Скала и ручей

Татьяна Кононова

Скала и ручей

Страница 1

Перевал Ястребиный, окрестности вершины Менгу-Тау. Высота 3200

Лето скоро закончится. Ночи становятся долгими и холодными, а утром трава серебрится инеем, и мои ботинки сохнут дольше обычного. Иногда, на высоте больше трех тысяч, я просыпаюсь под хруст снега и не могу сразу выйти из палатки: приходится открывать молнию осторожно и руками раскапывать снег.

Так давно уже не было тепло. Утром втискиваю ноги в мерзлые сапоги, ботинки отогреваю возле горелки. Шланг за ночь замерзает, газ в баллонах тоже, если не брать его в спальник. Рюкзак и штормовка хрустят от наледи.

Горные реки не замерзают никогда, лишь превращаются в крохотные, слабые ручьи и бегут со скал тонкой, едва живой лентой. Хватает напиться, вымыть руки и кружку. Ледники тают все меньше и к концу сезона мало питают свои реки. Август я не очень люблю: он похож на медленное увядание. Но именно слабость рек позволяет мне находить камни и открывать новые шурфы: вода уходит, обнажая неплохие месторождения, скрытые от глаз. В поселке мне делать нечего, а работа на этот раз затянулась. Каждое утро я просыпаюсь с крепко сжатыми кулаками и долго держу руки под одеждой, чтобы хоть как-то их отогреть. Согреться еще помогает письмо. Надеюсь, ты разберешь мои замороженные каракули.

Камней здесь все меньше. Охотники растаскивают их и продают в ювелирные дома за один поход, поэтому мне приходится забираться все дальше и выше. Интересно, дойду ли я когда-нибудь до Небесного престола? Говорят, что там самые чистые и сильные камни, но оттуда мало кто возвращается.

Глава 1. Охотник и золото

Аршат, 20 июля. Высота 1400

Раннее утро лениво и сонно раскинулось в поселке, позолотив первыми лучами солнца темные окна домов, пыльные крыши и зелень. Тишина стояла такая, что хруст мелкого щебня под грубой подошвой слышался, как движение огромных челюстей. За одним забором залаяла собака, но даже не удосужилась вскочить на крышу будки. Поселок медленно просыпался.

По пустующей грунтовой дороге шагал мужчина с походным рюкзаком за плечами. Трекинговые палки, почти не нужные на равнине, он держал в одной руке, вторая была занята небольшим холщовым свертком, небрежно перевязанным бечевкой. Размашистым, но не поспешным шагом он дошел до поворота и, просунув руку через забор, открыл калитку. И он точно знал, что за это его никто не осудит: за много дней он успел стать в этом доме своим.

Большой гостевой дом из крупных желтых бревен бодрствовал уже давно: из прихожей раздавались негромкие, приглушенные голоса, глухой звон посуды, шорох шагов в тапочках по дощатому полу. Бросив в угол рюкзак и палки, гость прошел в самую большую комнату. Пахло жареным тестом и маслом, во главе большого стола поблескивал начищенными боками самовар с трубой и вязанкой сушеных трав под крышкой – для аромата, за столами поменьше уже сидели постояльцы: кто по двое, кто целой семьей с маленьким ребенком, который все норовил ухватить из общего блюда горячие боовы1. Мать мальчишки, совсем молоденькая и веселая, легонько хлопала его руке и смеялась. Отец семейства невозмутимо хлюпал горячим бульоном.

– Амар мэндэ, Наран, – негромко поприветствовал гость, лавируя между отдельными столиками. Женщина в пестром платье, раскатывая тесто большими, сильными руками, по локоть засыпанными мукой, обернулась с приветливой улыбкой:

– Амар мэндэ, Ринат. Ай, ты опять всю ночь не спал… Тебе как обычно?

– Да.

Минуя заспанных, медлительных посетителей и шумные столики, он прошел в самый угол столовой комнаты, где у стены на мягких подушках удобно устроился человек в необыкновенно парадной для поселка одежде: темный пиджак, выглаженные со стрелками брюки, рубашка, от духоты расстегнутая едва ли не на половину.

