Жизнь на четырех ногах

Оливия Кросс

Жизнь на четырех ногах

Глава 1: Первый шаг, первый шаг

Я не помню момента своего рождения, но помню пробуждение. Это было видно на медленном взгляде на фотографии, вытягивающиеся из тумана забвения. Мир вокруг меня был размытым пятым теплом и влагой, наполненными звуками, которые до сих пор не имели названий, но уже резонированы в факте моего существования. Воздух, которым я впервые вдохнул, был густым от запахов, которые несли в себе эхо времени: аромат влажной земли, только что родившейся травы, и чего-то еще, неуловимого, казалось на запах звезды, падающих в ночи. Я была еще не лошадью, лишь сгустком предчувствия, пульсирующим в темноте, ожидающим первого прикосновения к реальности. Затем звук – низкий, протяжный, вибрирующий, раздался где-то глубоко внутри моего существа. Это было сердце, но не мое. Это было сердце другого, большего существа, которое дышало в унисон с моими неоформленными событиями. И вместе с этим звуком я почувствовала, как земля подо мной появляется светильник, как что-то внутри меня тянется вверх, к неведомому свету, который обещал избавить от этой сладкой, убаюкивающей темноты. Когда я наконец обрела силу, чтобы поднять голову, мир предстал передо мной не как плоское изображение, а как живая, дышащая симфония. Трава, казалось, шептала древние истории, каждый стебелек был живым существом, наполненным розой и солнечным светом, а их шепот напоминал мне песни ветра, которые я слышал еще до его рождения. Я чувствовала, что мои ноги, еще неуклюжие, как у новорожденного теленка, начинают обретать уверенность, и земля под копытами казалась мне чем-то большим, чем просто почва – она была колыбелью, которая держала меня, и одновременно вечным двигателем, который звал меня вперед, обещая бесконечные просторы, где даже формируются наши собственные воспоминания. Мое первое движение произошло на пробуждение спившего бога. Каждая мышца, еще несформированная, дрожала от неизвестной силы, которая проходила сквозь меня. Это было не мое желание, а скорее импульс самой земли, который просил меня подняться, занять свое место в этом вечном круговороте жизни. Я чувствовала, что мой копыт, еще мягкий, касается прохладной земли, и это касание было первым диалогом между мной и миром, началом моей истории, которая будет сплетена из солнечного света, дождей и песен ветра. Солнечный луч, пронзивший завесу утреннего тумана, упал на мою еще совсем беззащитную гриву. Это было не просто тепло, а скорее объятие самого мира, мягкое, но настойчивое, проникающее сквозь кожу, сквозь кости, до самых глубин моего существа. Я чувствовала, как этот свет вымывает остатки тьмы, пробуждая во мне нечто древнее, существо, которое помнило времена, когда солнце было странным законом, землей – безбрежным океаном. Воздух был наполнен музыкой,который я не мог разложить на ноты, но это звучало в самой сути моего бытия. Шелест травы под легким ветром казался мне шепотом древней духовности, рассказывающей истории времен, когда деревья были выше звезд, а река текли вспять. Где-то вдалеке, на границе моего слуха, раздавались щебетые птицы, их голоса – звонкие, как серебряные колокольчики, – казались мне предвестниками чего-то радостного и неизбежного. Когда мои ноги, наконец, нашли опору, и я выпрямилась, мир передо мной распахнулся, как никогда раньше. Я чувствовала неведомую ранее силу, которая текла по моим венам, наполняя каждую клеточку моего тела. Это была сила земли, сила солнца, сила матери, сплетенные ведино. Я ощутила тяжесть своего тела, его веса, его прочности, и это было одновременно пугающе и восхитительно. Я был живой, я был здесь, и я мог двигаться. Мой первый шаг был неуклюжим, но в нем уже чувствовался ритм. Это был танец, который я не разучивала, и который был вписан в мою природу, как сама жизнь. Каждый шаг был изучению, каждое движение – открытиям. Я чувствовала, как земля отзывается о прикосновении моего копыта, как ветер играет моей гривой, и я двигалась, не обращая внимания куда, но чувствуя, что это движение – моя истинность предназначения. Время в тот момент стало для меня чем-то текущим, как вода в горной реке.

