Думочка. Немного страсти в заснувшем сознании

– Точно. Море чувствовалось, людей в морской форме было много на улице.

– И главное – ты же рассказала про парящий дом – сопки там были. Город на сопках. Это точно Владивосток.

– А может быть и Мурманск. Бабуля там девочкой жила.

– Но не во время войны. Она тогда не родилась даже.

– Ты прав.

– Давай, следующий сон я посмотрю. Может, больше запомню. А сейчас пойдем-ка в сад выйдем, а то опять искать будут.

– Я бы с бабулей пошепталась.

– Ну, тогда и с дедом заодно. Разве он упустит момент?

* * *

Но Игоря на террасе не оказалось. Он отправился смотрящим на ремонт небольшого бассейна в глубине сада. Дети даже обрадовались его отсутствию, так как знали – если дед развивать тему не захочет, то и Олеся его поддержит. Без него можно было рассчитывать на ее большую открытость.

А чтобы сильнее усыпить бдительность прабабки, Алёна попросила чаю с любимыми оладьями, которые, видимо, были только-только испечены. Их манящий запах они почувствовали еще на выходе.

– Не подлизывайся, – Олеся хоть и раскусила хитрый замысел Алёны, но просьба ей понравилась. Она вообще любила всех кормить своей стряпней и никогда не смущалась похвал в свой адрес.

Нацедив из большого термоса чай, она положила на стол перед каждым из ребят неизменные в ее обиходе подставки под горячее, на которых тут же появились и тарелки с пышными оладышками.

– Ручки, надеюсь, вымыли?

Мытье рук тоже было традиционным культом, поэтому раковины в доме были на каждом шагу – не только в ванных и туалетах, но и в кладовых, на веранде и даже в саду. То ли Олеся любила твердое мыло, то ли красивые мыльницы под них, но разнообразие цветов и форм всегда детей развлекало. И они прабабке в ее зацикленности на чистоте не противоречили.

– Мыли, мыли, в гостевом туалете. Там сегодня совы в руки просились, – Миша привел железный аргумент, и Олеся приняла его с одобрительной улыбкой.

– Тогда рассказывайте, что привело вас сюда, уж точно не поверю, что желание посмотреть на озеро.

– Бабуля, – Алёна отложила оладышку, которую только что макнула в малиновое варенье. – У нас несколько очень необычных вопросов.

– И они возникли буквально в последние два дня, – Миша поддакнул сестре, но процесс поедания полдника не приостановил.

– Слушаю внимательно, – Олеся уселась напротив ребят в глубокое плетеное кресло, облокотилась на стол, подперев для пущей убедительности голову одной рукой. Вторую она оставила на случай быстрого реагирования, если еда на тарелках закончится.

– Мы тут в архиве кое-что нашли, – тоном захода из-за печки начала Алёна.

– Вы уже показывали. Медведя, кролика, думочку.

– Вот. Думочку. Ты обещала о ней рассказать, но не рассказала. А с ней, между прочим, как раз и связаны наши вопросы, – Алёна повернулась к брату, ища поддержки. Но тот уплетал оладьи и только кивал головой. Пришлось после глубокого вздоха продолжать. – Эта подушка очень старая?

– Ты ведь не это хотела спросить… да ладно. Отвечу. Та наволочка, что ты видишь, она не совсем оригинальная. Но тоже греческая, я ее долго выбирала на рынке в Афинах.

– А где настоящая?

– Мне стыдно признаться, но я ее испортила когда-то. Постирала, видимо, не тем порошком. Она у меня в руках начала расползаться. Поэтому дальше ее использовать было нельзя.

– Ты ее выбросила? – вопрос был непраздный, так как имелся и такой пунктик – Олеся избавлялась от вещей без жалости.

– Нет. Не выбросила. Там серединка была вышита очень плотным шелком, она сохранилась.

– Покажешь?

– Тогда придется думочку распороть.

Алёнка подняла брови, Миша прекратил жевать.

– Раньше не было таких, как сейчас, застежек. Молнии и пуговицы начали применять сравнительно недавно. А думочка эта – она очень старенькая. Ее из Греции, видимо, привезла на Дон прабабушка моей бабушки.

– Это как-то сложно посчитать, – Алёна нахмурилась. – Ты всю родню помнишь?

