Небрежные поиски бытия

Анна Макарова

Небрежные поиски бытия

Ручей

По вечерам над ручьём появляется небольшая прослойка тумана, которая разрезает деревню на две части. Ручей течет по оврагу, выходит в поле, а потом плавно впадает в реку. Можно бесконечно долго бродить туда сюда и натыкаться то на трубы под дорогой, то на поваленные дождем деревья, то на следы забрёдшего из леса кабана. В этом месте обнаруживается тягучее спокойствие и тишина, здесь каждому станет хорошо. Ручей то мельчает, то расширяется, но от этого не утрачивает своей прелести.

Я всегда мечтал иметь домик около этого ручейка. В нашей деревне есть целый ряд участков, концы которых прилегают к ручью. Местами его течение становилось довольно сильным и шумным, что казалось мне очень романтичным. Домик у воды это лучшее, что можно было придумать тогда, один такой и продавался у нас. Естественно, у меня не было средств, чтобы его приобрести, но семья Тинаевых, видимо, имела подобную возможность. Они приехали к нам еще очень молодыми, с одним маленьким светловолосым мальчиком. Лиза Тинаева была домохозяйкой, а муж ее, Антон, работал то там, то тут. Жизнь рядом с природой кажется очень притягательной, особенно когда ты изнемогаешь от городского шума. Тинаевы этим и руководствовались. Я никогда не стремился заводить новых знакомств и наблюдал за людьми издалека. Моя нелюдимость преследовала меня с детства. Если у меня и бывали порывы подойти к кому-нибудь, чтобы завязать разговор, руки опускались сами собой и ноги несли меня подальше от людей. Инстинктивно я скорее замолкал, нежели открывал рот, дабы изречь что-либо. Мое молчание не было проявлением гордости, я не стремился узреть фаворский свет, но мне просто не хотелось говорить. Когда они приехали к нам, я был еще совсем мальчишкой. Моя мать пыталась заставить меня пойти и познакомиться с соседским мальчиком, но я упорно сопротивлялся этому. За Володей Тинаевым я наблюдал издалека. Их дом был крайним на нашей улице, а потому я мог подбираться к нему со стороны леса. Забора со стороны ручья у них не было, потому следить можно было беспрепятственно. Лиза, а тогда для меня Елизавета Максимовна была очень красивой женщиной, ей было чуть больше тридцати, но она еще не утратила девичей свежести. Она не была такой, как моя мать – обрюзгшая, старая и уставшая. Я долго смотрел на то, как она бродила по участку, собирала ягоды, развешивала бельё. Володя взял от неё ясные глаза, красивые светлые волосы, но было и то, что он не мог перенять от родителей. В Володе было что-то отстранённое, словно неживое.

