Долг за смерть

Эва Сафо

Долг за смерть

Глава 1

Над городом N небо было цвета мокрого асфальта, низкое и тяжелое, придавливающее крыши и души. Редкие порывы ветра срывали с него клочья туч, и на мгновение в прорехах являлись призрачные солнечные лучи – бледные, словно пальцы мертвеца, безнадежно цепляющиеся за край могилы. Дождь, лишь начинавшийся, уже обещал быть затяжным и тоскливым, как и предыдущие двадцать дней. В воздухе висела мелкая водяная пыль, проникающая под одежду, под кожу, в самые потаенные уголки сознания.

На мокрых стенах домов кое-где еще виднелись полустертые граффити: «ДУША ОЧИЩАЕТСЯ РОЖДЕНИЕМ!» и «ВЫ СУДИТЕ ТЕНИ!» – следы недавних пикетов. Мир жил по новым правилам, но дождь оставался прежним – вечным и равнодушным.

Старое радио на полке, реликт ушедшей эпохи, захрипело в унисон заоконной непогоде. Марк, не отрывая взгляда от запотевшего стекла, ударил по его боку ладонью. Что-то внутри жалобно звякнуло, сдалось, и наконец полился сдавленный, шипящий звук. Чистый – насколько чистым может быть звук, рожденный в недрах устройства, чей век должен был закончиться еще до его рождения. Новые голографические терминалы и нейроинтерфейсы были не для него. Он предпочитал старые, простые вещи. Вещи, которые не напоминали ему о работе. Марк бросил взгляд на часы с потрескавшимся циферблатом – дешёвый электронный будильник, подарок от коллег на прошедший День Агента Непрерывного Правосудия. До программы «Погодный ритм» оставались считанные минуты.

Дело было, конечно, не в прогнозах. Не в обещаниях «переменной облачности» или «вероятности осадков». Содержание любого прогноза было унизительно скудно, шаблонно, как и всё в этом мире, пытавшемся казаться нормальным после Великого Открытия. Нет, дело было в ней. В голосе.

Марк никогда и никому не признался бы, насколько он зависит от этого часа, от этих шестидесяти минут тихого спасения. Как он мчался с работы из мрачного здания Департамента Непрерывного Правосудия, сметая прохожих, чтобы рухнуть в потрепанное кресло, на ощупь найти потрёпанное радио и, прикрыв глаза, отдаться звуку. Мягкие, низкие, бархатные нотки обволакивали его измученный, изъеденный тревогой разум, вытесняя сомнения, страхи и ежедневный ужас его профессии. Если бы можно было облечь это ощущение в одно слово, он выбрал бы «тепло». Или «покой». А ещё – «дом». То, чего у него не было никогда – ни в этой жизни, ни, как подсказывало смутное чувство, в предыдущей.

Марк вырос в муниципальном приюте – одном из многих, созданных для «детей Великого Открытия». Сирот, чьи родители, узнав о реинкарнации, свели счеты с жизнью. Его детство прошло под знаком вопросов, на которые никто не мог дать ответа. Почему он панически боится белых халатов? Почему его тошнит от запаха больничных антисептиков? Почему во сне он часто ощущает себя запертым в неподвижном, беспомощном теле?

Воспитатели говорили, что это «отзвуки прошлых воплощений» – обычное дело для их поколения. Некоторых детей водили к реинкарнационным психологам, но Марку повезло меньше всего – его странности были слишком скучными, чтобы привлекать особое внимание. Зато он обнаружил в себе необъяснимый талант к волейболу. Когда мяч оказывался в его руках, тело будто оживало, вспоминая движения, которые он никогда не учил. Спорт стал его единственным убежищем, возможностью чувствовать себя живым и свободным.

Но после поступления в университет кошмары участились. Приступы парализующего страха на тренировках, внезапная мышечная слабость, – врачи разводили руками, списывая всё на «посттравматический синдром прошлых жизней». Карьера профессионального спортсмена рухнула, не успев начаться.

Именно тогда он впервые услышал её голос. Случайно поймав ночную передачу «Погодный ритм», он замер у приемника, пораженный. В этом голосе было что-то неуловимо знакомое, какое-то глубинное, почти болезненное чувство родства. С тех пор её эфиры стали его единственной терапией.

«В эфире Лия, и мы наконец переходим к долгожданному прогнозу! Но сначала, по вашим многочисленным просьбам, наш диджей поставит самый частый запрос этой недели. Джек, врубай!»

Лёгкий щелчок, и пространство комнаты заполнили печальные, удивительно нежные переливы фортепиано.

«Эта прекрасная композиция – “Tokyo” в исполнении корейского артиста RM, – после небольшой, идеально выверенной паузы продолжила она, давая мелодии просочиться в самую душу. – Знаете, эти звуки… они навевают странную, щемящую тоску по дому. Говорят, если записать «Токио» иероглифами, по-корейски это будет читаться как омоним фразы «тоска издалека». А теперь – к делу, ради которого вы все меня и слушаете».

Она тихо рассмеялась, и это звучало как хрустальный перезвон миниатюрных колокольчиков. «В нашем городе N дождливо и пасмурно вот уже ровно 21 день. Завтра, увы, друзья мои, синоптики вновь сулят нас осадками. О, говоря о которых… Хотите услышать свежую шутку? Хотя, зачем я спрашиваю, вы ведь всё равно не сможете меня остановить». Она сделала театральную паузу, и Марк невольно улыбнулся, заранее зная развязку. «Итак, кладет патологоанатом на весы легкие и мозги. Внимание, вопрос: что же он говорит?» – «Легкомыслие!» – мысленно сказал Марк в унисон с ней. «Температура завтра – 14 градусов днём, 8 – ночью…»

Финал программы всегда был одним и тем же, ритуальным, почти сакральным.

«Вот и подошёл к концу наш сегодняшний эфир. Всем огромное спасибо. Мене, текел».

Она всегда прощалась именно так – загадочной, зловещей цитатой из Книги пророка Даниила. «Мене – исчислил Бог царство твоё и положил конец ему. Текел – ты взвешен на весах и найден очень лёгким».

И почему-то именно эта фраза, а не шутки про патологоанатомов, сжимала сердце Марка ледяным комом, заставляла его нервно замирать, вжимаясь в спинку кресла. В её словах звучала бездонная, древняя тоска, пробуждая в душе смутное, но невыносимо острое ощущение какой-то фундаментальной, роковой потери, которую он никак не мог ни вспомнить, ни объяснить. Она будила в нём тот самый ужас, который он видел в глазах своих «подопечных», когда предъявлял им мандат Агента. Тех, кого в коридорах Департамента с мрачной усмешкой называли «добычей», а его самого, за глаза —Ищейкой.