Марта

И хотя Марта до сих пор помнила скрип лестничных ступеней, и её всюду преследовал запах свежего дерева, а, выглядывая из окна гостиничного номера, каждый раз удивлялась незнакомому двору, оставаться одна в их с Тимом доме она больше не могла. Вечерами, как только оседала пыль дневных забот, стихали звуки обыденной жизни и дом погружался в тишину, до слуха Марты из спальни (в которой Марта не могла больше ночевать и закрыла на два оборота врезного замка) доносился весёлый, неудержимый смех. Смеялись над Мартой, над её легковерием и доверчивостью, над её планами на будущее с Тимуром, над её мечтами и морщинами. И если вечерами она ещё могла заглушить этот смех громким звуком телевизора, то ночью, в абсолютной пустоте, этот смех сводил её с ума.

Была ещё одна причина, заставившая Марту бежать из собственного дома, – это страх, что Тимур знает, где её искать. Сначала он звонил – она отключила телефон, несколько раз приезжал к дому – Марта не открывала дверь, он засовывал под неё записки – Марта выбрасывала их, не читая. Даже давняя противница Тимура – Ритка, втайне торжествовавшая (да какое в тайне, в открытую ликующая), и та поражалась твёрдости Марты. Просто Марта не рассказала ей свой проверенный способ вычёркивать из жизни людей – она их хоронила. Не буквально, конечно, но фотография Тимура в траурной рамке стояла на самом виду.

– Доброе утро, Марта Евгеньевна, – девушка за стойкой ресепшена мило улыбалась. – Как пробежка?

– Спасибо, бодряще.

– Ой, Владислав Сергеевич вас спрашивал. Подождите секундочку, – девушка подняла трубку телефона. – Владислав Сергеевич, Марта Евгеньевна здесь. Да. Хорошо, – и уже Марте: – Он идёт.

Владислав Соколовский – владелец гостиницы, пятидесятилетний, крепкий, высокий мужчина, активно оказывающий Марте знаки внимания, быстрым шагом приближался к Марте.

– Марта Евгеньевна, мне сказали, вы съезжаете, – крупное, белое лицо нависло над Мартой.

– Да, думаю, к концу недели съехать. Я и так у вас загостилась, – Марта сделала шаг назад – не любила, когда к ней подходили вплотную.

– Значит, ваша квартира готова. Жаль. В смысле, жаль, что вы нас оставляете.

– Владислав, мне у вас очень понравилось, не исключено, что я буду навещать вас. – Ничего подобного Марта, конечно, не планировала.

Мясистая рука легла Марте на поясницу. Она ощутила прохладу мокрой ткани и лёгкую брезгливость от чужого касания. Владислав тихонько направил её в сторону коридора, подальше от ушей девушки-администратора.

– Марта Евгеньевна, Марта, не откажите поужинать со мной сегодня. Так сказать, прощальный ужин для самой привлекательной гостьи отеля.

– Вы хотите присоединиться ко мне за ужином? – Марта не понимала, зачем приглашать её туда, куда она собиралась прийти без приглашения: она каждый день ужинала в небольшом ресторанчике при отеле.

– Нет, не совсем. Я хочу пригласить вас в ресторан моего друга. Это очень хороший ресторан европейской кухни. Вам обязательно понравится. Соглашайтесь.

Взволнованность не сочеталась с его образом солидного мужчины в строгом синем костюме. Вот уже две недели Владислав Сергеевич пытался ухаживать за Мартой, слава богу, не навязчиво, а сегодня решился позвать на свидание. Сказать, что это не входило в планы Марты – ничего не сказать. Во-первых, ещё не отболело. Хоть Марта и запретила себе и близким любое напоминание о Тимуре, но во время сна она была безоружна. И он ей снился. Часто. Иногда после сна она просыпалась в слезах, а иногда и в сладкой истоме. Во-вторых, ей совершенно нечего надеть. И всё же Марте стало жаль путающего слова, робеющего взрослого мужчину:

– Я давным-давно не была в кино.

Сидеть несколько часов на против друг друга в ресторане: придется о чём-то говорить всё это время. Говорить Марте не хотелось, слушать тем более. Тёмный зал кинотеатра не вынудит наигранно улыбаться несмешным шуткам собеседника, он вообще собеседников не терпит, зато вполне демократично относится к джинсам и не обратит никакого внимания на задремавшего посетителя.

