Город мёртвых птиц

В первое же утро, как только рассвело, Бэт вышла в мокрый сонный сад. Новые башмаки непривычно жали ноги, и она скинула их, а заодно и тонкие нитяные чулки, опустив ступни на холодную осеннюю землю. Октябрьский сад был прекрасен.

Покрасневший виноград обвивал западную стену часовни. Здесь везде рос дикий виноград, совсем дикий, казалось, одичавший в этом саду. И ещё какие-то кусты, уже отцветшие и никому не интересные. И рыжие-рыжие деревья.

– Что скажешь? – спросила Астонция.

На ней красовалось тонкое белое платье в мелкий цветочек, а длинные чёрные волосы свободно свисали до колен, освобождённые от пут кос и сложных причёсок.

– Ничего не нужно трогать! – выдохнула Бэт. – Такое буйство, такая дикость природы! Это их свобода, нельзя еë стеснять. Как и ваши волосы, мисс, если мне позволено высказать своё мнение!

Дульсемори рассмеялась.

– Я знаю, что мои волосы идеальны, да и мой сад тоже. Осень, ты сама видишь, стричь или сажать что-нибудь сейчас было бы бессмысленно, хотя, если задуматься, всë в жизни бессмысленно. Мы постоянно делаем вид, что чем-то заняты, хотя никому не нужна наша занятость. Просто стараемся доказать – себе, в первую очередь себе, – что живём не зря. А может, стоит просто наслаждаться, без лишней суеты? Понявший это познал счастье. Но я так не умею и потому поддерживаю всякую бессмысленную деятельность. Я поручаю этот сад тебе. Делай с ним что хочешь, но пусть будет красиво. Уверена, придумаешь что-то получше, чем стрижка и вырывание сорняков. – Бэт широко улыбнулась, обнажая два чересчур выступающих передних зуба.

– Дайте мне поговорить с ними два дня, и больше вы свой сад не узнаете, мисс!

– Вот и чудно!

С тех пор Астонция стала часто заходить к Бэт в осенний сад, где та проводила большую часть дня, разглаживая пальцами кору деревьев, ощупывая листья, источая запахи перегноя и плесени, которыми вся она пропахла, как некогда пахла лошадьми и сеном. Бэт оказалась на редкость понятливой и благодарной слушательницей, запоминая, заучивая наизусть каждую мысль, изрекаемую Астонцией. Позже она стала отражением этих мыслей и мнений, высказывая их на каждом шагу, всегда, впрочем, ссылаясь на Дульсемори. Что поделать, заводить собственное мнение ей было ещë рано!

– Никогда не лги. Ни при каких обстоятельствах, – однажды сказала маленькая вампирша, сидя на холодной сырой скамейке и вертя в руках кривой лист кровавой расцветки. – Это низко, это грубо, это неэлегантно. Существует множество куда более изящных способов скрыть истину. Например, просто умолчать её. Но лучше всего ничего не таить от людей. Иногда они забавно пугаются, услышав, что хотели. – И без перехода: – Знаешь, какое самое лучшее место в этом городе, как я убедилась?

– Какое же? – поинтересовалась Бэт, вдумчиво пережёвывая твёрдую замёрзшую землю, чтобы оценить качество подпитки для растений.

– Да, правильно! Самое прекрасное место в нашем городе – кладбище. Особенно заброшенная его часть. Природа, восторжествовавшая над людьми. Здесь царит её вечная нетленная жизнь, а рядом покоятся людские останки! Какая великолепная насмешка, клянусь Тэрке! Человек мёртв, а его могилы заросли травой, его тело изъели черви, надгробный камень увил плющ. Природа бессмертна, а люди – нет. Она была до людей, и она останется после них. Единственное, что вечно в этом мире. Даже человеческая глупость не так бессмертна.

– Нужно принести оттуда земли и удобрить ваш сад, – размышляла Бэт. – Представляете, мисс, сколько судеб она в себе хранит! Это придаст новой жизни цветам и кустарникам. Если вы позволите им, разумеется.

– Мне положительно нравится ход твоих мыслей! Когда-нибудь я покажу тебе это кладбище. Вряд ли ты сможешь оценить его прелесть, скорее всего оно тебя напугает.

– Ничуть. Я живых боюсь больше, чем мертвецов, госпожа.

Астонция прищурилась:

– А ты интереснее, чем казалось. Видимо, я совсем утратила способность разбираться в людях!

