Лицом к тени

GrininSM

Лицом к тени

Часть 1. Дорога в неизвестность

Дорога к Ровенграду извивалась, будто Великий Змей, впившийся клыками в грудь земли-матери. Каменные столбы с выщербленными рунами предков стояли вдоль пути, словно скелеты забытых богами стражей. Ветер, пронизывая трещины в граните, выл протяжно – голоса павших, обреченных скитаться в царстве теней. Горислав крепче сжал плечо Веселина, чувствуя, как под пальцами дрожит молодая плоть. Юноша едва держался в седле, голова его моталась на груди коня, а на рубашке расплывалось черное пятно – кровь, сочившаяся из раны, нанесенной ножом Лаврина.

Каждый шаг – шаг в бездну, где даже тень обернется врагом.

Горислав крепко сжал ладони на потрепанных поводах, чувствуя, как шрамы на висках запульсировали болью – предупреждение от самого кодекса стража, древних правил, впитанных в его плоть испытанием травами. Эти тонкие, словно паутина, следы на висках появились после "испытания Травами"– ритуала, проводимого в священной роще храма Четырех Стихий, где ученики стражей подвергались воздействию особых растений, собранных по древним обрядовым кругам. Соки этих трав, выжатые из корней и листьев под определенными звездами, наносились на кожу юношей, проникая в их плоть, чтобы отделить слабых от сильных. Семеро из десяти не выдерживали муки и находили свою смерть среди корней и ядовитых растений, а выжившие навсегда оставались отмечены белыми волосами и янтарными глазами.

Виски выбраны не случайно – согласно учению Родонави, именно здесь пересекаются четыре потока знания, соответствующие четырем стихиям. В этот момент, когда сок растений проникал в самые тонкие части черепа, где тело ближе всего к духу, ученик давал клятву жрецам, касаясь пальцами своих висков. Каждое слово клятвы врезалось в плоть, становясь не просто обещанием, но физической частью самого стража. Кровь, смешанная с соками растений, впитывалась в кожу, выжигая шрамы, которые пульсировали при каждом нарушении кодекса. Именно поэтому стражи не могли лгать и не могли иметь привязанностей – их собственное тело становилось хранителем клятвы, напоминая о цене предательства болезненными пульсациями в висках.

Лошадь фыркнула, вздыбив ноздри от смрада крови и горькой полыни, пробивавшейся сквозь трещины в булыжнике. Под копытами хрустели камни, сдвинутые временем и небрежностью. Горислав машинально проверил рукоять меча за спиной – жест, который повторял тысячи раз за годы службы. Его пальцы, закаленные в боях с тварями тьмы, привычно скользнули по вырезанным рунам на эфесе. Как страж, он был проклят в глазах простых людей, но для тех, кто сталкивался с истинной нечистью, он был последней надеждой. Его долг – уничтожение тех, кого нельзя убить обычным оружием, тех, кто выходит из теней и нечистых снов.

На груди, под потрепанной рубахой, поблескивал амулет с вырезанными рунами четырех стихий – подарок Оксаны, которую он когда-то любил. Страж не должен иметь привязанностей, но этот оберег он носил, несмотря на отречение от веры Родонави, отказавшись от почитания баланса между знанием и мудростью ради долга уничтожать нечисть. Рядом с ним, на кожаном шнуре, висел знак стража – железная пластина с выжженной вязью, символизирующая его проклятый статус и вечную связь с теми, кого он должен убивать. За спиной, в потертых ножнах из драконьей кожи, покоился меч с клинком, покрытым серебряными рунами против нечисти – каждая выгравированная руна хранила память о побежденной твари, а едва заметные потемнения на серебре напомнили о цене, заплаченной за спасение чьей-то души.

Рядом зиял овраг – там, где некогда стоял мост, сожженный по приказу князя. Теперь лишь обугленные балки да следы костров напоминали о былом величии. Разбойники, как волки, поджидали добычу в укрытии. Но Горислав знал: сегодняшняя добыча – не для них.

– Держись, брат, – прохрипел он, опуская взгляд, чтобы не пугать Веселина своим янтарным светом. Хотя юноша, погруженный в лихорадочный сон, вряд ли слышал. Его пальцы, закаленные в боях, дрожали, прижимая рану на боку юного лютника. Кровь сочилась сквозь пальцы, горячая и липкая. Ещё один, кто нарушил древние правила. Ещё один, кого он, страж, не смог оставить на милость судьбы.