Владислав растерялся, видимо, он долго готовился, возможно, даже задумал «неожиданное» знакомство с другом – хозяином того самого ресторана, или, не дай бог, «романтический» сюрприз в духе Святого Валентина. Он попытался уговорить Марту сначала словами, потом улыбками и поглаживанием по руке. Марта перебила его молчанием и скучающим взглядом ответила: «Или по-моему, или никак». Тогда он предпринял последнюю попытку – видимо, с кинотеатрами у него что – то не сложилось:

– Марта Евгеньевна, может, вас театр устроит? Недавно знакомые ходили, вполне приличный спектакль.

Театр так театр, в конце концов, там тоже темно.

– Я не против.

– Отлично, замечательно, – звонивший телефон прервал его. – Простите, я отвечу, это мама. Да, мам, уже еду. Еду, говорю. Торопи Лизу и выходите, буду через пять минут.

Марта не знала, куда едет Владислав Сергеевич, но была уверена, что через пять минут он там точно не окажется, а её дико раздражала мужская непунктуальность. Ещё больше злило их вранье, что они, мол, мчат быстрым аллюром, а на самом деле наливают кофе или прикуривают сигарету. В отношении себя такую необязательность Марта не прощала. Опоздал на пять минут – потрудись самому себе составить компанию, ведь Марта про тебя уже забыла. Рассчитывая вечером на нечто подобное, Марта благосклонно согласилась встретиться с Владиславом в шесть у её номера.

Она ошиблась. Ровно в шесть вечера Владислав с букетом роз стоял у её двери. Он был гладко выбрит, причесан и хорошо одет. Сладко-древесный аромат его парфюма приятно удивил Марту, а ещё ему очень шла улыбка. Марта облокотилась на предложенную ей крепкую руку и вспомнила забытое уже чувство собственной привлекательности.

Спектакль не нравился. Не спасали ни прославленное имя театра, ни вполне приличный актерский состав, ни декорации, ни музыка. В голове вертелось избитое «не верю». Ну, не верила Марта артисту с устоявшимся шутовским амплуа, натужно пытавшемуся изображать моралиста, не верила, а лишь сочувствовала пожилому культовому актеру, с посторонней помощью выходящему на сцену и весь текст читающему из положения сидя. Не верила молоденьким актрисам потрепанного вида в вульгарных нарядах, невпопад задирающим ноги. Хотя этим? Этим, пожалуй, верила.

К середине второго акта, а их, на минуточку, три, Марта откровенно скучала. Смысл сего произведения сценического искусства стал Марте ясен ещё полчаса назад – они за все хорошее, против всего плохого, а Марта терпеть не могла, когда ей читают нотации, сотканные из прописных истин. Она посмотрела на Влада. Он тоже сидел с кислым выражением лица. Марта дотянулась до его уха и тихо прошептала:

– Может, уйдем?

Владислав энергично закивал головой. На выходе из зала Марта обернулась – несколько человек, сутуля спины, следовали их примеру.

От предложенного Владиславом «по маленькой» Марта отказалась, но, к своему удивлению, с удовольствием сговорилась «прогуляться». Она обнаружила себя взятой под руку, степенно идущей с мужчиной по промокшему, затихающему городу. Она всматривалась в освещенные окна многоэтажных домов. Бесконечные квадратные соты человеческих судеб, силуэты разрозненных жизней – их так много, чужих незнакомых людей за прозрачными стеклянными витринами.

– Марта Евгеньевна, вам, наверное, потребуется помощь с переездом?

Новая квартира Марты совсем недалеко от отеля, но кто-то же должен перенести вещи, занимавшие почти весь номер Марты.

– Думаю, не помешает.

– Если вы не против, я бы помог вам.

– Ну, если у вас есть свободное время… – произнесла, «Как-то неудобно», – подумала Марта.

– Для вас всегда!

Удобно, определенно, ей с ним было удобно. Он напоминал ей быка, невозмутимого, медлительного и как будто даже глуповатого, но бесконечно надёжного. Как мужчина он Марте не нравился, и это нравилось. Страсти по Тимуру слишком измотали её. Сейчас ей хотелось лишь молча идти и наслаждаться прогулкой. Бесцельная прогулка: когда это было в последний раз? Да никогда. Работа и спорт – вот правая и левая ноги Марты. До сих пор они её не подводили, вернее, она их не подводила. Марта жила как солдат в режиме постоянной боевой готовности. Иногда обстоятельства объявляли тревогу, и она расчехляла свои арсеналы и мчалась выполнять боевую задачу. И никаких увольнительных, и отпусков. Даже наедине с Тимуром она не позволяла себе раскисать и таять. Они могли говорить о чём угодно: о его карьере и гонорарах, о внешности, о показах и съёмках, обсуждали его коллег, смеялись над Беркович, но никогда, даже самой тёмной ночью, не сказали друг другу о чувствах. Тимур так ни разу и не услышал от Марты, что она любила его точно кошка. И сейчас, идя под руку с другим мужчиной, выслушивая какие-то глупости о великолепных свойствах китайского чая, подаренного постояльцем, попробовать который непременно стоило бы Марте, самой Марте стоило больших усилий не попросить его помолчать.