– Но ведь, позвольте напомнить, теперь я вампир, мисс, – равнодушно заметила Бэт.

Она совершенно спокойно принимала этот факт, без лишних восторгов или слёз. Раз уж так случилось, значит, так надо. Вампир и вампир, у неë свой сад, любимое дело – и отлично. Конечно, при этом всë ещё нужно было убираться в доме и прислуживать Астонции, но еë это совсем не волновало.

– Наконец-то я нашла идеальную компаньонку! – с восторгом воскликнула Дульсемори. – Правда, ты совсем необразованна, но я, впрочем, тоже. Тебе правда не хочется убить своих предыдущих хозяев?

Бэт покачала головой:

– Разве что кухарку… но нет, не надо. Пусть живёт, раз ей так нравится!

– Об этом ещë поговорим. Так о чëм это я? Ах да, мне кажется, людям не дано понять всю красоту смерти. Убивать, знаешь ли, нужно не просто так, даже если голодна, а за дело. Умирают всегда за дело, и не умирают тоже. Мы вот живём, значит, есть за что. Вообще, мне кажется, мы не используем всех наших возможностей, как должно, впрочем, как и люди. Но у нас есть вечность или около того, чтобы во всём разобраться, а у них – нет. Опять отвлеклась! В общем, да, ты представить себе не можешь, как я хотела бы лежать на том кладбище, в тишине и покое, под этими цветами, в самом сердце этой земли. Там, где прохладно, где никакие призраки прошлого не смогут меня потревожить. Где уже нет меня самой и моей памяти. Я уверена, что все люди хотят умереть. Не спорь, это так, – сказала она, хотя Бэт вовсе не собиралась с ней спорить. – Смерть ждёт всех, ведь это единственное, что гарантированно в жизни. И люди ждут её. Со страхом, но ждут. Как самое значимое и единственно важное событие на их пути. Ведь смерть даёт людям то, чего никогда не предоставит им жизнь – вечный покой и отдых. Хотя забавно будет, если всë-таки не даёт. Но кто же из нас может это проверить!

А ещë, подумай только: мы не просто люди, а сверхлюди. Сверхчеловеки со сверхспособностями. Мы можем всë, а ничего не делаем. Шварцзиле играет в карты и пытается очаровать светских дам, иногда успешно, иногда – нет. Я собираю кукол и придумываю себе развлечения на больную голову. Меня никакая дрянь не убьёт, я могла бы, например, помогать чумным городам, но я этого не делаю! А знаешь почему? Люди не хотят бескорыстной помощи, вот что ужасно! Если я делаю что-то для человека, это возвышает меня, его же, наоборот, принижает.

Я никогда не помогаю людям бескорыстно. Я могу только обратить их, вот мой предел. Это не просто помощь, ты ведь понимаешь, в чëм состоит вампирская связь. Может доходить до рабства, если не повезёт с вампиром-создателем. Но тебе, конечно, повезло со мной!

Да, вот такие вот мы, вампиры, ничего хорошего в нас нет! Все мы – абсолютные эгоисты. Но кто не эгоист? Можешь ли ты выдумать такое действие, которое было бы абсолютно альтруистично? Отдай все свои деньги на благотворительность анонимно, стань нищей и проси милостыню – думаешь, ничего не получишь взамен? Ошибаешься. Ты успокоишь свою зудящую совесть, сможешь утешаться сознанием своего благородства и бескорыстности. Очищение души и всë прочее. Всë равно есть личная выгода, иначе бы ты этого не сделала бы. Ты согласна?

– Вполне, – ответила Бэт, оторвавшись от ветки клёна. Она поочерёдно целовала каждый из ещë не успевших опасть листков.

– Поэтому, – подвела Астонция итог всему сказанному, – надо всë-таки проще относиться к жизни и к смерти, тем более что у нас нет ни того, ни другого. Хотя, если считать, что жизнь – это бурлящие в крови чувства, то всë возможно… Но нет, это слишком сложно для меня. В общем, я уже давно отбросила все иллюзии, пора бы обзавестись новыми! Ах, кстати, всё забываю сказать: устрой-ка мне хорошее пугало, чтобы прогонять этих мерзких птиц! Шварцзиле поработать в этой области отказался, как я его ни упрашивала! – Она зевнула и прислушалась. – Кажется, это дочери Смаугеров почтили нас своим посещением. Нужно бы их встретить! Было приятно с тобой поговорить. Не хочешь ли осмотреть мою коллекцию кукол?