Завидев гостя, он отвлекся от телефона и приветливо махнул рукой. Тот только сдержанно кивнул и сел напротив. Они казались полной противоположностью: один – одетый с иголочки с роскошной небрежностью, которую позволяют себе люди, знающие, что в любых обстоятельствах выглядят превосходно; другой – худой, загорелый, с заросшим и обветренным лицом. Черная флисовая кофта висела на его плечах, как на вешалке, закатанные рукава обнажали неожиданно сильные, жилистые руки с деревянными браслетами и парой плетеных фенечек. Кое-где прожженные серые штаны были заправлены в высокие легкие сапоги, стянутые шнурком вокруг голени.

Он давно забыл, что такое парадная одежда, выходной костюм и богатые, роскошные наряды. Роскошью для него стал сон в постели и горячая баня, выходом в свет – редкие поездки в большой город, а флисовые кофты, легкие спортивные футболки и брюки из непромокаемой материи, казалось, давно приросли, стали второй кожей.

– Говорили, ты сгинул в тайге, – прищурился гость.

– Не дождетесь.

Мужчины обменялись крепким рукопожатием. До белизны стиснув руку старого знакомого и задержав ладонь чуть дольше положенного, Руслан пристально посмотрел ему в глаза, а потом указал широким жестом на стол, щедро уставленный сырными лепешками с золотистой румяной корочкой и каплями блестящего жира, большими тарелками, полными свежих хушуур2 и банш3, из глиняного кувшина кисло пахло тараком4.

– Угощайся. Пока твой завтрак принесут, мой уже остынет.

– Не многовато для завтрака? – усмехнулся пришедший. – Стесняюсь представить твой ужин, в таком случае.

– Салхитай-Газар5 славится своей кухней. Грех не попробовать, – подмигнул Руслан и сам щедро плеснул тарака в пустую миску, придвинул к угрюмому собеседнику. – Как прошла твоя охота?

– Не жалуюсь.

Вместо ответа он хотел было выложить на стол холщовый сверток, предварительно закрыв его от любопытных глаз кувшином и блюдом огромных хушуур, но не вовремя подоспевшая хозяйка с широкой улыбкой ловко вставила на освободившееся место небольшую плетеную корзинку, устланную вышитыми салфетками и до самого бортика заполненную еще дымящимися боовами. Крупный колотый сахар таял прямо на жареных узелках теста, медленно стекая на салфетки мутными тягучими каплями.

– Спасибо, Наран. Обожаю твою выпечку.

– Кушай, Ринат, пока горячие. Худой стал, что твоя палка.

Поблагодарив хозяйку улыбкой, гость подцепил горячий боов двумя пальцами, с аппетитным хрустом отправил в рот. Руслан не преминул пошутить:

– Ну наконец-то, а я уж думал, ты начал питаться воздухом и солнечным светом.

– Вы же сами обозвали таких, как я, сорной травой. Вот, фотосинтезирую, – невозмутимо пожал плечами собеседник. Сверток перекочевал на край стола, и глаза Руслана жадно сверкнули: россыпь сиреневых, фиолетовых, лиловых и розоватых камней мгновенно приняла на себя лучи солнечного утра, засияла, заискрилась всеми оттенками. Розовый плавно перетекал в синий, фиолетовые прожилки в простом белом кварце блестели манящей глубиной, мелкие кристаллы, вкрапленные в хрусталь, казались парящими в воздухе.

– Вижу, ты тут неплохо обжился. А столицу, поди, и не вспоминаешь, – Руслан взглянул на него исподлобья, и тот нахмурился, услышав про столицу. – Наверно, хорошо платишь местным проводникам, что они тебе показывают такие жилы. Я бы намного больше заплатил. Только покажи, кому.

– Я нахожу их сам, – нахмурился Ринат. Руслан снисходительно усмехнулся и откинулся на подушки:

– Да хоть черт или дьявол тебе их приносит из преисподней, мне плевать. Главное, что они у нас есть. Сколько хочешь?

– Семь тысяч золотом.

Руслан, до этого расслабленно жевавший бууз, вдруг поперхнулся и медленно вытер лоснящиеся губы:

– Сколько?!

– Семь тысяч золотом, – спокойно повторил Ринат. – Это нормальная цена за то, что я рискую жизнью каждый день.

– Ты совсем одичал в своей тайге? Семь тысяч у меня ювелиры не получают. Золотом! Ха! Да ты этим золотом всю сотню литров рюкзака набьешь, если залезешь подальше в горы!

Ринат поднялся, так и не съев свои сладости, резким движением завернул грубую холстину. Руслан невольно потянулся к роскошной аметистовой россыпи, но та блеснула и пропала за пазухой у охотника. Ринат одернул флиску:

– Извини, не склонен доверять людям.