– В том и беда, что не помню. В семье, наверное, не принято было рассказывать о жизни детально. Или уж так ведется, что детям не интересна жизнь их родителей, бабушек, прабабушек.

– Нам интересно, – подал голос Миша. – Так что рассказывай в подробностях.

– Не знаю я подробностей. Но точно известно – по линии моей бабушки была гречанка. Ее с войны привез мой предок – казак.

– С какой войны?

– Русско-турецкой. С той, в честь которой установлены Московские ворота. На слуху такие? Ага. Это начало-серединка девятнадцатого века. Я не слишком сильна в перипетиях военной истории, но где-то читала, что в какой-то период казаки, служившие Османской империи, не захотели воевать против греков и ушли в Россию. Думаю, именно тогда наш бравый предок и прихватил с собой на родину красавицу-гречанку.

– Как ее звали?

– Мне неловко это говорить, но даже не подозреваю. Хотя до седьмого колена, говорят, надо своих предков знать.

– До седьмого колена? Что это такое?

– Колено – это разветвление. Как же получше объяснить? Ну, вот вы, например, это первое колено. Ваши родители – они между собой не родственники – второе колено. Пошло разветвление рода. Потом идут бабушки, дедушки, их уже у вас четверо – это третье колено. И так дальше до седьмого уровня. До шестидесяти четырех человек, которые вам родные.

– Теперь понимаю, почему ты имен не знаешь. Это же сколько надо было их запомнить и не перепутать.

– Зато некоторые истории передавались из уст в уста, из поколения в поколение. Поэтому кое-что наш род все-таки сохранил.

– Но не так много, как хотелось бы, – это дед появился на террасе, в комбинезоне и кепи с широким козырьком.

– Ой, дед, ты на трубочиста похож, – Алёна рассмеялась, привлекая внимание Игоря, и раз уж он появился – в надежде посидеть с ним рядышком на плетеном диванчике и покалякать. Она особо любила это дело, когда он был настроен на пустую болтовню и его рассказы о былом перемежались анекдотами и подколами.

– Так я и занимался трубами, – Игорь приобнял Алёнку, дал пять Мише, который тоже с удовольствием ему ответил коротким шлепком, и уселся за стол. – А теперь хочу вознаграждения за труды.

Дети исподтишка усмехнулись. Ведь Олесю можно было и не просить – она уже поставила перед Игорем весь полуденный набор перекуса.

– Особенно, кстати, важно четвертое колено, – потянувшись за выпечкой, начал Игорь и загадочно замолчал.

– Почему? Колись.

– Ну как почему? По преданию, от бабушек-дедушек вам достаются интеллект и таланты. А вот прабабушки-прадедушки закладывают в вашу жизнь материальное благополучие. И что еще важнее – способность любить.

– А родители что передают?

– Родители отвечают за здоровье и эмоции.

– А мне интересно, что доходит до нас с того самого седьмого колена, если вообще доходит?

– Правнук, ты задаешь очень правильный вопрос, – Игорь подмигнул Мише. – Прадеды прадедов определяют нашу судьбу. Фатум.

– Бабуль, а ты не закончила про подушку, – Алёна потянула одеяло на себя.

– А что бы ты еще хотела о ней знать?

– Ты сказала, что надо думочку распороть. Для чего?

– А, точно. Дело в том, что в ней помимо сбора трав зашит тот самый кусочек подушки, которому почти двести лет. Но если его доставать, то давай это сделаем не на закате, а когда светло будет. Завтра. Договорились?

– Ок.

* * *

Миша отметил, что его руки лежат на руле. Хотя скорость была небольшой, и он ехал по пустынной дороге в районе какой-то промзоны, ему было страшновато. Ведь раньше он машину не водил. Но сейчас, судя по всему, делал это автоматически – жал на тормоз и газ, уверенно дергал рычаг механической коробки передач.

– Нормально, конечно, для первого раза, еще бы знать, где я и куда еду. Надо оглядеться.

Но он боялся крутить головой, хоть и понимал, что в новом для себя теле он с управлением справится. Руки на руле ему были знакомы. Вернее, форма ногтей. Надо не забыть – эта деталь поможет понять, кто он на данный момент.

Миша помнил, что зеркал, скорее всего, он на своем пути не встретит. Вернее, они ничего не покажут. Так, во всяком случае, было у Алёны.