Бэт покачала головой:

– Если позволите возразить, не в этот раз, мисс. Я очень занята.

– Как скажешь.

Это и правда были девочки Смаугер. Джанетта выглядела слегка встревоженной.

– Мистер Шварцзиле дома? – первым делом поинтересовалась она.

– Здрасьте! Нет, кажись, он где-то, эээ, ну, типа, не здесь, – сбивчиво ответил Эдди, с интересом рассматривая девочек.

– Слава богу! – воскликнула Джанетта. – Доложите мисс Дульсемори, что пришли сёстры Смаугер, она нас приглашала.

Эдди чуть побледнел, услышав фамилию судьи, и что-то недоброе промелькнуло в его глазах. Но он тут же взял себя в руки и гордо выпрямился:

– Я вовсе не…

– А Шварцзиле здесь, видимо, любят! – рассмеялась Астонция за его спиной. – Как ваше здоровье, мисс Джанетта? Я слышала, вы были больны.

– Всë в порядке, – сдержанно ответила девушка.

Этот визит явно не был её инициативой.

– А что твой кролик, Эленира, он отыскался? – с участием спросила хозяйка. – Вроде бы он куда-то пропадал.

Малышка печально покачала головой:

– Нет, но отец привёз мне нового.

– Это чудесно.

Астонция подумала о том, что Шварцзиле, полчаса назад отправившийся на поиски какого-то дурацкого белого кролика, будет сильно разочарован. Такой подвиг сорвался!

– Что ж, проходите. Эдди, помоги, пожалуйста, дамам с их накидками. Эдди – мой хороший друг, – торопливо представила она.

– Прошу прощения за допущенную ошибку, – смерила его презрительным взглядом Джанетта, вздёрнув кверху прямой нос, в точности отцовский.

Эдди позеленел и скрипнул зубами. За презрительный тон, а в особенности за прямой нос, так напоминавший его собственный, он сразу же возненавидел эту девицу.

– Прости. – Маленькая Элинира положила свою ладошку на его запястье, и мальчик вздрогнул.

Столько искренности и чистоты было в этих ясных серых глазах, что он тут же растаял. Эли вся пошла в мать, поэтому еë можно было если не любить, то хотя бы не презирать.

– Что ж, приступим к осмотру экспозиции, – улыбнулась Астонция.

В гостиной на обитом бордовым бархатом канапе полулежала Лилит, как обычно, с книгой.

– Дамы, это Лилит, сестра Эдди. Лилит, познакомься, это мисс Мэрилл, мисс Эленира и мисс Джанетта Смаугер. Лилит, мы, возможно, тебе помешаем…

– Сейчас уйду, – коротко бросила она, не отрывая вгрызающегося в душу взгляда от всех троих гостий сразу.

Она была облачена в тёмно-синее платье с бантом, а на переносице сверкали серебряной оправой очки, которые девочка позаимствовала у Шварцзиле. Конечно, они ей были ни к чему, но какая девушка устояла бы перед искушением добавить загадочности своему образу?

Джанетта с интересом уставилась на обложку книги Лилит и изумлённо воскликнула:

– Это что, Вергилий? В оригинале?

– Представь себе! – фыркнула девочка, ничем не уступая в презрительности сводной сестрице.

– Сколько же тебе лет?

– Шесть.

– Всего лишь?

– Не всего лишь, а уже! Кому-то достаётся и красота, и ум, а кому-то – только красота, – обронила она загадочную фразу и гордо вышла из комнаты.

– Что ж, начнём! – бодро воскликнула Астонция.

При первом взгляде на коллекцию девочки потеряли дар речи и способность нормально дышать от таких богатств. Через пять минут они уже серьёзно рисковали задохнуться. Даже совсем взрослая и переросшая кукольный возраст Джанетта замерла в восхищении.

Здесь были и дорогие фарфоровые куколки с золотистыми локонами, и простые тряпичные, и древние идолы, и глиняные статуэтки, и костяные фигурки, и резные игрушки. Совершенно новые магазинные куклы стояли рядом с более старыми и ветхими своими сёстрами. Собрание занимало два стеллажа гостиной, все полки в спальне Астонции, чуланчик и чердак. На самом деле, здесь была представлена далеко не вся коллекция, а лишь малая и не самая ценная её часть, но гостьи этого не знали.