Понимаете, что мои секунды растягивались в вечности, наполненные тысячами ощущений: запахом материи, теплом солнца, шепотом травы, стуком собственного сердца, которое билось так сильно, как будто хотело вырваться из груди и унестись прочи, к самому горизонту. Я чувствовала, что за эти первые мгновения я прожила целую жизнь, полную открытий и предчувствий. Мои копыта, еще не знавшие твердости камня или острых шипов, касались земли с нежностью первого прикосновения. Я чувствовала под ними прохладу роз, скрытую в лечебных травах, тепло пробивающегося сквозь почву солнечного света, и даже, как мне казалось, дыхание земли, ее древнюю, могучую энергию. Это происходило в разговоре без слов, где каждый мой шаг оставлял след не только на поверхности, но и в самой душе мира, которая меня принимала. Когда я наконец поднял голову и посмотрел на мать, я увидел не просто животное, а целый мир. Ее глаза, темные и глубокие, как ночное небо, отражали древние тайны, а ее длинная, шелковистая грива казалась мне потоком времени, в котором я потеряла и нашла себя одновременно. Ее прикосновения были нежными, но в них, возможно, чувствовалась сила, которая защитила меня от всех бед этого мира, от всех ветров, которые могли бы сдуть меня, как пыльнку. И хотя мои ноги еще были слабы, мир вокруг казался таким неизведанным, я чувствовала в себе зародыш свободы. Это не было впечатлением исхода преграда, а скорее знания, что я принадлежу себе, что у меня есть крылья, пусть пока и невидимые, которые однажды поднимут меня в небо. Это знание было тихим, но оно уже начало формировать меня, обещая дни, наполненные ветром и простором.И тогда я увидела его – далекий, но приятный образ отчета. Это была птица, парящая высоко в небе, ее крылья казались вздутыми, как само небо, и она двигалась так легко, так свободно, как будто не подчиняясь законам гравитации. Я думала, что эта птица – мой проводник, мой символ, мое обещание будущего, где я смогу летать, даже оставаясь на земле. Первый ум был сделан, первый шаг – сделан. Мир распахнулся передо мной, полный запахов, звуков и предчувствительности. Мать фыркнула, приглашая меня к себе, к ее теплому боку, к молоку, которое внесло в меня не только жизнь, но и мудрость. Я еще сделала один шаг, и еще одна, ощущающая, как под моими копытами земля становится все более знакомой, все более родной. Это было начало моего пути, пути, который только начинался, но который уже был отмечен печатью вечности.

Глава 2: Запах молока и тепло матери

После того первого, неуклюжего шага, мир, казалось, сузился до единственного, но бесконечно важного центра – теплого, пульсирующего бока моей матери. Ее запах был густым, как мед, собранный в долинах, где травы никогда не знали засухи, и сладким, как сам воздух, которым я дышала. В этом запахе было нечто большее, чем просто молочный аромат; в нем таились истории, в нем звучали отголоски тысяч дней, которые прошли до меня, и в нем отражалось будущее, еще не написанное. Когда я прижалась к ней, ощущая нежное биение ее сердца, подобное тихому, но неумолимому ритму самой земли, я почувствовала, как ее тепло проникает сквозь мою еще не окрепшую оболочку, достигнув самой глубины моего существа. Это было не просто утвердить тепло, тепло самой жизни, тепло, которое, казалось, могло исцелить любые раны, развеять любые страхи и вернуть мне о том, что я – часть чего-то великого и вечного. Молоко, струящееся из материнского вымени, было невидимой рекой, проходящей сквозь меня. В его сладостях я чувствовал вкус первых дождей, которые орошали эту землю, вкус солнца, согревавший ее с незапамятных времен, и вкус трав, которые были пищей для моих предков. Каждый глоток был погружен в прошлое, в эхо веков, которое оживало во мне, наполняя мою юную плоть древней мудростью. Ее тихие фурканья были для меня утверждены словами, которые я когда-либо слышала. Они связаны с историей табунов, лугов и ветров, которые приносят издалека. Ее дыхание, теплое и влажное, ласкало мою мордочку, и я чувствовала, как в нем кроется обещание безопасности, обещание того, что пока она рядом, мне нечего бояться. Каждый миг, проведенный у матери, был словно застывшая капля времени, наполненная вечностью. Солнце, которое играло на ее боку, казалось, остановилось в зените, трава под ее копытами перестала колыхаться, ветер затих, чтобы не нарушить эту священную тишину. В этот момент существовали только я, моя мать, и этот бесконечный поток жизни, который мы делили. Ее глаза, темные и бездонные, были для меня не просто зеркалами, окнами в другой мир. В них я видел отражения бескрайних полей, силуэты гор, которые еще предстояло увидеть, и даже звездное небо, которое, как мне казалось, было соткано из пыли ее движения. Они говорили со мной без слов, допуская спокойствие, уверенность и знание того, что этот мир, сколь бы он ни казался, был нашим. Прижимаясь к ней, я чувствовала не только ее тепло, но и тепло других, все еще игнорирующих мое существование – моих братьев и сестер, моих предков, всего нашего табуна, который был моим домом. Это было ощущение глубокой, неразрывной связи, которая делала меня частью чего-то большего, чем я сама, частью живого, дышащего организма, корни которого уходили глубоко на землю. Когда я жадно пила молоко, мои мысли, еще такие неясные, переплетались с ощущениями, которые, казалось, приходили не от меня, а от матери. Я чувствовала отголоски ее страховки, ее надежды,предчувствие грядущих перемен, которые, как туман, еще скрывали свои очертания, но уже ощущались на границах моего восприятия. Это было не просто питание, таинство, ритуал, который соединял меня с первозданной силой, которая творит миры и поддерживает их существование. Я пила жизнь, и жизнь наполняла меня. В этот момент существовала только эта тесная связь, эта нерушимая близость. Все остальное – мир ради материнского тепла – было лишь отдаленным, смутным предчувствием, однажды, возможно, я смог постичь. Но сейчас было только это, масштабное и всеобъемлющее – запах молока и тепло матери, которые были моим миром, моей вселенной, моей первой и самой важной истиной.