Ветер подхватил обрывки древней песни – Веселин, даже в полубреду, напевал заклинание-оберег «Светлана-река». Горислав вспомнил миг нападения: они выехали из-за поворота, где дорога сужалась, как горло змеи, когда из-за камней выскочил Лаврин, сверкая ножом. «Отдай оберег!» – выкрикнул он. Веселин чудом уклонился от первого удара – лезвие лишь прочертило кровавую полосу на коже. Но второй удар вонзился в бок глубже, чем нужно было для запугивания: Лаврин не собирался останавливаться, пока древний символ не перейдет к нему.

– Время… не ломается… сгибается… как лук перед выстрелом… – бормотал Веселин в лихорадке, его лицо посерело от боли. Горислав нахмурился: эти слова были частью заклинания, о котором пели только в легендах.

Над обочиной взметнулся куст ежевики – шипы охраняли сочные ягоды, уже подернутые осенней изнуренностью. Шипы – чтобы отпугнуть слабых, ягоды – чтобы соблазнить отчаянных. Он вспомнил, как в юности, будучи учеником стража, пролезал сквозь такой же куст, рискуя кожей, чтобы добыть ягоды для раненого брата по ордену. Тогда шипы впились в плоть, но ягоды спасли жизнь. Теперь они напоминали: за каждую сладость приходится платить кровью.

Дорога сужалась, сжимаясь, как петля удава. Впереди мелькали очертания городских ворот – темные, как пасть древнего чудовища. Горислав ощутил, как шрамы на висках запульсировали с новой силой, будто живые черви, пробужденные предчувствием беды: Ровенград не спасет. Эти тонкие, словно паутина, следы на висках, всегда предупреждавшие об опасности, теперь горели огнем, предвещая, что город, к которому они приближались, станет не убежищем, а ловушкой, где его выбор между долгом и человечностью обернется роковым испытанием.

Он опустил взгляд, пряча янтарный свет глаз. На груди, под порванной рубахой, поблескивал амулет, отбрасывая блики на потрескавшуюся кожу. Страж не должен иметь привязанностей. Но сейчас, когда тело юноши дрожало от лихорадки, Горислав понял: он переступил черту. Спасая Веселина, он обрек себя на вечный выбор между долгом и сердцем.

Лошадь споткнулась о корень. Веселин застонал, и звук этот, как нож, вонзился в душу Горислава. В чаще мелькнула фигура в дорогой, но пыльной одежде – Лаврин стоял, как тень, его пальцы, словно пауки, теребили кошель. За спиной маячил дружинник Люд, чья фигура и шрам над бровью, словно молния, выдавали в нем человека, привыкшего к насилию.

У обочины, под кустами, темнели алые пятна свежей крови, еще не успевшей впитаться в землю. Ветки деревьев искривились, будто вывернутые изнутри нечистой силой, а трава почернела, как от огня. Следы нечисти. Они шли за ним. Или за оберегом, который он носил на груди, как проклятие и спасение одновременно.

– Терпи, брат, – прошептал он, но голос дрогнул, выдавая страх, который страж не имеет права чувствовать.

Ветер прошелестел сквозь руны, как эхо из прошлого: «Каждый шаг – шаг в неизвестность. И нет пути назад». Слова, высеченные в камне веками, теперь звучали как приговор.

Часть 2. Тени на улице Ровенграда

Горислав знал, что, не предприняв попытки доставить Веселина к князю, он нарушит обет, данный в священной роще. Этот обет обязывал его делать всё возможное, чтобы пострадавшие от преступлений получили суд. Веселин был ранен при нападении Лаврина, и Горислав должен был отвести его к князю. Для стража, прошедшего испытание Травами, отказ от этой попытки означал предательство долга.

Городские ворота Ровенграда сомкнулись за спиной, как челюсти чудовища, заглатывающего души. Горислав бросил серебряную гривну в кружку – пошлина для дружины, которую он презирал, но соблюдал по привычке стража. Дружинник, лениво глядя на Веселина, махнул рукой: в этом городе раны были привычнее, чем хлеб.

– Смотри не умри у нас, – процедил он. – Трупы на улицах – лишняя работа.