Они уже шли вдоль набережной, до отеля оставалось совсем недолго. Владислав заметно нервничал, замедлял и замедлял шаг. Наконец он совсем остановился и, развернувшись к воде, вдохновенно произнёс:

– Марта Евгеньевна, посмотрите, как здесь красиво! Вода такая глубокая, чёрная. Будто мы в открытом космосе. Также темно, холодно и тихо.

Марта замёрзла, ни космос, ни вода её совершенно не занимали, но она стала рядом. Наконец, поджимаемый временем, подгоняемый холодным ветром, Владислав набрался смелости и обнял Марту. Догадывалась ли она, что он задумал? Да. Сделала ли хоть что-нибудь, чтобы остановить его? Нет. Его мягкие, полные губы захватили её рот, она не сопротивлялась, но и не отвечала.

Поцелуй был чужим, спешным, неуклюжим, старомодным. Марту охватила паника; она ясно поняла, что никто и никогда не сможет заменить безупречного Тимура, и она обречена на вечное одиночество. В носу защекотало, слёзы царапали глаза. Не хватало ещё разрыдаться перед посторонним мужчиной.

– Замёрзла? Иди сюда, – Владислав расстегнул пальто и прижал сжавшуюся Марту к своему теплу. Она покорно оставила голову лежать на его вздыбленной груди.

Глава 3 Кабинет

Пахнущая сырой осенней свежестью, Марта поспешно вошла в тёплую светлую приёмную, на ходу скидывая намокшую куртку.

– Вика, Егор у себя?

Вика, молоденькая, почти ребёнок, секретарша Егора, она же дочь его лучшего друга, несколько лет назад, по просьбе того самого друга, проходила университетскую практику в компании Марты и Егора, да так здесь и осталась, ко всеобщему удовольствию.

– У себя. Ждёт вас, – выпорхнувшая из-за стола Вика уже подавала Марте плечики и открывала дверцы шкафа. – Ну и погодка сегодня.

Марта осмотрелась. Всё на своих местах, всё как прежде. Будто только вчера она вихрем вырвалась из кабинета Егора, озабоченная, озадаченная, уткнувшаяся в бумаги, не видя под ногами пути. А сегодня снова нужно решать и решать проблемы – бесконечные, бестолковые, неблагодарные. Конечно, неблагодарные. Что может быть благодарного в офисной работе? Каждый день, каждый месяц, каждый год одно и тоже. И вот, когда Марта наконец остановилась и обернулась назад, она не нашла ничего, чем могла бы гордиться или похвастаться, за что могла бы хотя бы уцепиться, как за спасательный круг в океане одиночества. Проведённые в этом здании годы не дали ей ничего поистине важного. Напротив, отняли мужа, прикрываясь нехваткой времени, помешали родить детей, словно ластиком стёрли молодость с её лица. Да, чего уж теперь.

– Зайду?

– Конечно, – Вика услужливо продолжала распахивать перед Мартой двери. Теперь Вике легко подчинилась дверь с табличкой «Акатов Егор Александрович».

– Марта, – Егор, заливаясь улыбкой, шёл на встречу. – Вот совсем другое дело, прекрасно выглядишь! – Егор целовал её в обе щеки, нежно придерживая за плечи.

– Спасибо, тоже рада тебя видеть. Егор, я так по вам соскучилась.

– Что может быть проще: в выходные едешь к нам! Дети будут рады. Давно ты их собой не баловала.

– Я исправлюсь. Обещаю. Как Рита?

– Что ей сделается? – Егор помог Марте устроиться на стул, сам сел рядом, не выпуская её рук из своих горячих ладоней. – Правда, обижалась на тебя, что на новоселье не зовёшь. Она, кажется, тебе что-то купила. Как квартира? Нравится?

– Ой, я и забыла про новоселье. Очень нравится. Обживаюсь. Спасибо, ты мне так помог.