– Ничего не трогайте, – предупредила Астонция. – Не подумайте, будто я боюсь, что вы что-то сломаете. Просто некоторые из них заколдованы, и вы рискуете получить смертельное проклятие, которое плохо скажется на вашем самочувствии.

– Боже мой, – восторженно прошептала Мэрилл, – они все так прекрасны! О, если бы я была так же богата, как ты, и могла бы иметь столько кукол!

– Наши родители достаточно богаты, Мэри, – строго одёрнула еë Джанетта. – Но коллекция и правда впечатляющая. Мистер Шварцзиле, должно быть, вас очень балует.

– Это ещë кто кого, – рассмеялась девочка.

Астонция наслаждалась их восторгом.

– Какая из них твоя любимая? – спросила Эли, сияя огоньками восторга в глазах.

– Любимая? – рассеянно переспросила Астонция. – Такой здесь нет.

Еë рука при этом нырнула в карман и нежно погладила ониксовую фигурку, изображающую всеми забытую богиню Тэрке.

– Любимых нет, – повторила Астонция и вывела гостей из комнаты. – А вот и наш Шварцзиле!

Он и правда стоял в коридоре. В одной руке держал большую коробку, в другой – кролика.

– О, юные леди, добрый день, гутен таг! Это – тебе, а это – вам. – Он передал коробку Астонции, а кролика протянул Эленире.

Обе радостно взвизгнули.

– Всем спасибо за приятный визит, меня ждут дела! – И Дульсемори скрылась за дверью своей комнаты.

– Будьте любезны, передайте это письмо своей прекрасной муттер. – Шварцзиле наклонился к Эли и осторожно, чтобы не заметила старшая сестра, вручил ей письмо. – Только так, чтобы никто не узнал, не то и этот кролик убежит.

Девочка быстро-быстро закивала. Она была очень понятливая.

– Вас проводить, леди?

– Спасибо, мы сами, – задрав нос до потолка и одёрнув юбку, вызывающе ответила Джанетта. – Идёмте, девочки!

– До свидания, мистер Шварцзиле, – монотонно загудели младшие сёстры.

– Ауффидерзейн, дамы! – захлопнул за ними дверь Шварцзиле и исполнил нелепый победный танец на придверном коврике.

У близняшек не было фамилии, только прозвища: Салли Хромая и Тони Чумазая. Салли действительно хромала на правую ногу, а лицо Тони вечно и неравномерно покрывали пыль и сажа, синяки и ссадины. Причиной тому была самая грязная и неприятная работа, которую ей доверяли исключительно наказания ради, а побои она получала в качестве платы за очередной фееричный провал.

Тони была дерзкой, непослушной, отвратительной девятилетней девчонкой в грязном платье, со светлыми-светлыми, почти прозрачными глазами и волосами цвета самой неопределённости, столько всего в них было намешано. Близняшки жили в приюте имени святой Терезы, а в приюте особенно не помоешься. Тони щеголяла огромным носом картофельного типа и слишком маленьким ртом с узкими губами. Описывать её сестру здесь было бы бессмысленно по причине близняшеской схожести девочек. Разве что Салли всегда выглядела приличнее и чище, о чём, в общем-то, заботилась именно Тони.

В характере сестёр тоже наблюдались значительные различия. В приюте ни дня не проходило без очередной глупой, безумной и злобной выходки Тони, которая с каждым разом всё сильнее опустошала чашу терпения мистера и миссис Торпман.

Торпманы управляли детским приютом имени святой Терезы и с завидной регулярностью присваивали деньги, которые собирала и жертвовала для несчастных сирот Лизелла Смаугер. Естественно, до детей не доходило ничего из этих пожертвований, поэтому они так и продолжали голодать, питаясь в основном тем, что росло на огородике за приютом, а не росло там почти ничего. Некоторые сироты отправлялись зарабатывать или просить подаяния в город, но этого Торпманы не одобряли и всячески пытались пресечь, потому что рано или поздно кто-то мог бы заинтересоваться, куда уходят деньги благотворителей.

Кроме управляющего, его жены и шестнадцати детей в двухэтажном здании приюта, увитого диким виноградом, обитала также старая служанка, впрочем, никого не обслуживавшая, потому что всю работу по дому выполняли сами дети, а она должна была только наблюдать. Но этого она тоже не делала по причине своей чрезмерной старости и склонности засыпать в самые неподходящие моменты.