Узкие улочки поглотили их, как лабиринт без выхода. Горислав шел, ведя лошадь за поводья, его взгляд пронизывал каждую тень. Город дышал хаосом: свежий хлеб соседствовал с гниющими отбросами, голоса торговых зазывал перекрывал звон кузнецов. Над головой нависали деревянные конструкции, создавая полумрак даже в полдень. Каменная мостовая под ногами была неровной, выщербленной временем и непогодой, а в центре улицы виднелся разрушенный колодец, где когда-то решались споры. Запах дыма от кузнечных горнов смешивался с ароматом свежего хлеба и кислым привкусом гниющих остатков пищи, брошенных на обочинах.

Веселин болтался в седле, голова его свисала на грудь лошади. Его молодое лицо с легкой щетиной было бледным от потери крови, а ярко расшитая одежда, некогда гордость лютника, теперь была запачкана землей и кровью. Блестящие глаза, которые обычно искрились от надежды и мечтаний, теперь потускнели, в них читалась нарастающая усталость. Но даже в полубреду его пальцы судорожно сжимали треснувший артефакт. Камень в ладони мерцал, реагируя на пульс юноши – чем слабее било сердце, тем ярче становилась трещина.

– Лаврин… он не отступит, – прошептал Веселин, его голос, обычно звонкий как струна лютни, теперь был слаб и прерывист. – Он знает, что оберег откроет ему будущее. Позволит предвидеть выгодные сделки, избежать убытков… Сделает его богаче, чем все в Ровенграде. – Юноша с трудом сглотнул, его пальцы судорожно сжимали трещину в камне. – Для него это не прошлое, а ключ к золотым монетам. Как те, кто до него пытался обмануть судьбу ради наживы.

Горислав не ответил. Он уже видел, как выглядит "временной лабиринт"для таких, как Лаврин. Видел, как рушатся жизни тех, кто пытался использовать обереги времени ради наживы – вспомнил старого купца, который пытался предвидеть выгодные сделки и потерял разум, когда оберег треснул, заставляя его переживать одни и те же дни снова и снова. Видел, как молодой волхв, мечтавший о богатстве, остался без языка после того, как пытался продать знание будущего, а время само исправило нарушение, вернув его к моменту, когда он еще не знал слишком многого. Все они думали, что могут обмануть судьбу, а оказались заперты в петле собственных амбиций.

Они свернули в боковой проход, где улица сужалась до размеров одного человека – самый узкий участок возле княжеской стены, место для тайных встреч. Здесь пахло плесенью и дешевыми настойками. Горислав замер, крепче сжимая поводья. Лошадь фыркнула, почувствовав напряжение.

– Тише, – произнес он, обращаясь к животному.

В глубине этого прохода, в самом узком месте между стеной княжеского терема и старыми амбарами, стоял Лаврин. Его полноватая фигура выделялась среди узких улочек, как масляное пятно на воде. Маленькие блестящие глаза метались, выдавая нервное возбуждение, оценивая выгоду с каждой стороны. Дорогая одежда, обычно безупречно чистая, теперь была покрыта пылью дороги и слегка помята, как будто он слишком часто носил эти наряды, пытаясь казаться богаче, чем был на самом деле. При нервозности его пальцы непрерывно пересчитывали монеты в кармане, создавая тихий звон, который теперь перемешивался с гулом города.

– А, вот и вы, – Лаврин улыбнулся без тепла, его голос, обычно громкий и уверенный при обсуждении цен, сейчас дрожал. – Я уж думал, не доберетесь.

Горислав подтолкнул лошадь вперед, став между ней и Лавриным.

– Уходи. Ты знаешь, какую цену придется заплатить за это.

– Цену? – Лаврин фыркнул, его голос дрожал от нервного возбуждения. – Я не за тем пришел, чтобы платить. Я заберу то, что мне принадлежит по праву старого долга. – Его пальцы судорожно сжали кошель. – Веселин обещал мне этот артефакт за зелье, которое спасло жизнь его отцу. Но он предал меня, украл то, что по праву должно было стать моим. Теперь я просто забираю то, что давно принадлежит мне.

Дружинник шагнул вперед, но Горислав был быстрее. Его меч вылетел из ножен, блеснув в полумраке. Люд замер, осознав, что перед ним не простой путник. В его взгляде мелькнуло узнавание – белые волосы и янтарные глаза стража были известны в городе.

– Последнее предупреждение, – тихо произнес Горислав, одной рукой удерживая поводья, другой – меч.

Лаврин нервно похлопал себя по карману, его голос стал громче, чем нужно.

– Ты не понимаешь! Этот камень – шанс на всё!

– На что? – Горислав сжал рукоять. – На то, чтобы повторить ошибки тех, кто до тебя пытался изменить прошлое?

