зиночка, секретарь двадцати трех лет, была из мира людей, лишенная магии, но невероятно терпимая к "иным". Сотрудники отдела отвечали ей взаимностью, окружая заботой и оберегая от невзгод.

Вскоре в дверном проеме возник неуклюжий, угловатый мужичок – Алексей Киштымский, потомок лесных духов. Дикие лешие сторонятся и избегают любых контактов с "иными", а уж с простыми смертными и подавно. Но Алексею выпала иная судьба: младенцем, на грани жизни и смерти, его подобрала сердобольная женщина. Выходила, выкормила, невзирая на пересуды односельчан. Однако по доносу "доброжелательных" соседей органы опеки изъяли ребенка, определив в специализированный интернат. Женщина, не вынеся горя, лишилась рассудка и оказалась в стенах психиатрической больницы. В 1996 году в газетах появилась сенсационная статья, искаженная жадными до сенсаций журналистами, утверждавшая о внеземном происхождении мальчика. Самуил Яковлевич Маршак, заинтересовавшись этой историей, разыскал Алешеньку (так нарекла найденыша спасительница), признал в нем лешего, оформил опеку и забрал к себе. Живя среди людей, он более-менее социализировался, хотя оставался нелюдимым и молчаливым. Поздней осенью, ведомый древним инстинктом, уходил в глубь леса, впадая в зимнюю спячку.

– Глянь, Алешка, может, где встречал? Ты ведь все окрестные леса знаешь, – Самуил Яковлевич протянул лешему рисунок.

– Гы-гы, – замычал Алешка, кивая лохматой головой.

– Секунду обожди, – попросил Маршак, разворачивая на столе карту Ленинградской области. В незакрытую дверь ворвалась Чернушка, неуклюже махая короткими крыльями. С кудахтаньем она ловко взлетела на плечо к лешему и склонила голову вместе с ним над картой. Немного поразмыслив, Алешка ткнул желтоватым ногтем в зеленую чащу леса. Чернушка спрыгнула на стол и клюнула в указанное место, оставив прореху на карте.

– А ну, кыш, пернатая, имущество казенное портишь! – замахал рукой на курицу Самуил Яковлевич.

– Низя… Низя! – нервно закричал леший, заслоняя Чернушку руками. Курица спрыгнула со стола, оставив на столешнице переливающееся перламутром яйцо. Алешка мгновенно схватил его и проглотил. Закатил глаза, исказил рот в подобии улыбки, выпустил из головы зеленые побеги с молодой листвой и, пьяной походкой, под изумленным взором Маршака покинул кабинет.

– Эдик! (в миру Шамана звали именно так) Прекрати потчевать Алешеньку психотропными яйцами, у него и без того с головой не все в порядке! – возмутился Маршак.

– Я за эту курицу не отвечаю, по птичьим меркам она давно совершеннолетняя, – открестился Шаман.

– Смотри у меня, Чернушка, стерилизую, – пригрозил Самуил Яковлевич курице пальцем, то ли в шутку, то ли всерьез, и склонился над картой. – Так, что тут у нас? Кингисеппский район, деревня Котлы… Бывшая усадьба Альберхтов. Так…так… так… Людвиг Альберхт был соратником самого Якова Вилимовича Брюса – известного на весь Петербург алхимика и чернокнижника. Насколько знаю, там и подземелья были. И внук, Петр Карлович, неспроста на территории усадьбы церковь Николая Чудотворца воздвиг, – вспоминал вслух Маршак, потирая переносицу указательным пальцем.

– Кузьмич, – негромко позвал Самуил Яковлевич. – Кузьмич! – прибавил он громкости.

– Да здесь я, здесь, – вынырнул из-за шкафа домовой, по совместительству – архивариус.

– Есть у нас что по усадьбе Альберхтов?

Раскрыв желтую, пыльную папку, которая в маленьких руках домового казалась огромной, Кузьмич громко чихнул, высморкался в платок и зачитал:

– Дело за номером 63… 1947 год. Деревня Котлы. Школа-интернат, размещенная в бывшей усадьбе Альберхтов. Участились случаи пропажи детей. Дальше… бла-бла-бла… ничего интересного, – перелистнул страницу домовой. – Причастность «иных» не выявлена, дело передано в отдел Н.Д.

– У них в семьдесят третьем в архиве пожар случился, все дела сгорели, а живых сотрудников тех лет не осталось. Служба в Н.Д. по нашим меркам скоротечна, – рассуждал вслух Самуил Яковлевич.