– Дикарь, – процедил сквозь зубы Руслан. – Оставь. Ты ошалел, конечно, но я заплачу, так и быть.

– Я тебе кое-что покажу.

С этими словами Ринат прошел к своему рюкзаку, поискав в основном глубоком отделе, вытащил из глубины нечто продолговатое, завернутое в пакет, сквозь который виднелись растертые сушеные травы. Сквозь вкусный запах жареного масла и жженого сахара потянулись чужеродные, тонкие и пронзительные ароматы горного разнотравья. Ринат небрежно бросил пакет Руслану.

– Не хотел доставать эту штуку сейчас, но, раз уж зашла речь о стоимости моей жизни и этих камушков…

Руслан прищурился, проглотил, наконец, бууз, осторожно развернул пакеты, отчего аромат трав проник в горло и заскребся там едкой горечью. Все это было сделано для того, чтобы приглушить тяжелый, мерзкий запах крови и сгнившего мяса. Поперхнувшись, Руслан отшвырнул от себя сверток, вытирая дрожащие руки тряпкой. Глаза его испуганно забегали, полные, сытые щеки затряслись то ли от гнева, то ли от ужаса:

– Ненормальный идиот! Зачем ты это принес?! Я в курсе, что они существуют! Здесь тебе не лес, люди вообще-то наслаждаются, едят!

– Не кричи, – нахмурился Ринат. – Это всего лишь рог. Можешь повесить его у себя в кабинете, если хочешь.

– Да он мне в кошмаре приснится! Правду говорят про вас – чокнутые…

Немного отойдя и отдышавшись, бизнесмен принялся большими, жадными глотками хлебать холодный тарак, морщась, но все равно косясь на жутковатый трофей. Вид большого, изогнутого рога чудовища с кляксами засохшей крови и обрывками кожи и шкуры впечатлил его, но отнюдь не восхитил. О существовании айдасов6 знали все, ими пугали маленьких непослушных детей, они снились по ночам особенно впечатлительным туристам и заблудившимся путникам.

Считалось, что победить айдаса невозможно, потому что никто точно не знал, как он выглядит и какие против него существуют средства – но Ринат был одним из немногих смельчаков, которому это удалось. Другой такой же опытный таежник, старик Хуран, делал из рога и кости зверя затейливые украшения и музыкальные инструменты и продавал задорого, но Ринат о своих достижениях не рассказывал и тем более не обращал их в деньги. Для него это не было ни забавой, ни проверкой собственных нервов: он понимал, что играет со смертью, а смерть не устраивает проверок. Она только забирает то, что должна, и никогда ничего не отдает взамен.

– Пусть приснится пару раз, может, научишься ценить что-то, кроме собственного кошелька, – хмыкнул охотник. – Ну так что, берешь аметисты, или я их на большом базаре девчонкам-туристкам продам?

Успокоившись, бизнесмен уселся обратно, подпер кулаком подбородок. Семь тысяч золотых за мешочек аметистов отрывать от сердца ему не хотелось, но он знал, как тяжело добывать их в этих местах. Глухая тайга принимала охотников с распростертыми объятиями, заманивала красотой, тишиной и покоем первозданной, нетронутой природы, а потом, почувствовав жертву в своих сетях, начинала играть с ней, да порой так жестоко, что с охоты за драгоценностями возвращались далеко не все.

Поэтому охотников за драгоценностями уважали и всячески берегли. Никто не знал, откуда берутся их способности, но считалось, что они обладают особым чутьем и неведомой силой везения: то ли их хранят местные боги за добрую карму всего рода, то ли это дар горных духов. Они чувствовали камни, могли безошибочно определить жилы золота, алмазов, рубина, граната и многих других минералов. Но больше всего на рынке ценился аметист. Одних он привлекал мистическим, волшебным блеском разных оттенков от нежно-розового до глубокого фиолетового, другим мог очистить кровь и укрепить здоровье, а наиболее просвещенные считали, что самые дорогие, высокогорные аметисты осыпались с Престола – дома всех богов, когда тот обрушил свое земное воплощение и сделался небесным. Поэтому аметисты, добытые выше всего, и ценились дороже: они помогали достичь просветления и приблизиться к Верхнему миру.

С тех пор многие пытались ради особо ценной наживы забраться повыше и подальше, но горы не пускали алчных: большинство из них погибало по дороге, выжившие сходили с ума. Охотниками становились те, кому горы открывали свои секреты. А секреты стоят порой слишком дорого. Своему дару некоторые охотники и сами были не рады, но отказаться от него не могли: так уж пожелала природа.

