По земле и до края

Я глубоко вдохнула, и это был аромат, совершенно несравнимый даже с самым большим и ухоженным городским парком. Он такой сложный, но при этом очень приятный, ненавязчивый.

Отойдя чуть дальше, я повернулась к Максиму. Он уже доставал какую-то штуковину из, кажется, двигателя. Похоже на фильтр, вот только весь замасляный. Я улыбнулась и сфотографировала его с мыслью, что деду Васе будет интересно посмотреть. Да и нам на долгую память останется.

– Кира. У тебя же есть ацетон? Ты брала с собой? – сказал Максим. – Ну, чем ты лак с ногтей стираешь.

– Я в курсе, что это такое. Да, кажется, в косметичке лежал. Гляну.

Как ни странно, флакончик нашелся достаточно быстро. Я протянула его своему парню и спросила:

– Что сломалось?

– Фильтры забились, наверное. Попробую почистить, и посмотрим, заведемся ли, – Макс смочил в ацетоне своё нижнее бельё и принялся за дело, на что я ехидно улыбнулась.

– В какой раз ты уже пожалел, что согласился на мою авантюру?

– Сбился со счёта, – Максим мне подмигнул и продолжил трудится.

Уже спустя минут тридцать мы сели на Лялю и настал момент «Х». Мой парень чуть приподнялся и надавил на педаль. Потом ещё раз, ещё, и вот, на третий раз двигатель заревел, и у меня внутри всё будто подпрыгнуло от радости. Я даже не удержалась и закричала, закинув руки вверх:

– Да-а-а! Макс, ты лучший механик на свете!

Макс слегка покраснел от комплимента, но было видно, что он тоже невероятно рад. Я тут же обняла его за талию, и мы наконец-то снова поехали.

Вечернее солнце, словно насмехаясь над нашими сегодняшними злоключениями, выглянуло из-за облаков, окрашивая дорогу перед нами в золотисто-розовые оттенки. Воздух стал прохладнее, в мокрой одежде было не слишком уютно, но чувство триумфа заглушало любые неудобства.

Первые полчаса ехали в молчании, наслаждаясь спокойствием и монотонным тарахтением двигателя, который теперь казался самым приятным звуком на свете. Макс расслабился, и я ощутила, как его напряжение постепенно уходит. Ещё недавно мы были раздражены, а теперь вдруг все эти проблемы казались смешными и мелкими. Вот что делает с людьми дорога.

Вскоре солнце спряталось окончательно, уступив место густым сумеркам, а потом и темноте. Я уже начала беспокоиться, ведь вокруг, кроме редких тусклых фонарей и бесконечной череды деревьев, ничего не было видно.

– Макс, ты точно помнишь, куда нам ехать? – с тревогой спросила я, прижимаясь ближе к нему, когда нас накрыла волна прохладного воздуха.

– Не совсем, если честно, – признался он. – Карта в телефоне, а он совсем сел, ну а дороги похожи одна на другую.

Я вздохнула, но решила, что панику лучше оставить на потом. Сейчас нам нужно было просто ехать вперёд и надеяться на лучшее. В конце концов, всегда можно постучаться в первую попавшуюся дверь и спросить дорогу.

Проехали ещё километров десять и уже начали всерьёз задумываться о ночлеге прямо на обочине, как вдруг впереди показались огни. Неяркие, жёлтые, немного приглушённые густыми деревьями, но от этого ещё более уютные и долгожданные.

– Макс, смотри! Там, кажется, деревня! – воскликнула я, указав пальцем вперёд.

Он прибавил газу, и Ляля с облегчением покатила нас навстречу этим спасительным огням.

Когда мы въехали на тихую деревенскую улочку, была уже почти полночь. Домики выглядели сонно, словно прятались от посторонних глаз за деревянными заборами и кустами сирени. Единственным местом, где ещё горел свет, оказался небольшой домик у самого края деревни. У калитки стояла пожилая женщина, словно специально поджидавшая нас.

Макс заглушил мотор, и мы оба неловко слезли с мотоцикла, чувствуя себя незваными гостями.

– Добрый вечер! Простите, что так поздно… – начала я, но женщина перебила меня мягким голосом:

– Да ладно вам, детки. Я как услышала тарахтение ваше, так сразу и поняла – гости приехали. Меня Матрёной Ивановной зовут. Проходите-ка в дом, замёрзли небось совсем.

Мы переглянулись с Максом и тут же, без слов поняв друг друга, последовали за бабушкой. От домика пахло дымом печки, свежим хлебом и травяным чаем – и в этот момент я почувствовала, что наше путешествие только-только начинает открывать нам свои секреты. Кажется, сегодня мы нашли не только ночлег, но и что-то важное. Только пока не понятно – что именно.