Глава 3: Трава выше глаз и солнце на гриве

Когда я наконец осмелилась отойти от матери, мир открылся мне как безбрежное зеленое море. Трава, казалось, поднялась выше моих глаз, скрывая в своих мягких объятиях таинственные шорохи и незнакомые запахи. Каждая травка была живым существом, шепчущим древние истории, и когда я шел через этот зеленый океан, я чувствовал себя исследователем неизведанных земель, где каждый мой шаг открывал новую тайну. В этом бесконечном ковре жизни я ощущала дыхание земли, ее ритм, ее древнюю, неизменную память. Солнце! Оно было не просто светом, оно было золотым одеялом, сотканным из самого эфира, которое окутало мою гриву. Каждый луч проникал в меня, наполняя тело теплом и, как бы пробуждая древний огонь, дремал внутри. Моя грива, еще тонкая и нежная, казалась мне крыльями, сотканными из солнечного света, готовыми в любой момент поднять меня в небо. Это было благословение, которое озарило меня изнутри, делая каждый мой шаг легким и полной радости. Первые самостоятельные движения были неуклюжими, но полными восторга. Мои ноги, еще не знавшие усталости, несли меня вперед, сквозь заросли высокой травы, где моя травинка щекотала мою бока, как бы приглашая к игре. Я спотыкалась, падала, но тут же поднималась, ведомая неведомой силой, которая звала меня думать, познавать, жить. Это было рождение движения, рождение свободы, рождение меня самой. Я попробовала вкус трав – сначала робко, потом смелее. Каждый стебелек имел свой неповторимый вкус: один был сочным и сладким, как летний дождь, другой – горьковатым, как воспоминание о долгом пути. Это были первые уроки мира, первые вкусовые ощущения, которые открыли мне сложность и многогранность жизни. Я научилась различать звуки: шелест ветра в траве, трепет крыльев бабочки, где-то вдалеке – зов другой лошади. Все это сливалось в единую симфонию, музыку жизни, я впитывала каждую клеточку своего существа. Мать наблюдала за мной издалека, ее силуэт маячил на фоне бескрайнего неба, но в ее взгляде не было шума, только спокойное знание. Она знала, что этот путь я должна пройти сама. И я шла, погружаясь все глубже в этот зеленый океан, чувствуя, как мое тело исполняет силу, как моя душа расправляет крылья. Солнце на моей гриве горело ярко, словно знамя, оповещая мир о моих проявлениях, о моем танце жизни. Мир вокруг меня был полон чудес. Я видела, как бабочки, как будто разноцветные лоскуты неба, порхают над травой, как муравьи строят невидимые свои города под землей. Каждый день приносил новые открытия, новые ощущения, новые знания, которые впитывались во меня, как роза на земле. Трава, еще недавно казавшаяся непреодолимой преградой, теперь стала моим домом, моими выступами, моим миром, в котором я была свободна, как птица, как ветер, как сам солнечный луч, играющий на моей гриве. И начало я знал, что это только мой путь, путь, который будет полон открытий, приключений и леса, невыразимых истин.