– Пустяки. Вика, организуй кофе, – обратился Егор к секретарше, застывшей в проходе и не сводившей с Марты полных теплоты глаз.

– Ты всё хорошо обдумала? Может, возьмёшь настоящий отпуск, съездишь к морю, отдохнёшь по-настоящему, – продолжил Егор, когда Вика вышла.

Егор – хозяин фирмы, где Марта была финансовым директором долгие долгие годы и, по совместительству, её деверь, с надеждой вглядывался в Марту.

– Ты бесконечно добр ко мне. Но думаю, настало время перемен. Я устала, и от меня теперь мало толку.

– Чем же ты планируешь заняться? Ты же ничего… – Егор запнулся. – Ты же не умеешь бездельничать.

– Хотел сказать, больше ничего не умею, – Марта мягко улыбнулась. – Чистая правда, но, Егор, я так вымоталась.

Сколько себя Марта помнила, она всегда работала. И теперь она устала, выгорела, выдохлась. Всё сразу. И Егор это прекрасно понимал. Зачем же он с таким участием смотрит? Зачем бережно гладит по руке? Не обольщайся, Марта, на самом деле даже Егор тебя не спасёт. Слёзы, словно дождавшиеся разрешения, заполнили глаза, грозя превратиться в гигантский водопад. Но Егор же рядом. Его тяжёлые руки надавили на плечи, и те перестали дрожать. И грозно грохочет где-то вверху его уверенный голос, загоняя под стул тщедушную жалость к себе.

– Марта, я ценю твой жест отказаться от всего, что тебе осталось от брата, в пользу племянников, но он чересчур широк даже для тебя. Поэтому… – Егор взмахом остановил её протест. – Поэтому я покупаю у тебя это имущество.

После смерти мужа Марте принадлежала половина компании. По сути, они с Егором были равны, но ни разу за прошедшие годы Марта не дала повод Егору усомниться, что он единственный наследник семейного дела Акатовых.

– Егор, ты десять лет управляешь фирмой без Ильи. Тут давно всё твоё.

– Вот именно, и ты моя. Жена моего брата, тётя моих детей, подруга моей жены. Ты моя семья. А в семье всё по-честному. Нас отец так воспитал. И детей своих я так воспитаю. Марта, я ничего не хочу слышать.

Марта сдалась, она очень любила и уважала Егора. Боль от потери брата и мужа сблизила их, перемешала их судьбы, поставила невидимые скрепы. Илья и Егор – братья-близнецы. Они были не просто дружны, они были единым целым. Когда умирал Илья, Егор всё чувствовал, будто умирает сам. Горе сломило его. Единственным его желанием было отправиться вслед за братом. Он высох, посерел и походил скорее на пепел, оставшийся от сожжённого комка бумаги: дунь, и он исчезнет. Рита с Мартой за него тогда крепко испугались и оберегали изо всех сил. Начинающей вдове Марте, иногда от горя забывавшей дышать, пришлось взять на себя обязанности по управлению фирмой: кто-то должен. И Марта сцепила зубы, запретила себе и другим себя жалеть и стала работать. Потом, когда Егор окреп и вернулся, Марта стала его правой рукой и как могла заменила Илью.

– Вика, можно, – сказал Егор, подойдя к столу и наклонившись над ним.

После этих слов дверь распахнулась, и кабинет начал заполняться людьми с цветами, шарами и разноцветными свёртками. Они обступили Марту, обнимали и целовали её. Вика вышла вперёд и сначала по бумажке, а потом, отбросив её, своими словами, с глазами на мокром месте, обратилась к Марте:

– Марта Евгеньевна, от лица нашего дружного коллектива, от друзей и коллег позвольте выразить вам огромную благодарность и признательность за долгие годы совместной работы. Спасибо вам за ваш профессионализм, строгость и справедливость, за ваше терпение и понимание, заботу и участие. К вам всегда можно было обратиться с просьбой, и у вас всегда находилось время для каждого из нас. Интриги рушились, а интриганы исчезали, когда вы вставали у них на пути. Благодаря вам мы ходим на любимую работу. Благодаря вам у нас есть одна большая, дружная, сплочённая семья. Марта Евгеньевна, дорогая, любимая наша, нам будет так вас не хватать.

Вика расплакалась, за ней разрыдались и остальные девчонки.

– Дамы, дамы, мы никого не хороним. Марта Евгеньевна будет приходить к нам. Правда, Марта? – Егор обнял Марту, она уткнулась ему в плечо. – Давайте оставляйте на столе ваши подарки и за работу. Теперь я ваш единственный начальник.