– Место, время и кого призовут – знаем. Уже неплохо, – прервал раздумья начальника Шаман.

Кузьмич отошел в сторонку, достал из плечевой котомки самую маленькую модель кнопочного сотового телефона, набрал номер, прикрывая свободной ладонью, как щитом, от любопытных глаз губы, шепчущие что-то невнятное. Лишь редкие кивки головы выдавали напряженный диалог на другом конце провода. Спрятав телефон обратно в сумку, он вернулся к делу, отбросив тень таинственности и перейдя к докладу, по существу:

– При усадьбе пришлые домовые хозяйством занимались – прусские хайнцели. Все как лисы рыжие, да важные, от наших деревенских нос воротили. Ну не прижились в усадьбе, что случилось то не ведома, только забыв про гордыню, к нашим в деревню подались. Но мы, в отличие от прусаков, из дома в дом не бегаем. У нас как хоть потоп, хоть пожар – добро хозяйское спасай, а сам погибай. Ну и дали наши им от ворот поворот. Они ушли – прямиком в зыбкие объятия болот, к старой травнице, и с тех пор никто не встречал их на миру.

– Неужто вы родных своих на верную погибель спровадили? – прокомментировал Шаман, внимая рассказу.

– Какое там родня! – отмахнулся Кузьмич. – Хоть и дело общее делаем, при хозяйстве служим, да они нам чужие… по крови роднее скорее перевертышам. Хайнцели те оборачиваться горазды: кто кошкой рыжей, кто лисой огненной. А у нас, коли рыжий в роду объявится – топим сразу, как слепых котят.

– Да ну… – отреагировал на последнюю фразу Шаман, удивленно присвистнув.

– Шучу, – улыбнулся в бороду Кузьмич. – Просто до самой старости, пока седина не тронет, красят волосы да бороды, чтоб прусаками не дразнили. Что-то я отвлекся… Сказывают, один такой вроде как из тех самых, в Большом драматическом театре прижился. Днем котом рыжим мышей ловит за миску молока, а по ночам в обличии своем за реквизитом приглядывает.

– Зацепка, пусть и слабая, но есть. Попробуем вытянуть. Шаман свяжется со смежниками, те приставят к нам человека… Дело серьезное, операцию проведем совместно. Причастность сторон, будь то их или наша, пока не установлена, работаем открыто. Но об инциденте с Пожирателем Душ на реке Забвения пока умолчим… иначе все свалят на нас. – распорядился Маршак.

– Принято, – коротко кивнул Шаман, поднимаясь из кресла.

Глава 2. Отдел Н.Д.( отдел " Невероятных дел")

Из допросной доносились слабые стоны, перемежающиеся глухими ударами и отборной бранью. Подполковник Климов резко распахнул створку и вошел в пропахший сыростью каземат. Тусклый свет проникал сквозь широкую бойницу под потолком, забранную массивной решеткой, отлитой из церковного колокола. Тень от решетки ложилась на пол, стол и часть противоположной стены, расчерчивая их на вытянутые прямоугольники света и тьмы. На прикрученном к полу стуле, со скованными за спиной руками, затянутыми в наручники из чистого без примеси железа, блокирующие любую попытку колдовства, сидела молодая рыжеволосая девушка с пронзительно-зелеными глазами, один из которых заплыл багровым синяком. Одна бретелька её шелковой блузки съехала с плеча, обнажив высокую упругую грудь, на которую тонкой алой нитью стекала кровь из разбитой губы. Даже с кровоподтеками на лице она сохраняла дьявольскую привлекательность.

"Ведьма, она и есть ведьма," – подумал подполковник, поправляя соскользнувшую бретельку.

На стене за спиной ведьмы возвышалось огромное распятие Христа, искусно вырезанное из сандалового дерева. Стыдливо в полумраке его глаза потупленно взирали вниз, словно отводя взгляд от творившегося бесчинства.

– Лейтенант Лобанов, что здесь происходит?! Что это за методы? Вы служите в МВД, а не в гестапо! – прогремел голос начальника, отчитывая крепко сбитого молодого подчиненного, в забрызганной кровью форменной рубашке с закатанными до локтя рукавами.

– Но, товарищ подполковник… Вы же…

– Никаких "но"! Отставить пререкания! В свой кабинет, и чтобы через час рапорт был у меня на столе! Я с вами еще поговорю.