– Пять тысяч, – хлопнул ладонью по столу Руслан. Ринат сверток не вернул, вместо этого закинув в рот еще одну хрустящую боову.

– Семь тысяч золотом. Ни тенге7 меньше.

– Проклятье, да ты меня ограбить хочешь! – воскликнул Руслан и яростно потер взмокшую лысину тряпицей. Его правый рукав задрался, лучик солнца зацепился за что-то блестящее, и бизнесмен поспешил одернуть рубашку, но в обманчиво-мягких ореховых глазах Рината промелькнула насмешка.

– Знаешь, как говорят местные? Алтанай саана гуулин гараба. За золотом скрывается медь. За сколько ты купил эти часы? Одна, две тысячи? Для местных это целое состояние, они о таком и мечтать не могут. А ты не хочешь, чтобы я видел твой достаток. Не хочешь – не плати, я страдать не буду. Продам какому-нибудь шаману. Очищу себе карму и буду собирать камни еще легче. А ты не поставишь партию вовремя, встанет производство, появятся долги…

– Прекрати, – буркнул Руслан. Теперь ему и вовсе не лез кусок в горло. – Шесть тысяч.

– Семь. Или уходи. И возвращайся, когда накопишь.

Ринат был необыкновенно легок и насмешлив. Поняв, что в этот раз удача переговоров не на его стороне, Руслан вздохнул, выхватил из сумки кошелек, вырвал из договорной книги страницу, быстро набросал что-то, обвел в кружок цифру “7000” и поставил свою подпись. Толкнул листок к охотнику так, что тот едва не соскользнул со стола. Но ловкости Ринату было не занимать, и он, тоже расписавшись, без улыбки перевязал холщовый сверток бечевкой и передал дельцу. Тот все еще хмурился: жалел денег на горсть камней, пусть такую значительную, но все же.

Сверкнув в последний раз, аметисты пропали в сумке у бизнесмена. Руслан легально вывозил из Салхитай-Газара за границу драгоценные камни и перепродавал их в ювелирный дом, где из них изготавливали особо ценные украшения ручной работы. Он брал камни только у проверенных, сильных охотников, которые добывали их не в низовьях рек, а на высоте больше двух тысяч над уровнем моря.

Добраться туда и без того было непросто, а в условиях труднопроходимой тайги, ее тайн, опасностей и непогоды, тяжелой поклажи, препятствий в виде бурелома, перевалов и горных рек – и вовсе для многих не представлялось возможным. Ринат был одним из его поставщиков, по старому знакомству. И, как бы он ни брал дорого, Руслан все чаще покупал аметисты только у него, потому что с каждым заказом его добыча становилась все более и более уникальной. Ринат рисковал все больше, однако ему невероятно везло, о чем свидетельствовал и рог легендарного айдаса. Руслан понимал, хотя и с трудом, и потому, долго раздумывая, все-таки не отказывался от щедрого варианта. Но сегодня и ему было, что предложить в ответ.

– Есть один заказ, который даст тебе больше, чем месяц продажи такой вот мелочи, – нарочито небрежно оперевшись локтем на стол, Руслан кивнул в сторону небольших, но очень чистых аметистов и поскреб подбородок, словно раздумывал, стоит ли предлагать такое старому знакомому. – Он, правда, не от меня, я только посредник.

– А от кого?

– Не могу сказать, – замялся бизнесмен. – Из ювелирного дома. Но заказчик пожелал остаться для тебя неизвестным. Местные в курсе, это старая легенда… Говорят, что в горах Хойд-Чулуу8 есть огромный аметист в три килограмма весом и размером больше человеческой головы. Внутри у него основание из халцедонового агата, как маленькое сердце. А еще говорят, что его нет необходимости чистить: кто-то уже добыл его и придал форму, но почему-то не вынес и не продал, а оставил в высокогорном святилище. Его называют “сердцем гор”, насколько мне известно.

Ринат задумчиво хмурился, помешивая ложечкой мед в горячем чае и глядя, как тяжелая капля медленно ползет по серебру. Напитки были единственной частью местной культуры, которую он так и не смог признать: от кислого молока его мутило, от соленого – рвало, и, не решаясь рисковать здоровьем, он сам собирал и сушил чай из горного разнотравья, смешивал травы с корой деревьев, сушеными ягодами. Хозяйка постоялого дома, Наран, благодарила и угощала посетителей. А у него в комнате всегда сушились пучки травы и связки ягод, и вспоминалась тайга, и пахло тайгой.