Лаврин резко махнул рукой. Люд бросился в атаку.

Горислав отбил удар, его клинок свистнул в воздухе. Но Лаврин, воспользовавшись моментом, кинулся к лошади и схватил Веселина за руку, пытаясь вырвать артефакт. Пальцы Веселина, которые обычно подстукивали ритм по струнам лютни, теперь судорожно сжимали камень, пытаясь удержать его, несмотря на слабость.

– Отдай! – закричал он.

Веселин вскрикнул, пытаясь удержать оберег. Он выпал из его пальцев, заскользив по мостовой.

И тогда случилось нечто странное.

Камни под ногами замерцали, как вода под луной. Тени на стенах начали двигаться не в такт с источниками света. Воздух наполнился эхом – голоса из прошлого, звуки будущего. Горислав увидел собственную тень, которая продолжала сражаться с Людом, даже когда он сам уже отступил. Его собственные движения повторялись в искаженном отражении, будто время раздвоилось. Он заметил, как его прошлое "я"вновь выхватывает меч, переживая бой заново, пока настоящее "я"уже отходило в сторону.

И тут он увидел её.

Между искаженными тенями мелькнуло лицо Оксаны – её фиалковые глаза смотрели на него с той самой улыбкой, что и в храме Четырех Стихий. Но мгновение спустя образ исчез, сменившись видением замка Нивея. Выбор, как ловушка без пути назад, – пронеслось в голове Горислава.

– Время… сгибается… – прошептал Веселин, глядя на мерцающий камень.

Лаврин, не обращая внимания на временной вихрь, кинулся к оберегу. Но как только его пальцы коснулись трещины, вокруг него возникли десятки его собственных отражений, повторяющих одни и те же движения в разных временных слоях. Горислав вспомнил слова из "Книг Четырех Стихий", которые Анна когда-то цитировала: "Время – река, что не течет назад, но лишь огибает камни, создавая вихри там, где ищут пути обратно". Теперь он понял: артефакт не меняет прошлое, а создает временные петли, где прошлое, настоящее и будущее сплетаются в нерушимый узел. Трещина в камне стала глубже, как рана, что не желает заживать, но это не рана времени – это трещина в мнимой власти над судьбой.

Горислав быстро поднял оберег с земли и сунул его обратно в руку Веселина, который уже начал сползать с седла от слабости.

– Держись, – бросил он Веселину, крепко удерживая его на лошади, и, взяв поводья, зашагал прочь. – Здесь нам не место.

Они миновали ещё несколько переулков, пока Горислав не заметил знакомое место – древний дуб, чьи ветви нависали над задней стеной храма Четырех Стихий. Горислав свернул с улицы, ведя лошадь сквозь густые заросли, где городской шум уступал место тишине священной рощи. Ветки хлестали по лицу, а под ногами хрустели ветки и сухие листья. Сквозь просветы в листве мелькали очертания храмовых стен. Воздух здесь был гуще, наполнен ароматом лекарственных трав и чем-то неуловимым, что напоминало о тех, кто прошел испытание Травами и остался в этой роще навсегда.

Подойдя ближе, он остановил лошадь у самого дерева и аккуратно помог Веселину сползти с седла. Юноша едва держался на ногах, его колени подкашивались от слабости.

– Слушай меня внимательно, – произнес Горислав, помогая Веселину прислониться к стволу дуба. – Останься здесь. Я пойду к князю, добьюсь правосудия.

Веселин слабо кивнул, его блестящие глаза, обычно полные надежды, теперь были наполнены страхом.

– Возьми это, – Горислав снял с пояса мешочек с полынью и мятой. – Приложи к ране. Это замедлит кровь.

– А если Лаврин… – прошептал Веселин, его голос дрожал, выдавая попытку казаться увереннее.

– Если он посмеет приблизиться к роще, – Горислав опустил руку с эфеса, его голос стал тише, но тверже, – то поймет, что здесь не место для его игр с временем. Храм открыт для всех, но роща стражей не терпит лжи. Каждый в Ровенграде слышал истории о тех, кто пытался обмануть время и поплатился за это. Он не рискнет. Не из-за рун или заклятий, а потому что понимает: здесь его жадность рассеется, как утренний туман под солнцем.

Он огляделся, убедившись, что их никто не преследует, затем наклонился к Веселину и аккуратно вынул артефакт из его ослабевших пальцев.