Тем временем машина притормозила. Миша включил поворотник и спокойно выехал, пропустив куцый автобус, на главную дорогу. На обгон он не решился и поплелся в хвосте пазика, фыркающего клубами серого выхлопа.

Сосредоточенный на собственных руках, таких крепких и уверенных, с толстым золотым кольцом на правом безымянном, Миша не сразу заметил женскую фигурку на задней площадке автобуса, которая махала именно ему. Он присмотрелся, напрягая память, но стекло там было грязным, и рассмотреть пассажирку оказалось сложно. Однако, спустя минуту, автобус остановился, двери открылись, и на обочину с высокой подножки спрыгнула статная блондинка в джинсовом платье-халате. Кнопки на нем были по большей части расстегнуты, оголяя длинные ноги в босоножках на высоченном каблуке.

«Запоминай детали», – стучало в мозгу Миши, пока девушка шла по обочине, направляясь к его машине. Она привычным движением открыла правую дверцу и приземлилась в соседнее кресло. Пахнуло то ли персиком, то ли древесной корой. Запах был дерзким и в то же время изящным.

«Запомни, иланг-иланг», – диковинное незнакомое слово словно впилось в мозг.

В это время девушка потянулась к нему, провела ладонью по затылку, как бы притягивая к себе, и нежно поцеловала в щеку. Мальчику прикосновение руки показалось знакомым. И тут же теплая волна мурашек сползла по спине.

– Надо же, какая встреча, – низким чувственным голосом сообщила незнакомка. – Я моталась в хозтовары на лесозавод, отмечалась в очереди на ковер. А ты, мой хороший, уже с работы или вернешься еще?

– Привет, привет. Я сегодня с полшестого, поэтому все, наработался.

Они тронулись с места, в салоне слышался только легкий гул мотора. Казалось, что это очень близкие люди, которые умеют общаться друг с другом молча.

«Что надо еще запомнить? У нее на правой руке тоже кольцо. Его сложно разглядеть под большим камнем перстня, надетого на тот же палец. Но это отличительный знак – не многие так носят золото».

Впереди показался жилой массив. Пятиэтажные панельки перемежались со старыми деревянными постройками. Последних было даже больше.

«Ну и местечко. Вроде не деревня, и дорога хорошая. Но вместо тротуаров наложены доски. Не забыть. Это, скорее всего, признак этого времени».

* * *

Теперь Алёна сидела с планшетом на кровати брата. Миша старался не упустить ни одной детали из своего ночного путешествия.

– Ты записала про деревянные мостовые? И про дома эти ужасные? И про то, что девушка во сне не была похожа на тех женщин, которых я успел из машины разглядеть?

– Да записала я. Джинсовое платье у нее было. Это не показатель. Они из моды не выходят. По нему год не удастся вычислить. Значит, и ее опознать. Надо бы у бабули альбомы с фотками попросить.

– Так в архиве полно.

– Точно. Надо сначала примерно год определить, а потом искать подобную одежду или эти дома на фотографиях.

– Ну и работенка. Там альбомов штук двадцать. Может, просто у Кузьминичны спросить? Раз уж мы ее посвятили.

– Да спросить-то можно. Но она же не все знает. А бабулю с дедом я бы стала расспрашивать, когда побольше фактов найдем. Вот есть вопросы по ее маме. Про Владивосток. А так, что еще ты из сна своего у нее спросишь?

– Про доски вместо тротуара. Где и когда такие были?

– Ну если только как-то хитро спросить и не касаться снов. Потому что я пока системы в них какой-то не поняла. Что раньше времени будоражить? Я думаю, надо накопить вопросы и свои догадки о снах. А потом и спрашивать. А то подумают, что мы того, с ума сошли.

– Оба враз?

– Так мы как одно целое. И потащат сразу к психологам, к врачам разным. Голову проверять.

– Главное, чтобы мама не знала. Тогда никто к психологам не потащит.

– Значит, так. Давай обобщим. Ты был в теле мужчины. Возраст ты не понял. Ставлю вопросик. Но руки на руле были знакомы.

– Ногти, – и Миша посмотрел на собственные. – Вот если бы я был постарше, то это, наверное, мои руки были.

– Так, может, ты в будущее улетел? – с настороженностью спросила сестра.

– Не, не, не. Это точно прошлое. Машина такая примитивная была. Коробка передач еще механическая. И панель допотопная.