К Марте выстроилась очередь. Подходили коллеги, уже бывшие, обнимали её, брали её руки в свои и говорили, говорили добрые, приятные слова. Сердце Марты окончательно запуталось – плакать или радоваться, поэтому она делала всё сразу. Егор отвернулся к окну. Подчинённым не стоит видеть его потерянное лицо. На столе для переговоров образовалась внушительная гора прощальных подарков и цветов. Наконец, Вика с поплывшим макияжем закрыла дверь за последними сотрудниками.

– Ух, – Марта приходила в себя после эмоциональной сцены. – Егор, у меня к тебе последняя просьба. Можно я посижу в кабинете Ильи на прощание?

– Зачем спрашиваешь? – Егор обнял её, поцеловал корни волос и добавил: – Значит, договорились, в воскресенье к нам.

Выйдя в приемную, Марта пересекла её и открыла своим ключом зеркально расположенный кабинет с табличкой «Акатов Илья Александрович». Она вошла в точную копию кабинета Егора и оказалась в прошлом. Смерть ничего не поменяла в кабинете Ильи: старые, им листанные журналы на столике возле промятого дивана, письма с выцветшими адресами, пожелтевшие бумаги на столе, когда-то свежие, теперь больше похожие на висельников, рубашки в шкафу, любимый пиджак, трухлявая мумия фикуса в углу – Егор даже его не позволял выкинуть. Марта подошла к большому письменному столу. В белой рамке из-под праха вечности на неё смотрел молодой Егор, рядом улыбалась Марта в подвенечном платье.

Марта родилась в Москве, в марте. И то был самый счастливый март в жизни её матери. Марта, конечно, этого не помнила, но следующий март, необычно снежный и сырой, отнял у них отца. Увядающая прямо на глазах совсем ещё молодая мама Марты вернулась к родителям в далёкий от столицы посёлок. Она так и не смогла забыть несправедливо рано ушедшего мужа, растворилась в Марте, хирела.

Братьев Акатовых Марта знала с самого детства. Они росли в одном посёлке, на одной улице, учились в одной школе. Старший Акатов был большой человек – директор леспромхоза, в котором работала мать Марты. Марта часто к ней бегала после уроков, видела там близнецов, с интересом наблюдала за ними, но ни Егор, ни Илья не обращали на маленькую девочку никакого внимания. Они были старше на семь долгих лет, что в масштабах ребенка – целая вечность.

Как-то раз, летом, с оравой детей на велосипедах Марта приехала на канал. В те далекие времена дети развлекали себя сами. В их поселке детвора, среди прочего, веселила себя прыжками с моста в тёплую воду канала, которую сбрасывала местная ТЭЦ. Не раз Марта купалась на канале, но сегодня впервые стояла на мосту и смотрела, как одна за другой выбеленные солнцем головы друзей исчезают в мутной воде. Страх сковал её. И вот она уже последняя на мосту, тело свело, она не чувствует ничего, а снизу кричат и требуют её гибели на обозрение. И тут большая тёплая рука дотрагивается до неё, что-то говорит надёжный голос, она не различает, но хватается за протянутую руку и, повинуясь голосу, как околдованная, на счёт три делает шаг в никуда.

Он был крупнее, тяжелее Марты, и поволок её за собой, в глубь, в жёлтую, напирающую отовсюду воду. И вот тут бы испугаться по-настоящему, но его рука крепка, и сам он рядом, и уже легко тянет наверх, улыбается откашливавшейся Марте, помогает доплыть до берега и легонько щёлкает по посиневшему носу. С тех пор она была влюблена в Илью Акатова самой трогательной детской любовью, и только одному богу известно, как она его отличала от брата.

Только разве бывает любовь без трагедии? Особенно детская. Судьбы удар настиг и Марту. Однажды она прибежала домой вся в слезах, забилась в своей комнате, надрывно рыдая. Испуганной маме так и не удалось допытаться, что произошло, потому что Марта не могла признаться, что видела, как Илья целовал девушку, ту самую, с красивыми волнистыми волосами, которую в прошлый раз провожал с танцев, и теперь Марте совершенно не за чем жить.

Время – лучший лекарь – пришло на выручку. Оно завалило Марту делами, высмеяло вчерашние досады, увлекло новыми людьми, превратило её в одну из тех красивых девушек, каких караулят мальчишки после школы. Училась Марта хорошо, учителя настаивали на институте, причём не где-нибудь, а в Москве. Мать отпускать не хотела, но, поддавшись мольбам дочери, всё же написала письмо родному дяде Марты по отцу – Виктору, журналисту одной из советских газет формата А2, с просьбой принять племянницу у себя на время вступительных экзаменов.