– Есть, – вяло козырнул Лобанов, зыркнув на ведьму уничтожающим взглядом.

– Чтоб у тебя больше ни на одну бабу не встал… разве что на свинью немытую, – прошипела ведьма, сплюнув на пол кровавую слюну.

– Ах ты, сука! Да я тебя… – Лобанов побагровел, его глаза налились яростью. Он замахнулся для удара.

– Стоять! Смирно! Кругом! – рявкнул Климов так, что эхо отразилось от стен. Лейтенант замер, словно ужаленный, его ярость мгновенно угасла.

– В проклятии есть и положительный момент, – уже спокойнее, с едва заметной усмешкой добавил Климов. – Теперь тебя ничто не будет отвлекать от службы. А теперь покиньте помещение, товарищ лейтенант.

– Решили поиграть в злого и доброго инквизитора, – протянула ведьма, кивком головы отбрасывая с лица непокорный локон рыжих волос, цвета пламени ночного костра.

– Игры кончились, Эльвира. Код красный… назревает массовый террор, а это полностью развязывает нам руки, отбрасывая всякое приличие, но сковывая ваши, – Климов произнес это с тяжелой серьезностью, извлекая из-под стола старинное зеркало на подставке. Водрузив его напротив Эльвиры, он предоставил ей горькую возможность полюбоваться собой.

– Да, славно он меня разукрасил… – с сожалением прошептала она, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, внимательно рассматривая безупречное прежде лицо.

Из нагрудного кармана Климов извлек небольшой нож с ржавым лезвием и рукоятью из пожелтевшей кости. – Нож "ясности", – прокомментировал он, вонзая его в грубо сколоченную столешницу из осиновых плашек, прямо возле зеркала. Морок мгновенно рассеялся. Перед Климовым сидела древняя, изможденная временем старуха, ее морщинистое лицо было испещрено пигментными пятнами, а редкие седые пряди жалко висели по сторонам головы. Ведьма дернулась, словно ее ударило током, увидев свое истинное отражение.

– Зачем? – прохрипела она, морщась и отводя взгляд вниз, невольно повторяя позу головы Христа на распятии, висевшем за ее спиной.

– Повторяю, игры кончились, – отчеканил подполковник стальным голосом, буравя старуху жестким взглядом своих колючих серых глаз. – Информация достоверная, тебя кто-то навещал, и речь шла о призыве. Мы всегда закрывали глаза на твое "модельное агентство", даже когда в бане скончался депутат Государственной Думы, проводивший время в компании твоих подопечных. Пришло время, Эльвира, отдавать долги, – дожимал полковник подозреваемую. – Ну… – выдернув нож и спрятав его обратно в карман, Климов поторопил: – Я жду…

Бросив взгляд в зеркало и увидев в отражении прежнюю себя, Эльвира облегченно выдохнула и заговорила:

– Антон Палыч, поймите меня правильно… Как там у Булгакова? «Аннушка уже пролила масло…» Всё предрешено. Мне просто предложили выбор: с какой стороны решетки я хочу оказаться. Либо там, возможно, даже с местом у краешка стола, – она кивнула в сторону узкого окна-бойницы, – либо здесь, вместе с вами и другими такими же, кто против… навечно и в цепях. А висеть рядом с лейтенантом Лобановым целую вечность – то еще испытание.

– Но ты уже в кандалах здесь, выбор сделан. И чем подбирать чужие крошки со стола, может, лучше поборемся? Любое предрешенное всегда можно отменить. Ни нам, ни вашим, хаос в этом мире точно не нужен. Попробуем подвигать пешки, и, может, проведем ферзя. Выкладывай всё…

– Кто приходил – не ведаю… Но силой исполинской тот гость наделен. Не смогла ауру его прощупать. И такую бурю страстей во мне взбудоражил… словно юная нимфоманка воспылала. Быть может, сам змей-искуситель пожаловал, а может, инкуб…

А платой за место за столом была скромная услуга: через три дня запутать все дороги и тропинки в окрестности поместья Альберхтов, так чтобы ни проехать, ни пройти… на целые сутки. Клянусь, начальник, больше ничего не знаю… Но тот, кто явился, обладал даром убеждения, – промолвила она, вперив свои изумрудные очи в серые глаза Климова.