Глава 4: Жизнь в табуне, где сердце свободно

Зеленые океанские травы, такие манящие и неизведанные, внезапно обрел новые границы, когда я впервые увидела их – других, таких же, как я. Их было много, они двигались как единое сознание, как гигантское, дышащее существо, ноги были моими ногами, их гривы были моей гривой, сердце билось в унисон с моим. Это был табун. И в нем я нашел не только свое место, но и новую, более глубокую свободу, свободу, которая родилась из предметов. Мать, еще недавно бывшая для меня во всем мире, теперь оказалась лишь частью чего-то гораздо большего. Ее присутствие оставалось якорем, дарящим спокойствие, но теперь мои глаза искали и другие силуэты, другие движения. Я видела, как взрослые лошади, сильные и уверенные, рассекают траву, корабли как будто по морю. Их гривны развевались на ветру, как флаги, и их шаги были полны достоинства и спокойствия. В их глазах я чувствовала, таилась мудрость, накопленная за долгие годы, и я, еще такая юная, стремилась постичь ее. Первые игры с другими жеребятами были похожи на танец. Мы носились по полям, толкая боками, кусая друга за гривны, вздымая розовые фонтаны. Наши движения были неуклюжими, но полными искренней радости. В этих играх я училась ощущать свое тело, свою силу, свое место в иерархии, которая только начинала формироваться. Это были моменты, когда мы сталкивались, когда наши игры становились слишком резкими, но эти случаи были лишь прелюдией к более глубокому пониманию друга друга. Ведь в табуне, как я вскоре понял, каждый был связан с каждым, и грубость была грубостью для всех. Были и старшие, могучие жеребцы, их мускулистые тела излучали силу и уверенность. Они держались чуть подаль, наблюдая за нами, мои настороженные ушами улавливали каждый шорох, каждый звук. Их присутствие создавало ощущение безопасности, как будто они были стражами этого мира, хранителями его энергии. Иногда один из них, могучий и темный, как грозовая туча, подходил к табуну, и тогда другие лошади замирали, как бы в знаке ожидания. В его движениях была первобытная мощь, и я чувствовал, как его присутствие наполняет меня странной смесью страха и восхищения. Однажды, когда солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в переход алого и золотого, я почувствовала, как на меня накатывает волна какого-то неведомого чувства. Это было не страх, не радость, а что-то более глубокое, казалось на предчувствие. Я остановилась, пока другие жеребята продолжали свои игры, и прислушалась. Ветер, доносившийся издалека, несёт с собой новые запахи – запах пыли, запах чужих мест, и что-то ещё, что казалось мне зовым. Зовом неизвестного, зовом приключений, зовом судьбы. В этот момент я ощутила, как сердце мое бьется с новой силой, не от бега, а от волнения. Я понял, что мир вокруг нас гораздо больше, чем эти зеленые поля, что за горизонтом существуют иные пространства, иные жизни. И хотя я любил тепло матери, я чувствовал, как внутри меня растет желание думать,узнать, увидеть. Это была свобода, которая не означала одиночества, а скорее расширения моего мира, включая в него новые горизонты. Я посмотрела на мать. Она смотрела на меня, и в ее глазах я произнес не укор, а понимание. Она тоже когда-то была жеребенком, которая впервые почувствовала себя неведомым. И в этом случае я обрела еще одну нить, связывающую меня с ней, нить, сотканную из общего опыта, из общего пути. В табуне я научился не только заниматься и играть, но и слушать. Слушайте ветер, несущий истории из дальних стран. Слушайте тишину, в которой скрывались самые важные ответы. Слушайте ритм табуна, который был моим собственным ритмом. И даже когда мое сердце билось свободно, как никогда раньше, я чувствовала, что оно всегда остается частью чего-то большего, частью этой великой, живой семьи, которая выносила меня на протяжении всего времени, как драгоценное сокровище. Жизнь в табуне была не только свободой, но и единством, и я, маленькая лошадка, только начала постигать эту великую суть, которая будет сопровождать меня всегда.