Марта хорошо знала, что три удара в стену от соседки означают, что кто-то им звонит. У них самих телефона не было. Да и зачем? Звонить им не кому, а если случалось что-то, то всегда можно заскочить к Варламовой – соседке доброй и порядочной. Но сейчас Варламова сама требовала Марту к себе. Голос в трубке – мужской, незнакомый, чужой. Говорит вежливо, но неотвратимо. Сожалеет, что не сможет принять Марту. Вынужден уехать в командировку на Урал, задание редакции. А супруга? Жена больна. Да, да. Очень больна.

Вечером, пришедшая с работы мама, всё объяснила. Родители отца, брат, да и супруга брата до конца противились мезальянсу. Негоже сыну члена союза писателей жениться на дочери доярки. От того поведение Виктора совершенно не удивило маму, её больше занимал вопрос: как Виктор смог узнать номер соседки? Какие связи поднял? Чем его так испугала шестнадцатилетняя девочка?

Отказ дяди Марту лишь разозлил. Она вышвырнула из мыслей знаменитого журналиста, лауреата, кандидата, родственника. Она дала себе слово никогда не вспоминать о нём. Слово она сдержала, и, услышав вновь, спустя годы, его подряхлевший голос, сидя в мягком кресле собственного кабинета на шестнадцатом этаже офисного здания в центре столицы, она безжалостно произнесла: «Вы ошибаетесь. Мой дядя скончался много лет назад на Урале, выполняя задание редакции».

Но это будет потом, а сейчас студентка Марта приехала на каникулы в родной посёлок и нос к носу у пруда, куда пришла с подругами, столкнулась с Ильей Акатовым. К тому времени Марта совсем забыла свою наивную девичью влюбленность, тем удивительней стали для неё знаки внимания со стороны Ильи. Вначале как будто случайные встречи, мимолетные касания, неподвижный взгляд холодных голубых глаз. Но Марте было не до него: болезнь матери, застенчивость, несхожие интересы – всё играло против Ильи. Он как раз закончил институт, начал работать на фирме у отца в городе (леспромхозов к тому времени уже не осталось), считался завидным женихом, но по привычке летом приезжал в поселок. Отчаявшись, Илья не придумал ничего умнее, чем приударить за подругой Марты – шаг рискованный, но он сработал: Марта заревновала. Дальше… а дальше природа сделала свое дело, Марта полюбила.

Потом умерла мама, и у ещё совсем неопытной, испуганной Марты никого не осталось, кроме Ильи. Он заменил собой всех – родителей, друзей, коллег; она восхищалась им и слушалась его. Илья настоял на том, чтобы она получила два высших образования: экономическое и юридическое. Он заставил её начать работать с самых низов, с должности простого бухгалтера на их с братом фирме. Он ругал её чаще, чем других сотрудников, требовал больше, платил меньше. Благодаря ему она научилась быть собранной, сдержанной, немногословной. «Эмоция – главный враг успеха. А нам нужен успех любой ценой», – говорил он на летучках. Ему нравилось работать, искать, думать, рисковать, не спать ночами, планировать, воплощать в жизнь, падать и подниматься, находить нетривиальные решения. В море проблем и забот он чувствовал себя как рыба в воде.

Конечно, он любил Марту, оберегал её. Несмотря на то, что сам был к ней требователен, другим он этого не позволял, даже Егору. Они поженились, когда Марте исполнилось двадцать. И за всю их семейную жизнь Марта ни разу не усомнилась в его верности. Однажды, Марте было двадцать шесть, тест на беременность показал две полоски. Она в панике позвонила Илье. Он примчался с работы, бледный от испуга. Тревога оказалась ложной. Сейчас Марта вспоминала об этом с большой горечью. Он не хотел детей, постоянно откладывал «на потом». А потом его не стало. Чрезмерное нервное напряжение, работа почти без отдыха, постоянный стресс и хрупкое человеческое тело не выдержало. Сначала один инсульт, за ним другой. После второго Илья не оправился. Его вечная работа, та, которую он боготворил и лелеял, которой жил и дышал, убила его, не задумываясь. Спустя годы Марта уже не осуждала его. Она поняла: Илья был ни плохим, ни хорошим. Он так видел этот мир. Он по-другому не умел.