Тайга жила у него внутри и снаружи. Приняв однажды, она его не отпустила, но и не забрала навсегда, а поселилась в сердце. Иногда, в долгих походах, ему казалось, что вместо крови у него течет брусничный сок, а заросшее, колючее лицо покрывается не щетиной, а мхом. Возможно, в этом была доля правды: иначе как ему удавалось так долго скрываться от диких зверей и недобрых людей, встречающихся на маршрутах.

– А зачем ему? – Ринат настороженно сжал ложечку.

– У богатых свои причуды, – усмехнулся Руслан. – Где-то в дневниках или записях охотников из прошлого поколения он вычитал, что камень – горное сердце дает просветление тому, кто им владеет. Для него это лишь удачный торговый ход. А люди будут отдавать бешеные деньги за возможность открыть для себя что-то новое. За мнимое просветление, которого никто не доказал. Простакам так нравится чувствовать себя великими… Если что, я тебе этого не говорил.

– Ага. Но мудрость не купить за деньги, – охотник рассеянно поскреб щетину.

– А вот это уж не твоя забота, – расслабленный и ленивый взгляд Руслана вдруг сделался сердитым и жестким. – Просто скажи, возьмешься или нет?

– Сомнительная авантюра. Если бы я знал его имя, то решил бы, что он нарочно посылает меня на смерть.

– Да небо с тобой, им даже невыгодно тебя убивать. Это все равно, что рубить мост самому себе. Ты приносишь ювелирному дому большие деньги, его руководство дает часть этих денег тебе – разве не удобно?

– Удобно. Только… не знаю. Вообще-то не хочу, – покачал головой охотник. – Мне нужно подумать. Позвони мне еще раз, как доберешься домой.

Руслан должен был улететь уже завтрашним вечером, и Ринат торопился его проводить. Он считал, что таким людям в Салхитай-Газар, в горах Хойд-Чулуу находиться просто опасно: тайга их не любит, не принимает. Старается избавиться, вытолкнуть в чужой мир, откуда они пришли. Дурное чувство – как заноза под ногтем, мучит страшно, не дает покоя, но и никак от нее не избавиться. Разве выдернуть резко, так, что кровь хлынет из раны. Вырвать из сердца чувства не выйдет без боли.

Но вот, наконец, черный джип тронулся и скрылся за поворотом, взметнув клубы пыли. Проводив Руслана, Ринат вернулся во двор, облокотился о приземистый, крепкий деревянный забор. Он понимал, почему Руслан так хотел, чтобы именно он взялся за заказ, почему так его уговаривал: во-первых, знакомый, проверенный исполнитель, во-вторых, здесь, в Аршате, его многие знали и уважали, а потому готовы были и организовать помощь в случае чего. Когда Ринат водил группы, с ним здоровался каждый второй случайный прохожий…

Хозяйка тоже отдыхала: в обеденное время посетителей было немного, постояльцы уходили гулять по окрестностям или рыскали в поисках сувениров, а гости появлялись ближе к вечеру. Ринат давно перестал считаться гостем – давно уже стал своим, но исправно платил за еду, не считая ее угощением и не желая пользоваться добротой старой Наран: он жил в ее доме довольно долго, когда только приехал в Аршат, и окончательно переехал только пару лет назад, но не забывал навестить первый дом, приютивший его.

Хозяйка и ее подруга-соседка занимались рукоделием, спрятавшись в тени качелей от палящего солнца: сильные, жесткие руки Наран полировали рог горного тура, ее подруга мешала в ступке краски и выводила черные контуры лица, рук и одежки на кукле. Куклы-обереги из рога считались дорогим и уникальным местным изделием, и приезжие их охотно покупали.

– Ну, продал свои камни, Ринат? – подняла взгляд Наран.

– Да. Руслан любит поломаться, но всегда берет.

– Оно и верно, – улыбнулась Наран, отчего ее глаза сделались похожими на щелки, а руки продолжали с удивительной для немолодой женщины силой полировать рог. – Я видела твои камни. Настоящее сокровище. В другой раз пойдешь в горы – принеси и старой Наран тоже. Мне и те, что посветлее, сойдут.