– Стоп. Чего мы тупим-то? Тот раз машина нам разгадку дала. И теперь даст. Так, где тут Гугл, картинки… микрофон… покажи нам салоны всех машин. Фу, не то, автосалоны показывает.

– Дай я спрошу… покажи машины пятидесятых годов в России, – Миша подсел к сестре, заглянул через плечо в экран планшета. – «Волга», «Победа», «москвич»… Что-то не то, совсем архаика. Гугл, давай шестидесятые годы. Автомобили… То же самое… А покажи автомобили семидесятых годов. О, что-то новое появилось. Alfa Romeo, Aston Martin, BMW… А мне надо автомобили в России в семидесятых. То-то. Есть уже отличие. Жигули, запорожец, «Волга» чуть другая… Похоже, этот ассортимент и был на улицах того города во сне. Хорошо, покажи, как выглядела машина «Волга» внутри. Нет, не то, не было никаких оленей на руле. И где рычаг переключения скорости? Давай жигули показывай. Изнутри. О, очень похоже.

– «Жигули», начало выпуска тысяча девятьсот семидесятый, – прочитала Алёна. – То есть ты попал где-то после этого срока. Уже кое-что.

– Но машина не была такой примитивной, как эта. Подожди, я же детали старался запомнить. Там справа колонка была. Типа радио. Я ее включал. А тут нет… все модели жигулей покажи. Знаешь, вот на эту похоже. Я запомнил, что у кресел подголовники были.

– То есть тебе больше нравится шестая модель?

– Мне нравится Subaru. Я говорю, что по ощущениям именно вот такая машина была.

– А цвет салона помнишь?

– Светлый, бежевый, наверное. Но что это даст, если мы фотки черно-белые смотреть будем? Ой, девушка, когда садилась в машину, я голову повернул и не только подголовники усек, но и то, что ее сиденье было пушистым. Чехол, видимо. Длинный бежевый мех.

– Может, тот, что потом в зайца был перешит? Я помечу. Вдруг совпадет?

– Смотри, жигули шестой модели начали выпускаться только в семьдесят шестом. Это пометь.

– А помнишь, дед упомянул, что у него на заре его молодости была лада?

– Точно. Спросим. Лада… что за машина и когда выпускалась? – прочитав ответ Миша рассмеялся. – В некоторых странах Европы слово «жигули» ассоциируется с «жиголо» – человеком, который ведет аморальный образ жизни. Тогда для автомобиля придумали заграничный псевдоним «Lada».

– То есть жигули и лада это одно и то же? Нормально.

– Значит, по времени это совпадает и с ковром, и с тем, что дед рассказывал. Это они были с бабулей. Молодые. Надо их альбомы за это время поискать.

– Слушай, а если взять с собой в сон мобильник? Поснимать. Чтобы сравнивать проще было.

– А я, думаешь, дурак? Я мобильник прям в кулаке зажал и заснул с ним. Но во сне руки мои были пустые и на руле. Я ж говорил.

Алёна задумалась. Какая-то близкая к теме мысль проскользнула в уме.

– Подожди, у меня такое подозрение, что мы видим тех, чьи вещи в руках держим при засыпании, – попыталась сформулировать она свою догадку. – Я спала сначала с зайцем и видела бабулю, потом с медведем – и видела, скорее всего, ее маму. А мобильник тебе от деда достался.

* * *

– Нянечка, я тебе помогу посуду расставить, а ты с нами к озеру не сходишь?

Кузьминична накрывала стол к завтраку. Наступила рабочая неделя, гости по большей части уехали, и ей стало полегче. Вообще-то она не жаловалась на судьбу – в свои почти восемьдесят она была востребована, сил на домашнюю работу хватало. Тем более что из ее обязанностей давно исключили уборку дома, стирку и походы в магазин за продуктами.

Так вышло, что когда-то она жила в питерской «сталинке» двумя лестничными пролетами ниже, чем Игорь с женой. Именно тогда он предложил ей неплохие деньги за наведение порядка в их большой квартире. Поначалу она лишь выполняла грязную работу – пылесосила, мыла полы, посуду. Но после того, как Нина оказалась в инвалидном кресле, взвалила на себя все хлопоты по их хозяйству.