Глава 5: Впервые приходит Человек

Зеленые поля, солнце на гриве, бескрайнее небо – все это стало моим миром, таким постоянным и простым, как дыхание. Я научилась различать вкус свежей, сочной травы от той, которую уже успела подсохнуть под жарким солнцем, научилась различать песни ветра, несущие то предвестие дождя, то отголоски дальних степей. Табун стал моим домом, моей семьей, моей жизнью. Материнское тепло все еще было утешением, но теперь моя энергия была направлена к новым открытиям, к бесконечным просторам, которые манили меня тайной. И вот однажды, когда солнце стояло высоко в зените, окрашивая траву в золотистые оттенки, мир, казалось, изменился. Небо осталось прежним, ветер шептал ту же историю, но в воздухе появилось что-то новое. Это был запах. Странный, незнакомый, но не пугающий, скорее вызывающий острое любопытство. Он был резким, но в то же время каким-тостым, как запах обработанного дерева, смешанный с чем-то животным, но не нашим. Моя мать, обычно такая спокойная, вдруг насторожилась. Ее уши повернулись в сторону источника запаха, ее ноздри расширились, втягивая воздух. Другие лошади тоже замерли, их головы поднялись, глаза устремились в одну точку на горизонте. Я взял их пример, пытаясь уловить то, что вызывает такую перемену в нашем обычно безмятежном табуне. И тогда я увидела их. Они шли по краю поля, две фигуры, странно сходящиеся, облаченные в существо, которое скрывало их истинную форму. Они были непохожи на нас, на птиц, на других существ, которых я видела. Их движения были неловкими, но целенаправленными. Они были… чужими. Мать подошла ближе, загораживая меня своим телом, видимо пытаясь защититься от неведомой опасности. Я чувствовала ее напряжение, но в ее глазах не было паники, скорее настороженности и древней мудрости, которая говорила: «Будь готова ко всему». Эти существа, которых я позже узнал как людей, двигались медленно, словно осторожно ступая по хрупкому льду. Они издавали звуки – не фырканье, не ржание, а что-то другое, более сложное, похожее на обрывки песен, но без мелодии. Я не понимала этих звуков, но чувствовал, что они означают что-то важное. Один из них, казавшийся выше, поднял руку, в которой что-то блестело под солнцем. Я не знал, что это, но зрелище было вызвано волнующим звуком, пробежавшим по табуну. Лошади прижались друг к другу, образовав плотный круг, их тело дрожало от непонятного беспокойства. Я чувствовала, как мое сердце забилось быстрее, инстинктивно ища защиты у матери. Но люди не представились. Они остановились на небольшом расстоянии, как будто изучая нас, как будто наблюдая. Их взгляды, казалось, проникли сквозь меня, пытаясь понять мою сущность. Я чувствовала себя выставленной напоказ, как бабочка, приколотая к листу. Это было новое ощущение, неприятное, но не смертельное. Затем один из них, тот, что был помоложе, сделал шаг вперед. Он снова издал тот странный звук, который, как мне показалось, был попыткой обратиться ко мне.Он протянул руку – ладонью вверх, как будто это что-то значит. Я не видела, что именно, но жест был неагрессивным. Инстинкт подсказал мне быть осторожной, но любопытство, этот вечный спутник моей молодости, боролось с осторожностью. Мать, однако, была непреклонна. Она тихо заржала, низким, предостерегающим звуком, который означал: «Не представай. Не верь». И я послушалась. Я остался рядом с ней, чувствуя тепло ее бока, который был для меня большим, еще якорем, чем любое любопытство. Люди постояли еще немного, как бы ожидая, что мы что-то сделаем. Но табун стабильным, замершим в ожидании. Наконец, они медленно развернулись и пошли дальше, их странные, неуклюжие шаги унесли их прочь, к неведомым горизонтам. Запах, который они принесли с такой постепенностью, рассеялся, оставив после себя лишь легкое послевкусие чего-то неизведанного. Когда они ушли, табун медленно расслабился. Лошади снова начали щипать траву, жеребята продолжают свои игры, но что-то изменилось. Мы видели их. Мы знали, что они существуют.

И это знание, как крошечное семечко, было посеяно в моей душе, обещая, что когда-то наш мир и их мир могут пересекаться, и тогда моя жизнь, как и жизнь всего табуна, меняется навсегда. Человек пришел впервые, и мир уже никогда не будет прежним.