Глава 4. Матрёна Ивановна

В доме, несмотря на поздний час, пахло хлебом и молоком. Обстановка выглядела непривычно и даже немного угрожающе в тусклом теплом свете обыкновенных ламп накаливания.

Мы вошли на кухню, по крайней мере, именно в этой комнате стоял стол, буфет, а справа печка. Пройдя ещё чуть дальше, я поняла, что это настоящая русская печь, на которой можно полежать. Спальное место там было задёрнуто какой-то голубоватой в горошек шторой.

– Может, уйдём, – шепнула я Максиму так, чтобы хозяйка не услышала. – Мне не по себе.

– Почему? – я видела, как мой парень тоже был напряжён, по крайней мере, до того расправленные плечи слегка поникли. Спина тоже заметно сгорбилась.

– Она как будто ждала нас. Баба Яга какая-то. Сейчас накормит нас, в баньку проводит, а потом съест.

– Ты больная? – усмехнулся Макс. А мне ведь действительно было страшно. – Вон, видишь, в углу иконостас. Какая из неё Баба Яга? Перестань выдумывать.

Это меня совсем на чуть-чуть успокоило, но тревожность оставалась.

– Садитесь, а то небось устали с дороги. Я вас чаем напою, пирогами накормлю, – бабушка показала нам на несколько табуретов, стоящих за столом, а сама пошла в другую комнату.

Мы присели, и я уже более внимательно осмотрела комнату: рядом с печью стояла ещё панцирная металлическая кровать. На ней лежало несколько одеял и больших подушек. Рядом с печкой – кочерга, совок и белое крыло. То ли гусиное, то ли утиное, было непонятно. Меня немного передёрнуло от этого крыла – выглядело оно слишком уж чужеродно в этой уютной картине. Хоть прямо сейчас печь и не топилась, но было тепло.

Бабушка вернулась через несколько минут с двумя тарелками. На одной лежали булочки, на второй – конфеты и вафли. Она аккуратно, слегка, видимо уже от старости, дрожащими руками поставила их на стол. После принесла самовар, из буфета достала три кружки на блюдечках и маленькие ложечки с сахарницей.

Из головы всё ещё не уходили сказки, где героя угощают, перед тем как приготовить на ужин самого гостя. Но запах чая и булочек был таким домашним, что я всё-таки расслабилась.

– Как зовут вас хоть? А то не представились даже, – спросила Матрёна.

– Бабушка, простите. Мы совсем растерялись от такого гостеприимства. Меня зовут Максим, а это моя девушка Кира.

– Очень приятно познакомиться, – она налила чай в последнюю кружку и сама сделала глоток. – Куда путь держите? Али так, заблукали?

– На Байкал, ну и заблудились немного тоже, – отвечал мой парень. Я с удивлением подметила, что он разговаривает с ней так тепло, будто с родной бабушкой.

– А ты, красавица, стесняешься? Вон булочку возьми. Эти у меня с повидлом, а эти вот с маком. Тут есть ещё пирожки с щавелем. Выбирай какой гостинец понравится.

– Спасибо. Я просто чай. Не хочу сейчас есть, – скромно ответила я, сделав глоток.

– Ну как знаешь. На Байкал, говорите? Ох… Долгая дорога вам ещё предстоит, да и на этой тарахталке. Не боитесь?

– Немного, – улыбнулся ей Макс. – Мы вообще на самолёте хотели, но вот проспали и решили себе устроить такое приключение.

– Ох, юность – дело озорное, – Матрёна так же улыбнулась. – Сынок мой тоже всё приключений искал. Да вот как пятнадцать лет назад уехал в Иркутск, так и нет весточек никаких. Вот уж допоздна каждый вечер и сижу, жду его, коли заявится, а может чи нет.

Мы с Максом переглянулись, не зная, что сказать. За столом на пару секунд стало тихо.

– Как? Даже ни одного письма не прислал? – у меня в груди что-то ёкнуло. Что ж это за сын такой. Так с матерью поступить.

– Так всё. Ни слова ни полслова… Ни строчки ни полстрочки, – кажется, у бабушки скатилась слезинка. Я заметила, что что-то блеснуло у неё на щеке. – А может, и сама виноватая.

– Ну что вы, бабушка Матрёна. Не вините себя, – произнёс Макс и взял её худенькую, уже иссохшуюся руку. – Может быть, вы расскажете нам эту историю. Нам будет очень интересно послушать. Может, урок какой выучим из неё, – он посмотрел на меня, и я кивнула. Мне тоже хотелось услышать о том, за какие прегрешения перед обществом можно вот так забыть о матери.