Так длилось почти десять лет и закончилось тем роковым днем, когда Кузьминична впервые попала в этот дом на озере. В ее жизни враз все поменялось. Город – на деревню. Скромное жилье – на великолепные покои с выходом в сад. Но главное – поменялась хозяйка.

И если прежняя вызывала в душе Кузьминичны трепет и почтение, но держала ее, как говорится, на расстоянии вытянутой руки, то нынешняя стала почти подругой. С ней было легко и весело.

В этой паре изменился и хозяин. Нет, Игорь так и остался для нее тем героем, каким казался с самого начала их знакомства. Но он стал мягче, более раскованным, открытым. Хотя и продолжал олицетворять в глазах экономки ни много ни мало, а адмирала Колчака. Тот же глубокий взгляд, та же ямочка на подбородке, умение общаться без лишних слов – за сильным фасадом по-прежнему приятно было угадывать кладезь сильных чувств.

Она помнит, как это стало для нее внезапным прозрением, когда она узнала о двойной игре Игоря. Но она почему-то его не осудила. Вероятно, потому, что он тоже, как и Колчак, говорил своей жене: «Я твой муж и этим все сказано – не брошу». А любил при этом, оказывается, совсем другую.

– Милая моя, ты совсем не умеешь хитрить, – поздоровалась она с Алёнкой, – и это хорошо, так как я могу тоже быть с тобой откровенной. И могу задать вопросик: а зачем так рано отправляться к холодной воде? Не за тем ли, чтобы посидеть в укромном уголочке подальше от домашних и поболтать о тайном?

– Нянечка, от тебя ничего не спрячешь, – Алёнка обрадовалась, что Кузьминична так легко согласилась на разговор. В благодарность она даже попросила манной каши, которую не очень любила. Пришлось, как в известном рассказе про Дениску, ее подсластить джемом, развести сливками и, зажмурившись, проглотить.

Зато это очень понравилось не только Кузьминичне, но и Марго. В ее материнских понятиях было четко заложено, что дети должны есть на завтрак кашу, а не тосты с колбасой. Она похвалила дочь за аппетит, что в итоге ослабило ее постоянную опеку, и она лишь осведомилась, чем брат с сестрой займутся до обеда. Ответ удовлетворил – переложив на няньку ответственность, она сразу нарисовала себе приятные минуты в гамаке с кофейной чашкой в руках. Этого только и надо было нашей троице.

И хотя об их походе на озеро все были в курсе, по тропинке они шли, как бы крадучись, молча, гуськом. Выйдя на берег, как по команде, свернули в кусты, к пенькам, выполнявшим роль табуреток. Отсюда открывался прекрасный вид на бирюзовую гладь воды, которая лениво омывала белоснежный песчаный пляж. Но заговорщикам сегодня было не до этого.

Они уселись так, что Кузьминична оказалась лицом к озеру и выглядела, как старший по команде, занявший место с наилучшим обзором и защищающий вход в пещеру. Она расставила ноги под широкой юбкой, уперлась руками в колени, подавшись вперед, что усилило некую таинственность предстоящего разговора.

– Нянечка, – Миша открыл ноутбук, отметив, что интернет дотягивает до их полянки. – У нас тут возникла куча вопросов, на которые мы вроде бы и нашли ответы в Сети, но это нам мало что дало.

– Мне казалось, что в семье не я специалист по ай-ти. Или вопросы у вас другие?

– Да ты прекрасно понимаешь, почему у нас эти вопросы вдруг начались. Думочка эта. Мы на ней по очереди теперь спим.

– Понятно. Но насколько я знаю, вы у бабули вашей уже консультировались насчет думочки.

– Мы пока только о ее происхождении спросили, – вставила Алёна. – Ты была права – наволочка сверху не старинная. Поэтому бабуля нам обещала сегодня подушку распороть и показать кусочек оригинальной, который там зашит.

– Вот об этом я не знала.

– Бабуле очень стыдно, что она плохо когда-то постирала подушку. Может, это сто лет в обед было, когда вы еще друг друга не знали. Но мы не об этом хотели тебя спросить.

Миша постучал по клавишам ноутбука и повернул его экраном к Кузьминичне. Та тут же достала из спрятанного в складках юбки кармана очки.

– Ты же деда давно знаешь. Какая у него была в молодости машина? Выбери по картинке.

