Пассажир

Арсений Верстов

Пассажир

I

Поезд Петербург – Москва задерживался уже третий час. Николай Степанович Вершинин сидел в купе первого класса, поглядывая то на остановившиеся стрелки карманных часов, то в заиндевевшее окно, за которым в декабрьских сумерках терялись очертания какой-то глухой станции.

Странное дело – часы остановились ровно в тот момент, когда поезд замер посреди заснеженного поля, словно между этими двумя событиями существовала некая мистическая связь. Четыре часа семнадцать минут пополудни. Николай Степанович поднёс часы к уху – механизм молчал. Золотые часы его отца, прошедшие три войны и никогда не дававшие сбоя.

В купе он был один. Странно и это – накануне Рождества поезда обычно переполнены. Но весь вагон словно вымер. Только проводница изредка проходила по коридору, и звук её шагов казался неестественно громким в этой звенящей тишине.

Николай Степанович – человек сорока семи лет, статский советник, владелец преуспевающей адвокатской конторы – ехал в Москву по делу, которое не терпело отлагательств. В портфеле лежали документы, способные спасти от каторги невинного человека. Дело было громкое: молодого учителя гимназии обвиняли в убийстве, которого он не совершал, но все улики были против него. И только Николай Степанович, благодаря счастливой случайности, нашёл доказательства его невиновности. Суд назначен на завтра, в десять утра.

Он встал, вышел в коридор. Длинный, узкий, освещённый тусклыми газовыми фонарями коридор вагона тянулся в обе стороны, теряясь в полумраке. Ни души.

– Позвольте узнать, что случилось? – окликнул он проводницу, появившуюся в конце коридора.

Женщина приблизилась. Молодая, лет двадцати пяти, с усталым красивым лицом и странно знакомыми серыми глазами.

– Метель, барин, – ответила она голосом, в котором слышалась не местная, а какая-то старинная, почти забытая интонация. – Пути замело. Ждём, когда расчистят.

– Но почему так тихо? Где остальные пассажиры?

Проводница посмотрела на него долгим взглядом, в котором мелькнуло что-то похожее на жалость.

– Остальные? – переспросила она. – А разве нужны остальные? Достаточно и одного. Последнего пассажира.

И прежде чем озадаченный Николай Степанович успел спросить, что означают эти странные слова, женщина исчезла за дверью служебного купе.

II

Вернувшись к себе, Николай Степанович обнаружил, что в купе кто-то есть. На противоположной полке сидел мужчина неопределённого возраста – ему можно было дать и тридцать, и шестьдесят. Одет он был старомодно, но добротно: чёрный сюртук, белоснежная манишка, на пальце – перстень с камнем, менявшим цвет при движении.

– Простите великодушно, – заговорил незнакомец, и голос его был глубок и мелодичен, как звук виолончели. – Позволил себе воспользоваться вашим гостеприимством. Все купе заперты, а в коридоре… холодно.

– Помилуйте, какие пустяки, – машинально ответил Николай Степанович, хотя был уверен, что запер дверь, выходя. – Располагайтесь.

– Благодарю. Позвольте представиться: Пётр Александрович Судьбинский.

Фамилия резанула слух своей очевидной символичностью, но Николай Степанович, человек воспитанный, виду не подал.

– Николай Степанович Вершинин.

– О, я знаю, кто вы, – улыбнулся незнакомец. – Известный адвокат. Спешите в Москву спасать невинного. Благородное дело.

– Откуда вам…

– Известно? – Судьбинский развёл руками. – В таком маленьком пространстве, как остановившийся поезд, новости распространяются быстро. К тому же… я немного знаю людей. Это моя профессия.

– Вы следователь?

– В некотором роде. Только расследую я не преступления, а… выборы. Человеческие выборы. Это гораздо интереснее любого детектива, уверяю вас.

Николай Степанович почувствовал странное беспокойство. Было что-то неестественное в этом человеке, в его манере говорить, в том, как он смотрел – словно видел не лицо собеседника, а что-то за ним, вокруг него.

– Знаете, что самое удивительное в человеческой жизни? – продолжал Судьбинский. – То, что она вся состоит из развилок. Каждую секунду мы выбираем: направо или налево, сказать или промолчать, остаться или уйти. И каждый выбор создаёт новую реальность, отсекая все остальные. Вот вы, например, могли не поехать этим поездом.

– Но у меня не было выбора. Это единственный поезд, которым я могу успеть на заседание.

– Неправда. У вас был выбор не браться за это дело. Был выбор не искать те документы, что лежат в вашем портфеле. Был выбор остаться в Петербурге и заняться другими, не менее важными делами. Но вы выбрали. И вот вы здесь.

– К чему вы клоните?

Судьбинский встал, подошёл к окну, провёл пальцем по заиндевевшему стеклу, оставляя прозрачную полосу.

– К тому, что иногда… очень редко, но иногда… человеку даётся возможность увидеть все свои нереализованные выборы. Все дороги, по которым он не пошёл. Все жизни, которые он не прожил. Хотите взглянуть?

III

– Что за вздор! – воскликнул Николай Степанович, но голос его дрогнул.

Судьбинский повернулся к нему, и в глазах его мелькнули искры, похожие на отблески далёких звёзд.

– Вздор? Может быть. А может быть, и нет. Скажите, Николай Степанович, вы никогда не думали о том, как сложилась бы ваша жизнь, если бы двадцать пять лет назад вы не отказались от места судебного следователя в Сибири?

Вершинин вздрогнул. Об этом никто не знал. Это было его тайной, его несостоявшейся судьбой. Тогда, в молодости, ему предложили блестящее место, но надо было ехать в Иркутск. А он только что встретил Варвару Петровну, свою будущую жену. Выбрал любовь. Остался в Петербурге. Варвара Петровна умерла через три года от чахотки, не оставив детей.

– Откуда вы знаете?

– Я же сказал – моя профессия изучать выборы. Хотите увидеть того Николая Степановича, который поехал в Сибирь?

И не дожидаясь ответа, Судьбинский провёл рукой по запотевшему окну.

Стекло вдруг стало прозрачным, как вода, и за ним открылся не заснеженный пейзаж, а ярко освещённая зала. Судебное заседание. За столом судьи – человек, удивительно похожий на Николая Степановича, только моложе, крепче, с загорелым лицом человека, много времени проводящего на воздухе. Рядом с ним – женщина лет сорока, простое русское лицо, добрые глаза, и трое детей – два мальчика и девочка.

– Это моя жена Марья Ивановна, – раздался голос, и Николай Степанович с ужасом понял, что слышит собственный голос, но идущий откуда-то извне. – Дочь местного купца. Встретились на ярмарке. Дети – Николенька, Петя и Варенька. Я – председатель окружного суда. Счастлив.

Видение дрогнуло, поплыло.