Хромую Салли не без основания считали безумной. Она часто молчала, а если заговаривала, то странными путанными фразами, смысл которых могла понять только её сестра. Иногда она записывала в тетрадь какие-то значки, которые тоже разбирала только Тони. Салли часто и подолгу глядела в окно, напрочь игнорируя все свои обязанности. От наказания её спасала лишь неуёмная энергия близняшки, делавшей всю работу за неё.

Тони делила время между благопристойным трудом, проказами и долгими, на первый взгляд совершенно бессодержательными, беседами с сестрой. Проказничала она отнюдь не из постоянного стремления к бунту. Обычно она била чашки, мазала дёгтем простыни хозяев и рассыпала сажу по всему полу только из-за того, что именно это предсказала её сестра. А все предсказания Салли обязаны были сбываться.

Небо наградило (или прокляло) девочку невероятным и очевидным даром предвидения, и по этой причине многие сторонились её и называли ведьмой. Не было ни единого случая, чтобы она ошиблась, и далеко не всегда осуществление её пророчеств происходило при участии Тони.

Салли была очень слабым, хрупким, неприспособленным к жизни существом, которое явно не принадлежало этому миру. Она вырывала волосы со своей головы и съедала их, как иные в задумчивости срывают и жуют травинки на лугу. Тони приходила в ужас от этой привычки. Готовая на всë ради сестры, она могла порвать любого или порваться сама. И потому для неё стали роковыми слова, которые Салли произнесла в то утро:

– Сегодня я знаю, как умру.

– Не говори!

– Сестра убьёт сестру, как Каин убил Авеля, взалкав его крови.

В такие моменты глаза Салли становились ещё светлее, чем обычно. В моменты, когда она пророчила.

– Нет, отстань, я не хочу этого слушать!

– Я умру через три дня на рассвете и тогда же воскресну. Найди девочку, которая не помнит себя, девочку, у которой мёртвая богиня в кармане, девочку, которая хочет спасти Десятипалого.

– Я не стану этого делать, не стану!

Салли ничего не ответила, и Тони зарыдала, понимая, что предсказания сестры сбываются всегда, хочет того Тони или нет.

– А сегодня Аристотель повиснет на люстре, – добавила Хромая.

Тони вздрогнула, отёрла слёзы, мрачно кивнула и пошла искать верёвку, чтобы повесить Аристотеля – любимого пса Торпманов.

Этим же вечером близняшек выкинули из приюта. Вечер был ясный, но ветреный, куда идти и что делать дальше, девочки даже не представляли. Возвращаться и молить о пощаде Тони не собиралась и решила переночевать в старой часовне около кладбища. О том, что там уже завелись жители, она не знала. Чумазая ещё не успела дёрнуть ручку, когда дверь распахнулась. На пороге стоял роскошный франт и благоухал во все стороны прекрасным парфюмом.

– Кто вы такие?

– Нас выгнали из приюта, – отчего-то робко сказала обычно неробкая Тони.

– Что же такое ужасное нужно сделать, чтобы тебя выгнали из приюта? – вскинул брови мужчина.

– Я повесила хозяйского пса на люстре. А люстра ещё и обвалилась, – застенчиво ответила Тони.

Джентльмен некоторое время молча смотрел на них, потом вдруг расхохотался каким-то чересчур вульгарным смехом и крикнул в глубь часовни:

– Астонция, тут материальчик как раз по тебе пришёл! – И кивнул девочкам: – Заходите, добро пожаловать цу хаузе!

Но Тони не слушала. Она во все глаза уставилась на его руки. «Спасти Десятипалого», – вспомнила она часть предсказания сестры и подумала, что только ужасная перестановка пальцев могла стать причиной такой странной клички – всё равно что прозвать человека «двуруким» или «бесхвостым».

Она сглотнула и вошла в дом вслед за сестрой. Тони поняла, что участь их предрешена. Теперь только и оставалось, что отдаться той безумной силе, которая всю жизнь вела её сестру, чертя перед ней линии непонятных предназначений. Только это.

– Вечер полон не только контрастов, но и посетителей! – усмехнулся Шварцзиле, впуская близнецов в дом. – Вы любите кроликов? Я терпеть не могу всех животных. В особенности людей. Но у меня недавно был канинхен, а буквально десять минутен назад я его отдал и ничуть не жалею! Он должен проложить мне прямейший путь к сердцу одной прекрасной дамы.

– Она была создана не для вас. – Салли, хромая, направилась к лестнице в гостиницу.