– О, нет, молодые люди. Вы мне предлагаете совсем далекие времена. А мы с прадедом вашим познакомились, когда он в Питер переехал. Это уже в нашем веке было, – она улыбнулась, вспоминая Игоря молодым. – И машины у него были уже более современные. Насколько помню, все японские.

– Так, значит, ты ошибся с жигулями? – Алёнка толкнула брата.

– Да не ошибся я. Такая была машина. Я же долго на ней ехал. Руль, панель запомнил.

– То есть ты был за рулем машины? – Кузьминична заволновалась. – Все хорошо закончилось?

– Нянечка, так это же сон, – тут же отреагировал Миша, но после небольшой паузы все же добавил, – хоть и реальный. Так что насчет машин скажешь?

– Про эти? Были даже очень ничего в свое время. У моего сына такая была. Может, и у Игоря Михайловича тоже. Но давно. Когда он жил в другом городе.

– Про город этот тоже есть вопросы. Ты не знаешь, как он назывался?

– Не припомню, – Кузьминична солгала. Но интуитивно она чувствовала, что откровения на этот счет подведут детей к информации, которую, видимо, им не сообщали. А ей не хотелось вмешиваться в семейные дела Игоря и тем более ворошить тягостное прошлое.

– Там такие тротуары были дикие. Дорога асфальт, а рядом доски набросаны. И люди по ним двигались.

– А, вот тут я сведуща. «Треска, доска и тоска» – каламбур про город, в котором ваш прадед когда-то жил.

– Тогда еще вопросики, – включилась в разговор Алёнка. – Что такое каламбур и жила ли там бабуля?

– Каламбур – слово, вероятно, французское, – обрадовалась первому вопросу Кузьминична. Время, которое она тратила сейчас на ответ, было чрезвычайно необходимо, чтобы решиться ответить и на второй вопрос. – Обозначает обычно игру слов, когда хотят пошутить. Например, «ох, рано встает охрана». Знакомо?

– Тут все понятно. Если «ох» и «рано» вместе написать. Но почему тоска, рыба и доска – это игра слов?

– Потому что, по иронии тамошних жителей, их город одинаково можно представить, как доску (ты сам рассказал, что мостовые были из нее везде), так и треску (рыбный промысел на севере развит).

– Насчет тоски, наверное, тоже верно, – подтвердил Миша. – Обстановочка за окном моей машины была та еще. Тоскливая точно. Там дома были из дерева, но такие черные все.

– И как тогда там дед с бабулей жили? Они же такие веселые, – Кузьминична зря надеялась, что Алёнка тему потеряет.

– Я Олесю Сергеевну тоже узнала уже здесь, в Питере, – Кузьминична набрала воздух в легкие. – Ты, Алёнка, как раз и попала в своем сне на этот момент. Она вышла из своей машины и отправилась домой. А я стояла в глубине двора.

Пришло время задуматься и Алёне.

– Ты говоришь, что познакомилась с дедом, когда вы жили в одной парадной. Значит, вы с бабулей тоже виделись. Но я в ее образе с тобой даже не поздоровалась. Странно как-то для бабули.

– Это был другой дом, – только и смогла сказать Кузьминична.

– Квартира, в которой я переодевалась, окнами спальни выходила на канал. Что-то очень знакомое типа Мойки или Фонтанки. Но я не уверена. У меня вопрос: вы с дедом жили в одном доме на какой-то набережной?

– Нет, это был сталинский дом далеко от центра. Думаю, что об этом тебе лучше сам Игорь Михайлович расскажет. – И она обратилась к Мише. – Что еще кроме машины ты запомнил?

Но девочка не унималась.

– Нянечка, подожди. Это важно. Мы же все равно раскопаем. Фотки найдем в архиве, деда, естественно, расспросим, бабулю. Мне просто интересно понять, что это за квартира была на набережной.

– Я в ней точно не была, – нашлась Кузьминична, надеясь, что это положит конец расспросам про Олесю и Игоря. Но не тут-то было.

– В машине, которая была у деда в стародавние времена и в другом городе, он был точно с бабулей, – задумчиво произнес Миша, решая, как связать два события в одну историю. – Во-первых, она к нему обратилась «мой хороший». Именно так она его до сих пор называет. Во-вторых, она меня по затылку погладила. Не спутаешь. Но еще, что запомнилось, – у них у обоих на безымянных пальцах кольца обручальные были. А тут, выходит, в Питере, они жили порознь. Почему?