– Мне придется забрать его, – тихо произнес Горислав, пряча оберег в кошель. – Нет другого способа защитить тебя. А мне он может понадобиться для доказательства.

Горислав развернулся и зашагал прочь, не оглядываясь. Он знал: если обернется, увидит страх в глазах юноши – страх, который заставит его остаться. А сейчас ему нужно было правосудие. Или хотя бы попытка его добиться.

Часть 3. Терем пустых обещаний

Терем князя Невежи дышал гнилью и воспоминаниями. Деревянные стены, некогда украшенные резными узорами Сварога, теперь покрывала серая плесень, словно время стерло с них саму память о богах. Воздух густел от запаха застывшего воска и гниющих тряпий, которыми затыкали щели в оконных проемах. На потемневших балках висели обрывки лубяных грамот – их пожелтевшие листы шелестели при каждом сквозняке, как голоса давно ушедших советников. Под ногами скрипели половицы, прогнившие до такой степени, что сквозь щели виднелась темнота подполья – черная, как бездонный колодец.

Горислав ступил внутрь, ощущая привычную пустоту на боку – меч, его верный спутник, остался у входа в руках дружины. По закону княжеских палат, никто не мог войти с оружием, но Горислав знал: Невежа держится лишь формальностей, как труп держится на гнилой доске. Справедливость здесь продавалась дешевле хлеба.

В главной горнице, где когда-то звучали песни бояр, теперь царила мертвая тишина. Потрескавшийся трон из дуба стоял на возвышении, словно корабль, выброшенный штормом на берег. На нем сидел князь Невежа – его плечи сгорбились под тяжестью не столько лет, сколько собственных неисполненных клятв. Лицо, покрытое сетью морщин, казалось высеченным из старого дерева, а глаза, когда он поднял взгляд, напоминали тухлые угли в пепле. На шее у него болтался потускневший оберег Велеса – когда-то сильный, теперь лишь тень былой защиты.

Рядом с троном стоял Люд. Его фигура, широкая, как кузов телеги, выделялась даже в полумраке. Над бровью зиял глубокий шрам – след старого боя с волхвом, который не смог убить его, но оставил навсегда напоминание о собственной слабости. Дубинка в его руке, украшенная вставками из рога лося, казалась частью его тела. Но сегодня в глазах дружинника читался не гнев, а страх – тот самый, который появляется, когда понимаешь: ты уже не сторожевой пес, а всего лишь орудие в чужих руках.

– Я пришел требовать правосудия, – Горислав остановился посреди горницы. Его голос, обычно сдержанный, звучал как удар по натянутой коже. – Люд по приказу Лаврина напал на меня и моего спутника.

Невежа вздохнул, будто этот звук выкачал из него последние силы.

– Доказательства?

– Свидетельство стража. Моя честь.

Князь опустил взгляд на свои руки, покрытые коричневыми пятнами старости.

– Ты знаешь, как это работает, Горислав. Без свидетелей или вещественных доказательств…

– У меня есть доказательство, – Горислав достал из кошеля треснувший оберег. Камень мерцал ритмично, как сердце в предсмертной агонии. Руны по краю камня искажались, превращаясь в змееподобные линии, будто время само сопротивлялось попытке запечатлеть истину. – Этот оберег показывает все возможные пути. В его изломе сплетаются тени прошлого и будущего. Сейчас он ясно отражает, как Люд напал на меня по приказу Лаврина.

Люд дернулся, его пальцы сжали дубинку так, что костяшки побелели. Горислав заметил быстрый взгляд дружинника на Невежу – взгляд человека, который уже знает, что его предадут.

– Нет нужды, – князь махнул рукой, как отгоняя назойливую муху. – Люд служит мне верой и правдой. Я доверяю его слову больше, чем тому, что видит страж, связанный с нечистью.

Горислав почувствовал, как внутри закипает ярость. Страж не должен иметь привязанностей. Но сейчас, когда справедливость продавалась за горсть монет, он понял: иногда правда важнее кодекса.

– Тогда я требую суда по законам стражей.

Невежа вздохнул.

– Люд, уладь это.

Дружинник ухмыльнулся, опуская руку с дубинкой в привычном жесте. Горислав не двинулся с места, лишь крепче сжал оберег в кармане.

Удар пришелся в бок. Горислав зашипел от боли, но не упал. Второй – в лицо. Третий – в колено. Он рухнул на колени, но поднял голову, смотря прямо в глаза Невеже.

Исчезни.