Улыбка свалилась с лица Шварцзиле.

– В каком это смысле? – Он обогнал девочку, повернулся к ней лицом и дальше поднимался пятясь.

Тони на миг остолбенела, а потом бросилась вслед за сестрой.

– Она не отдастся мне?

– Она не ваша, – глядя мимо него своими слишком светлыми глазами, просто ответила Салли. – Вашей никогда не была, но вашей когда-нибудь станет. Но сначала смерть.

Шварцзиле замер, вцепившись четырёхпалой рукой в перила, а сёстры молча прошли мимо.

Сегодня Лилит почему-то оставила в покое полюбившийся диван, отдав предпочтение крошечной комнатке, отведённой им с Эдди. Строго говоря, вампиры не так уж и нуждались в спальне, в их случае название этой комнаты скорее было данью традиции, ведь на самом деле они по ночам бодрствовали, не имея необходимости в отдыхе.

Близняшки уселись на диван. Тони заметно нервничала, вспоминая недавнее предсказание своей сестры, Салли была совершенно безмятежна и, как всегда, безучастна. Шварцзиле ушёл что-то тщательно обдумывать.

Через десять минут в комнату влетела сияющая Астонция и замерла на пороге. Её худенькое тельце десятилетнего ребёнка обвивало фантастическое, восхитительное, шедевральное нагромождение алого бархата, бордовых кружев, атласных лент, рукавов буфами… Словом, это было то самое долгожданное и впоследствии легендарное красное платье Дульсемори, которое она с таким нетерпением дожидалась с самого приезда в Локшер.

Именно в этом платье ей суждено было (и она это прекрасно понимала) перевернуть город с ног на голову, устроить маленький домашний террор и сойти в могилу. Радуйся, Астонция, своей обновке, носи, не снимая, потому что однажды ей придётся рассыпаться в прах под покровом тесного душного гроба. Ах, как много порой может значить обычное платье, тем более такое роскошное!

Астонция никогда не снимала своих драгоценностей, даже дома. И внимательный наблюдатель мог заметить новый чудесный перстень с оранжевым камнем, охвативший большой палец девочки.

– Ну и кто же вы, первые зрители моего наряда? – улыбаясь, спросила Астонция и откинула косу-канат с груди, чтобы предоставить зрителям полный обзор великолепного одеяния. Брошь Эдди украшала расшитую повязку на лбу.

– Мы бежали из приюта, – решительно начала Тони.

– По вам видно, – кивнула Стонция. – Почему?

– Мы повесили собаку, и нас выгнали.

– Замечательно, Шварцзиле это понравится! А что там насчёт имён? И почему вы решили бросить якоря именно у нас?

– Мы Тони Чумазая и Салли Хромая. Мы пришли сюда по воле рока и судьбы.

Дульсемори нахмурилась:

– Тэрке побери, терпеть не могу ни того, ни другую. Объясни!

Но Тони не успела и рта раскрыть, как дотоле безучастная ко всему Салли поднялась со своего места, вынула из кармана серебряный браслет и протянула его Астонции. Вот тут Тони и раскрыла рот, потому что она узнала в этом украшении свадебный подарок миссис Торпман от матери, который хозяйка надевала лишь по самым особенным случаям и всегда тщательнейшим образом запирала в шкатулке. Как Салли удалось украсть эту вещицу, да ещё и под носом у самой Тони?

Дульсемори с изумлением приняла подарок:

– Премного благодарна. – Она подумала и застегнула украшение на щиколотке. – Можете пользоваться нашим гостеприимством сколько угодно, правда, у нас совершенно нет места.

– Мы хотим твоей крови, – решительно, но совершенно спокойно сказала Салли. – Ты сделаешь нас вампирами. Сначала её.

– Откуда ты?.. – задохнулась бы Дульсемори, если бы ей всё ещё нужно было дышать.

– Ты носишь в левом кармане мёртвую богиню, – не обращая на неё внимания, продолжила Салли. – Даже сейчас ты ощупываешь её голову, потому что нервничаешь. Это богиня – твоя мать, не по крови, а по силе. Её сила сделала тебя той, кто ты есть, эта сила даёт мне знания. Богиня придёт за тобой, бойся этого. Придёт за тобой и за своей последней жрицей. Они обе ищут тебя и непременно найдут. От первой тебе нужно бежать, но одна ты далеко не убежишь. Вторую необходимо найти, но сама ты не сможешь.