Мальчик был очень заторможенным, хотя на лицо и очень красивым. Он любил пускать кораблик в ручье и затем долго-долго смотреть вдаль. Он никогда не бежал за ним, не стремился поймать удачу за хвост, он лишь созерцал медленно уходящий свёрнутый впятеро лист бумаги. На лице Володи виднелась то ли грусть, то ли оно дышало безразличием, этого мне не удалось понять, сидя в засаде за деревом с другой стороны ручья. Мне нравилось наблюдать за его спокойными размеренными движениями. Такая мерная жизнь продолжалась ровно до одного рокового дня, дня, когда мы с Володей познакомились. Как обычно я после обеда пошёл через лес смотреть, как Володя в очередной раз запускает кораблик. Не знаю, что влекло меня к этому мальчику, но в движениях его глаз, уголках губ виднелась тайна, загадка, которой я был увлечён. В чем твоя печаль, Володя? Так и хотелось крикнуть мне, но таинственная завеса молчания сковывала меня. Я пришёл и затаился. Не прошло и десяти минут, как я увидел открывающусь заднюю дверь дома. Из нее вышел щупленький мальчишка лет 10, это был Володя. Он медленно медленно шел к краю участка, озираясь по сторонам. Вот что то громыхнуло, кажется, гроза, он же так и затрепетал. Мне стало с этого немного смешно и я улыбнулся. Он шел медленно, осторожно, но новый раскат грома сбил его с толку. Володя потерял равновесие на скользких камнях, разложенных около ручейка со стороны его дома, и упал головой на что то твёрдое. Ручей вобрал в себя миллионы тоненьких багровых змеек. Володя лежал, не шевелясь на камнях, а голова свешивалась в воду. Кораблик выпал из рук, и теперь неприкаянно лежал под его сандалей. Мальчик потерял сознание. Все это произошло так быстро, и так тихо, он даже не успел вскрикнуть. Гром заглушил звук его падения, а шум ручья окутал окрестности былым спокойствием и водянистой тишиной, не дававшей звуку моего неровного дыхания выбиться из общей картины мира. Скованный страхом я пошёл к нему. Мне казалось, что он вот-вот встанет и обнаружит моё неловкое присутствие. В один момент, когда я подобрался совсем близко к ручью, мне показалось, что он  шевелится. Я в страхе отпрянул и попятился назад. Все голени обжег о крапиву, пока бежал к своему укрытию. Но стоило мне схорониться и посмотреть в сторону Володи, я увидел, что он все так же лежал и не двигался. Тогда мне по-настоящему стало страшно за него. Я подошел к нему максимально близко, взял его за руку. Он мерно дышал, но так и не пришёл в себя. Я не знал, как оказывать первую помощь, а потому пошел к нему в дом, надеясь найти там его родителей и сказать, чтобы они шли спасать своего мальчика. Задняя дверь их дома была такой старой и шершавой, от нее так и тянуло шлейфом будущих заноз. Я присмотрелся к ней внимательнее и увидел ползающих жуков. Вид двери мне стал настолько отвратителен, что я не захотел стучать в нее. Подняв голову, я увидел маленький коричневый бочонок – наверняка это было осиное гнездо. Я открыл дверь и вошел в дом. Внутри было довольно чисто и пахло свечами. Сначала мне показалось, что в нем совсем никого, но вот я услышал стоны. Они доносились со второго этажа. Я в страхе не помня себя побрел туда. Окна дома выходили на север, к ручью, потому на лестнице было ужасно темно, как и во всем доме. Собиралась гроза, небо затянуло тучами. Мне было страшновато красться по чужому дому, манимому неизвестными стонами. Стонала женщина. Стоны были то громче, то тише, то ярче, то приглушённее, а я явно не хотел идти туда, но неведомая сила манила меня. Вот осталось всего то пять ступенек, и я окажусь на втором этаже. Четыре, три, две и вот я на последней. С неё открывался вид на весь второй этаж. Все двери, кроме одной, были закрыты. Из проема лился белый свет, он же был единственной причиной, почему я не упал. Из-за двери показались две белоснежные ноги, поднятые вверх, а между ними мерно двигалась загорелая и большая спина. Я не мог понять, как такая коричневая и большая спина могла стоять рядом с маленькими, белоснежными ногами. Отсюда были слышны вздохи обоих тел, и в тот момент я почувствовал тотальное безразличие ко всему происходившему вокруг, кроме одной вещи. Я замер в оцепенении и долгое время не мог оторваться от контраста белого и коричневого в залитой светом комнате. Меня не интересовало ровно ничего, кроме этого необъяснимо притягательного контраста. Не помню, как я оказался на первом этаже, как вышел из дома и направился к ручью. Володя все так же лежал неподвижно, красиво, равномерно. Его маленькое тело в по-детски яркой одежде, нежная загорелая кожа контрастировали с серыми, не видящими жизни камнями. Глаза Володи были широко распахнуты и в них отражалась бушующая стихия. Он созерцал. Теперь ему не нужен кораблик, чтобы устремить взор в вечность. Он лежал долго и не поднимался. Дождь усиливался, а я продолжал стоять над его телом, пытаясь понять, куда же он смотрит. Я не мог уловить направление его взгляда, мне казалось, что он играет со мной. Стоило мне направить взгляд туда же, куда и он, я терялся и ничего не понимал. Одежда Володи уже испачкалась, а он улыбнулся, распростёртый на серых камнях около маленького ручейка, уже не имевшего багровых пятен. Я перешёл ручей и пошёл домой. Когда я подошёл к дому, мне уже не захотелось идти туда, и я отправился прямиком в лес. Дождь стал слабеть и мне понравилось, как запахло сырой травой и землёй. Гром все ещё не затих, когда его разрезал вопль белоногой женщины у ручья. Я вздрогнул и посмотрел назад. Вечерело, над ним снова собирался туман. Отчаянные крики гармонично вплелись в тишину, присущую этому месту. Раздался выстрел.

Я слышал его весьма отчётливо, в этот момент весь мир замер у меня перед глазами. Ельник, который был впереди, замер, ветер беспощадно трепал мои волосы и они не могли перестать разлетаться в разные стороны. Как вдруг ельник заходил ходуном и перевернулся. Я смотрел на то, как ельник вращался, и не мог понять, почему массив деревьев так небрежно вальсирует этим вечером. Туманная дымка перевернулась с ног на голову, а я все смотрел на них, смотрел и не мог насмотреться.