Он сжал оберег. Трещина в камне вспыхнула, и на мгновение Горислав увидел… себя. Того, кем он был секунду назад – стоящего, готового к бою. Люд замахивался, но его движение замедлилось.

– Это оно, – понял Горислав. – Межвременье.

Он попытался увернуться. Но как только двинулся, время рванулось вперед. Дубинка врезалась в висок, и мир погрузился во тьму.

Когда Горислав пришел в себя, он лежал на том же месте. Люд все так же замахивался дубинкой.

Не может быть.

Он снова сжал оберег. Свет. Межвременье. Попытка увернуться. Удар. Падение.

И снова.

И снова.

Каждый раз он видел, как его прошлое "я"пытается изменить то, что уже произошло. Каждый раз время возвращалось к этому моменту, как река, обтекающая неподвижный камень. Трещина в обереге расширялась с каждым циклом.

Во время очередной паузы Горислав увидел в искаженном времени образ Оксаны – но теперь её фиалковые глаза смотрели не с той спокойной улыбкой, что в храме Четырех Стихий, а с печалью тех, кто видит неизбежное. Её пальцы, некогда касавшиеся его шрамов в попытке исцелить, теперь указывали на трещину в обереге, словно предупреждая: «Каждый цикл делает рану глубже». Образ исчез мгновенно, сменившись видением Горислава самого себя, стоящего над телом Люда. Его меч, залитый кровью, блестел в полумраке.

Ты убил Люда не оберегом, а собственной решимостью. Время лишь отсрочило неизбежное.

Образ исчез, сменившись видением разрушенной корчмы Веселина. В пыли у стены он увидел свой собственный знак стража, валяющийся среди щепок.

Горислав поднялся на ноги, кровь заливала один глаз.

– Ты знаешь, что я прав, – прохрипел он Невеже. – Ты видишь несправедливость, но закрываешь на нее глаза.

Князь не ответил, лишь отвернулся. Горислав заметил, как дрожат его пальцы на подлокотнике.

Люд ударил.

Горислав не сопротивлялся.

Когда он в очередной раз пришел в себя, Невежа говорил что-то вполголоса Люду, показывая на дверь. Дружинник кивнул и вышел. Горислав понял: его избиение было всего лишь предупреждением. Оберег не менял событий – он лишь давал время для осознания неизбежного.

Поднявшись на дрожащие ноги, Горислав прохрипел, вытирая кровь с лица:

– Я запомню это, князь. Как и то, что ты мог остановить его, но не сделал этого.

Невежа молчал, его усталые глаза избегали взгляда Горислава.

Горислав медленно направился к выходу, оставив позади пустые обещания. Его рука сжимала треснувший оберег – теперь он знал, что даже время не может изменить то, что уже произошло. Но, может быть, оно даст шанс изменить то, что еще впереди.

Спрятав артефакт в кошель, он почувствовал, как пульсация камня пошла в такт с болью в разбитом кулаке.

Бегство от прошлого – тщетная попытка изменить неизбежное. Иногда единственный шанс – уничтожить тень грядущего, пока она не обрела плоть.

Страж развернулся и медленно пошел к выходу, опираясь на стену. Его шаги терялись в бесконечных переходах терема. Он шел, как будто каждая ступень была испытанием для израненного тела.

Перед глазами встал образ храма Четырех Стихий – старый дуб у задней стены, резные наличники с изображением древних богов. Там, под тем же самым деревом, где он когда-то отказался от убежища для себя, сейчас ждал Веселин.

Иногда нужно не бежать от теней, а встретить их лицом к лицу, пока они еще не стали плотью.

Часть 4. Тень перед рассветом

Горислав шел к терему, зная, что этот путь нельзя избежать. Улицы Ровенграда, еще недавно поглощавшие его шаги, теперь отдавали каждый звук, как будто город замер в ожидании. Ветер, пронизывающий до костей, нес с собой запах гниющих листьев и чего-то горького – предчувствия неизбежного.

Он не возвращался за местью. В его голове крутилось видение из межвременья – разрушенная корчма Веселина, его собственный знак стража, валяющийся в пыли среди щепок. Оберег показал ему будущее: Лаврин не остановится на одном нападении. Он пойдет дальше, к тому месту, где Горислав оставил раненого юношу – к дубу у храма Четырех Стихий. И если Люд уже поднял на него руку по приказу князя, что сделает он по приказу Лаврина, у которого нет даже видимости закона?