Ринат невольно улыбнулся. Старая хозяйка словно видела, что у него неспокойно на душе, и хотела поддержать, пускай даже просьбой. Именно поэтому он любил эту землю и никогда не верил сплетням из столицы о том, что местные жители забыли свое сердце в горах: сердце у них было самое настоящее, самое искреннее, и, быть может, именно горы им его и давали.

– Хорошо, ахатай9. Я принесу тебе самые темные аметисты.

Глава 2. Столичные гости

Алая полоса прорезала небо от края до края и погасла, растворилась в синеве и золоте. Из-за каменных хребтов на Аршат сползала ночь, в долине темнело быстро, и вот уже в мягком летнем сумраке загорались огни, окна, фонарики прилавков и запоздалых туристов. Сезон походов вот-вот должен был начаться, и большинство путешествующих, желающих прикоснуться к древней культуре или совершить восхождения, приезжало в Салхитай-Газар во второй половине июля.

Местных жителей уже не удивляла привлекательность их земли. С одной стороны – море, с другой – горы, с третьей, за рекой Улай-Су – большая золотая пустыня. С мая по сентябрь в этих краях царило мягкое тепло, снег выпадал быстро и незаметно, укрывая горы и тайгу белой пеленой и делая их еще более холодными и неприступными. Но когда неприступность пугала? Смельчаков она лишь манит еще сильнее, призывая испытать себя на прочность, узнать собственный предел, а некоторых – и перешагнуть его, пересилить.

Хребет Хойд-Чулуу, по местным поверьям – гребень спящего дракона, простирался длинной дугой по северо-восточной границе над озером Халуун, соединяя ее с равнинной территорией Ороса и еще более высокогорным, маленьким государством Энитхэг. Часто в горные поселки неподалеку от границы, вроде Аршата, приезжали люди из второго: маленькие, смуглые и невероятно сильные и выносливые, они нанимались в проводники и носильщики для “белых туристов”, продавали затейливые безделушки ручной работы на базарах, лечили местных с помощью ритуалов. Культуры Салхитай-Газар и Энитхэг давно смешались, переплелись так тесно, что трудно было отличить местную легенду от чужой, местные обряды и традиции от соседских.

Но, сколько бы ни прошло лет в тесном и дружном соседстве с чужеземцами, речь они свою сохраняли и берегли, как единственное достояние. Впрочем, сами они так не считали: бедна та земля, что ничего не родит, беден тот народ, что утратил собственную речь.

Среди узких, бесконечных рыночных рядов Ринату было тесно. Он не любил торговать за лотком, хотя в сезон это был отличный и легкий способ заработать, и приходил на рынок в поисках рассказов и новых историй из тайги.

– Амар мэндэ, Ринат!

Он обернулся. Маленький, верткий чернявый горец махал рукой из-за пестрого лотка, белозубо улыбаясь. Они были знакомы давно: встретились в базовом лагере под вершиной Генерал, когда Ринат сам себе выдумал отпуск и отправился на восхождение, а караван шел через высокие перевалы из маленькой горной страны Энитхэг. Усмехнувшись, охотник свернул со своего ленивого маршрута, остановился.

– Амар мэндэ, Марджани. Как торговля?

Торговец выложил на прилавок горсть украшений. В лучах заходящего солнца камни в маленьком, изящном ожерелье сверкнули чернильным синим, и Ринат на мгновение напрягся, но перед ним оказались не аметисты, а сапфиры: в горах Энитхэга добывали эти прекрасные синие камни, напоминающие одновременно и небо, и океан. Когда-то из своих давних экспедиций он привозил сапфировое ожерелье Тамаре, и оно удивительно шло к ее синим глазам. Тогда. много лет назад, у него еще была возможность делать ей щедрые подарки.

– А-а, – Марджани махнул рукой. – Никто не берет хороших вещей. Жемчуг берут, хрусталь берут, стекляшки всякие. Девушки украшения покупают. А настоящий камень – так…

– Камень надо понимать. Как и любую вещь. Может, он и украсит полку, но какой в этом смысл, если не знать, о чем он с тобой говорит?

– Ходил тут один дядька в костюме, – Марджани заговорщически наклонился, блеснув черными глазами, и зашептал прямо в ухо своему собеседнику: – Аметисты искал, про тебя спрашивал. Самого лучшего охотника спрашивал, и про тебя говорили.

– В костюме? – усмехнулся Ринат. – С часами дорогими?

Марджани пожал плечами.