Глава 6: Тугой ремень и чужие руки

С тех пор, как они впервые появились на горизонте, эти странные, прямо связанные существа, жизнь моя, да и жизнь всего табуна, обрела новый, неведомый ранее облик. Запах их, смесь чего-то земстого и чего-то чуждого, стала чем-то, что мы научились узнавать, чем-то, что вызывало настороженность, но уже не абсолютный ужас. Они появлялись снова и снова, то появляясь на краю поля, то, казалось, ближе, и каждый раз наши инстинкты кричали об осторожности, но любопытство, это неутолимое пламя в моей юной душе, тянуло меня к ним, как мотылька к огню. В тот день, когда это случилось, солнце стояло высоко, заливая поля золотом, ветер ласково трепал мою гриву, наполняя ее ароматами трав и цветов. Я была увлечена игрой с другими жеребятами, наше тело сплеталось в танце скорости и радости, когда я услышал тот самый запах, ставший теперь знакомым, но все еще вызывающий дрожь в моих коленях. Но в этот раз они были ближе. Гораздо ближе. Я увидела их – двух людей, их фигуры выглядели на фоне зелени, как два неправильных холма. Один из них, тот, что казался выше, тот, чье лицо было испещрено морщинами, как будто древняя карта, шел впереди. Он держал в руках что-то длинное, гибкое, похожее на змею, только сделанное из кожи. Другой, помоложе, с более мягкими чертами лица, шел следом, держа что-то похожее на веревку, но более грубое, более прочное. Мать, как всегда, была рядом, ее тело напряглось, но она не думала закрыть меня. Ее взгляд, устремленный на людей, был полон древней мудрости, которая говорила: «Наблюдай. Учись. Будь готова». Я тоже наблюдала, пытаясь понять, что происходит. Люди остановились на некотором расстоянии, их голоса, эти странные, немелодичные звуки доносились до меня, но я по-прежнему не могла разобрать в них смысл. Они смотрели на нас, и я чувствовала, как их взгляды пронизывают меня, как будто и смотрят на что-то. Я ощутила себя изучить, экспонатом в неведомой коллекции. Затем старший из них, тот, что держал кожаную змею, сделал шаг вперед. Он не бежал, не рычал, не издавал угрожающих звуков. Он просто шел, медленно, размеренно. И когда он подошел к одному из молодых жеребцов, который, судя по всему, был застигнут врасплох, я почувствовала, как его кожаная «змея» вдруг ожила. Она обвилась вокруг шеи жеребца, мгновенно, как молния, и он, испуганный, сбился с ног. Это было так быстро, так неожиданно, что Табун вздрогнул. Жеребец пытался вырваться, но кожаная петля лишь затянулась. Я чувствовала, как холодный пот пришелся на мою лбу. То, что мне просто казалось странной кожей, оказалось, что это могло причинить боль, которое могло подчинить. Я увидела, как другой человек, тот, что с веревкой, подошел к этому жеребцу и, с ловкостью, которую я не мог постичь, сделал что-то с веревкой, привязав ее к концу кожаной петли. Жеребец, обессиленный, пытался подняться, но теперь он был связан. Я видела в его глазах страх, непонимание, отчаяние. Затем люди повернулись ко мне.На этот раз их взгляды были направлены прямо на меня, и в них не было прежнего любопытства. В них было что-то другое, что-то, что я не мог определить, но что заставило мои ноги подкоситься. Старший человек медленно пошел в мою сторону. В его руках была та же кожаная «змея». Мать попыталась стать статьей между нами, но человек был быстрее. Прежде чем я успел спрыгнуть, прежде чем силы заставили меня бежать, он сделал резкое движение. Кожаная петля обвилась вокруг моей шеи, тугая, неприятная, чужая. Я задохнулась, попыталась вырваться, но это лишь затянуло ее сильнее. Мир сузился до этой удушающей петли, до чужих рук, которые теперь пытались удержать меня. Я билась, я рвалась, мои ноги метались в воздухе, но все было тщетно. Другой человек подошел, и его руки, жесткие и крепкие, схватили меня за морду, пытаясь удержать. Я чувствовала их прикосновение – не теплое, не ласковое, жесткое, подчиняющее. Это было прикосновение, которое отнимало мою свободу, которое пыталось переписать мою историю. Я слышал крик матери, полную боль и возможное беспомощность, но она ничего не сделала.