– Теперь верю. Время и место – уже победа. Прости, Эльвира, но три денька погостишь у нас – ради твоей же безопасности, – произнёс Антон Палыч, освобождая её от наручников.

– Он же хватится меня, – возразила ведьма, потирая затёкшие запястья.

– Затеявшие игру – ребята серьезные, мигом тебя раскусят. Нынче не до изящных шахматных этюдов, пошел размен фигур, – парировал Климов и, немного поразмыслив, заключил: – Менять им место призыва уже поздно, сроки поджимают.

***

Совещание началось ровно в 11:00.

– Итак, место, дата, и, предположительно, имя демона нам известны, – начал Климов, окидывая взглядом присутствующих.

– Кто? – Лобанов вскинул брови, явно не понимая, о ком речь.

– Асмодей… если к ведьме действительно приходил инкуб. А они, вместе с суккубами, у него в подчинении ходят, – пояснил подполковник. – На это дело назначаю лейтенанта Светлова.

Он бросил взгляд на молодого светловолосого парня, недавно вернувшегося со стажировки по экзорцизму из монастыря на Соловках.

– Но это же моё дело! – возмутился Лобанов, испепеляя Светлова взглядом.

– Демонов изгонять – это тебе не связанных столетних старух колошматить… даже если выдать тебе серебряные кастеты, – с усмешкой возразил Климов.

– Но, товарищ подполковник, вы же сами приказали: максимально жестко напугать!

– Лобанов, купи себе словарь Ожегова. «Напугать» и «избивать» – это далеко не синонимы, и даже не однокоренные слова.

Компьютер пискнул, сообщая о новом письме. Климов, кликнув мышью, открыл файл. Прочитав, нахмурился и процедил сквозь зубы:

– Блядь… Зря мы с тобой, Лобанов, морально-этические нормы нарушили. Из Бюро (так на старый манер они называли отдел смежников И.И.) поступила та же информация, что мы из ведьмы выбили.

– Доверяй, но проверяй, – не согласился Лобанов.

– Почему наши отделы не объединены? – спросил Светлов. – Это наверняка ускорило бы раскрытие дел.

– Пробовали в семидесятых – не вышло. Задачи общие, но цели разные: они своих защищают, вернее сказать, «иных», а мы – обвиняем. Как прокурор с адвокатом: дело одно, но стоят по разные стороны баррикад, – пояснил Климов и добавил: – Да и методы у нас разные. Так, Лобанов, хочешь остаться в деле?

– Да, Антон Палыч… землю буду рыть! – заверил лейтенант Лобанов.

– Землю на огороде у бабушки будешь копать. А сейчас обойди «иных», у кого рыльце в пушку. Допроси с нажимом, но без рукоприкладства, последнее – подчеркнуть. Может, кого ещё, помимо ведьмы, навещал таинственный незнакомец, предлагал преференции в светлом будущем.

– Есть! Разрешите выполнять! – довольный оказанным доверием, Лобанов козырнул.

– Действуй.

– Ну, Илья, теперь с тобой, – Климов положил досье перед лейтенантом. – Изучай. Прикрепим тебя к Шаману, он же Эдуард Сабитович Кечимов, предок известного в царской России ханта-шамана. Оперативник толковый, с аналитическим складом ума, прекрасно моделирует ситуации. Он скорее наш, смертный, но встал на сторону «иных». А вот курица у него подозрительная… повнимательней присмотрись. Ну да сам всё изучишь, – подполковник постучал указательным пальцем по досье.

***

– Дядя Антон, к вам посетитель, – просунула голову в дверь секретарь, юная девица с россыпью веснушек на приветливом лице.

– Сержант Огурцова! По уставу! – рявкнул Климов. – Чтоб еще раз родственников на службу брал… Никогда, – добавил он про себя.

Дверь распахнулась вновь, и вытянувшаяся в струнку сержант Огурцова звонко доложила: – Товарищ подполковник, к вам посетитель из смежного отдела.

– Ну что ты, милая, так голосишь, дядя Антон не глухой, – с лукавой усмешкой произнес Самуил Яковлевич, бережно отодвинув девушку за плечи от дверного проема и шагнув в залитый светом кабинет. Сняв солнцезащитные очки, он повел головой и просительно произнес: – Аленушка, сделай одолжение старику, зашторь поплотнее окна. Огурцова бросила вопрошающий взгляд на начальника. Климов кивнул в знак согласия, натянул на лицо благожелательную улыбку и заговорил: