Солнце рыцаря – Солнце пастыря

Михаил Корин

Солнце рыцаря – Солнце пастыря

Предисловие автора

Эти два рассказа объединены одной фабулой – одной эпохой, страной, человеческой историей и идеей высшего служения. Они не являются плодом фантазии. Они прочитаны автором из своего прошлого воплощения и написаны отнюдь не с развлекательной целью. Они дают идеалы людей, совершенно далекие от современности, описывают жизнь, также непохожую на нашу и события, предопределившие дальнейший ход истории. История столь богата сюжетами и столь невероятна, что ничего не нужно выдумывать, достаточно иной раз просто изложить правду.

СОЛНЦЕ РЫЦАРЯ

Глава 1

Рейнгард Халле стойко переносил муки, понимая, что медленно умирает. Если бы не два обстоятельства, он бы не стал дожидаться конца, продлевая страдания. Но он все же был христианином, возможно, не лучшим, однако, признавал самоубийство тяжким грехом. Второе, что удерживало его, – надежда еще раз повидаться с патером Вильгельмом, ближе которого не было в его жизни человека. Патер Вилли всегда был для него учителем. С первой их встречи в монастыре, куда его, восьмилетнего графа Кобургского, отдали на воспитание. С того дня не прерывалась их удивительная дружба.

Как рыцарь, Рейнгард спокойно, даже снисходительно относился к смерти. Во все эти дни вынужденного безделья на походном ложе он настраивал себя на то, что обязан не упустить момент и взглянуть смерти в глаза, когда она явится за ним. Когда-то он слышал поверье, что настоящий солдат должен посмотреть смерти в глаза и не испугаться. Потому теперь он ждал той минуты…Он ведь немало успел потрудиться для старухи на своем коротком веку и считал, что заслужил этой чести. И она за его спиною время от времени наносила коварные удары, разя людей ему близких.

Первый сокрушительный удар случился, когда ему минуло три года: внезапно умерла мать. Пять лет спустя скончался от чумы отец и Рейнгард остался полным сиротой. Он хорошо запомнил последнее событие, ибо в восемь лет был уже достаточно смышлен и понимал масштабы бедствия: тогда на тот свет отправилось более половины деревни, принадлежавшей графам Кобургским. В деревне осталось в живых восемнадцать семей и кроме них, титула и небольшого замка, у маленького графа не было ничего.

Его двоюродная тетка, уже совсем старая, никогда не бывшая замужем, не желая взять мальчика к себе, возможно, не зная как к ребенку подступиться, отдала его в монастырь. В ту пору это было принято и монахи неплохо справлялись с детьми. Впоследствии, став взрослым, Рейнгард согласился с ее решением, хотя тогда был очень обижен. Но именно в монастыре произошла главная в его жизни встреча: там он обрел своего духовного отца.

Патер Вилли показался мальчику совсем непохожим на монахов, живших в монастыре и всецело погруженных в довольно однообразную жизнь. Они, казалось ему, не видят и не слышат ничего кроме бога. Патер Вилли, живя при монастыре, не был монахом и, что важно, исполнял обязанности духовника его светлости герцога и вообще пользовался большой свободой. Наконец, он сам происходил из знатной, хотя обедневшей семьи, был светски образован и знал иностранные языки, поговаривали, что он видел самого папу римского. Все эти обстоятельства сильно выделяли его из среды прочих священников и сам настоятель разговаривал с ним самым уважительным тоном, а иногда в монастырь приезжал даже епископ. Но не для встреч с настоятелем или братией, хотя формально он так и поступал, он приезжал к патеру Вилли и это понимали все. Они надолго уединялись в келье, разговаривая порою дольше часа, но никто не знал и не смел спросить о чем они беседовали. Время было тревожное: на востоке напирали турки, шла реконкиста в Испании, завоевание Нового Света, то в одной, то в другой стране Европы вспыхивала ересь и быстро распространялась. Посему разговоры об отступниках и проклятия, которыми их осыпали монастырские монахи, запомнились Рейнгарду с детства.

Еще тогда он обращался со своими детскими и недетскими вопросами к наставнику, поскольку всецело ему доверился однажды, в первый день своей монастырской жизни. И Вильгельм всегда отвечал ему серьезно и обстоятельно. Последнему было за тридцать, когда они встретились и таким образом он оказался намного моложе отца Рейнгарда, недавно умершего. Но родной отец никогда с мальчиком не разговаривал так, как это умел патер Вили. Может, оттого что не умел, или потому, что был очень немногословен. Совсем иным оказался Вильгельм.

Он мог, например, во время совместной прогулки, которая обязательно сопровождалась серьезными беседами, внезапно остановиться и обратить внимание на пение птицы, которую надо было угадать, красивый цветок, который нужно было назвать, или необычный закат. Ничто не ускользало от его внимания. Все в этом мире составляло круг его интересов и потому его порою даже не смущали запреты церкви, наложенные на иные темы, которые он по-своему раскрывал. Пять лет, проведенные рядом, сблизили одинокого мыслителя и сироту и меж ними установилась та духовная связь, которая редко соединяет даже близких родственников. Когда настал день их расставания, оба не скрывали слез, поскольку они не знали как скоро увидятся вновь. Подросший Рейнгард должен был следовать своим путем, который был ему предопределен – то был путь чести. Ни единого раза за все время знакомства Вильгельм не склонял мальчика к духовной стезе, поскольку ясно видел в нем природные наклонности. Зато на это намекали монастырские монахи, видевшие единственно достойной человека только свою жизнь.

Да, – с теплотой подумал граф Кобургский, лежа на смертном одре, – патер Вили еще тогда увидел во мне рыцаря и даже не пытался его во мне заглушить. «Все, вышедшее из рук Господа, достойно существования!» – так любил говорить он.

В тринадцать лет Рейнгарду пришлось оставить родной Рейн и поступить оруженосцем на службу курфюрста мекленбургского. Но прежде он в сопровождении своего духовника и опекуна посетил имение и родовой замок. Деревня немного разрослась благодаря дальновидным заботам патера, люди в ней жили зажиточно, крестьяне узнавали при встрече молодого графа и кланялись, что сильно смутило не привыкшего к тому мальчика. Вильгельм сопровождал его в этой поездке затем, чтобы сразу из замка увезти его ко двору сеньора. Просто он считал важным, чтобы Рейнгард вспомнил кто он и откуда.

В маленьком пустом замке, который когда-то казался мальчику таким большим, постоянно жили старый конюх со своей женою, присматривая за замком и большим садом. А из лошадей у конюха оставалась одна кобыла, более и не требовалось. Они занимали две комнаты на первом этаже, кухню и кладовую, держали коз, кур и гусей, возделывали сад и огород. Узнав молодого графа, старики расплакались от умиления и мальчик в ответ обнял их. Когда-то они носили его на руках.

Сопровождаемые стариком, гости долго бродили по замку, спустились в сад и мальчик все вспоминал свое детство здесь, оборвавшееся в восемь лет. Но теперь он видел все иначе. Все ждали прихода старосты и тот вскоре явился, извещенный селянами, тяжело дыша и вытирая потное лицо. Он несмело вошел в комнату, пропахшую ароматами яблок из сада, держа в руках истрепанный фолиант в кожаной обложке, и с поклоном отдал его патеру. Староста принес отчеты за последние годы. Как опекун малолетнего графа, патер Вилли надзирал за его наследством и управлял его хозяйством. Нанимать управляющего со стороны значило подвергнуть небольшое хозяйство риску разграбления, что было в те времена обычным делом. По этой причине опекун графа взял эту обязанность на себя. В тот приезд его интересовали отчеты лишь за последний год и вместе с Рейнгардом он обсудил положение дел, ничего от мальчика не скрывая и попутно объясняя все, чего молодой граф еще не понимал. Видя как чума разорила всю Германию, он еще пять лет назад почти вдвое снизил оброк, стараясь привлечь в деревню безземельных бедняков, гонимых чумой, войной или реформацией. В итоге за последние пять лет хозяйство почти не дало дохода, зато теперь оно процветало и оброк вернулся к прежней сумме, которая зажиточным теперь крестьянам не казалась чрезмерной. Теперь в деревне насчитывалось двадцать девять дворов, появились свои кожевник и гончар, по его настоянию крестьяне стали разводить виноград под руководством опытного виноградаря, которого патер Вилли уговорил поселиться в деревне. Он давно знал, что здешняя земля и климат хорошо подходят для произрастания лозы и время показало, что он не ошибся. Впоследствии виноградарь показал себя еще хорошим виноделом, что положительно сказалось на доходности хозяйства. А вино с берегов Рейна, пришло время, оценил сам Рейнгард, когда стал рыцарем.

Все эти перспективы и трудности долго в тот день обсуждали они вдвоем с патером в заброшенной комнате отца, прорезаемые солнечными лучами, проникавшими сквозь узкие крепостные оконца, в то время как староста дожидался в саду. Вернув, наконец, отчеты старику, патер успокоил его похвалою и, благословив, отпустил. После чего они прошли на кухню, где их дожидался простой деревенский обед. Они пообедали со слугами, чем сильно их смутили, после чего направились в деревню. Им предстояло увидеться с виноградарем, самым ценным по мнению патера Вилли, работником. Встретя последнего, они втроем еще полдня ходили по холмам, осматривая поднимающиеся кусты, которым предстояло дать первый урожай через год-два. После чего священник отправился на крестины, а мальчик вернулся в Кобург. Они переночевали в замке и рано утром уехали в крытой повозке, погоняя хорошо отдохнувших лошадей. Им было невесело в тот день, поскольку вскоре предстояло расстаться.

Двор курфюрста поразил мальчика. Он оказался как площадь широким и весь был хорошо утрамбован множеством копыт лошадей и прочего скота. Там стояла под седлами дюжина лошадей, ослы с притороченными мешками, две овцы, пригнанные, вероятно, для кухни. Под ногами лошадей и людей шныряли гончие собаки и щенки, у ворот паслась стайка гусей, которой управлял мальчик лет семи с длинной хворостиной. Проходили и пробегали слуги, конюхи, поварята.

Остановивши повозку у высокого крыльца и передав вожжи конюху, прибывшие поднялись по ступеням огромного и красивого как дворец дома. Ведомые почтительным и молчаливым слугою, они вошли. Прежде Рейнгарду не приходилось видеть столь великолепного внутреннего убранства. Вот почему, оказавшись внутри он застыл, пораженный. Патер, не обнаружив его рядом, обернулся, окликнул мальчика и они пошли дальше. Всего через пару месяцев пребывания у курфюрста Рейнгард привык к роскоши точно так же, как прежде был привычен к скромности и аскетизму монастыря, и воспринимал все так же спокойно как прежде принимал обстановку своей кельи. Для него, как будущего рыцаря, ни то, ни другое не имело большого значения, но всего дороже была честь.

Едва увидев прибывших гостей, курфюрст, – а он сидел во главе большого дубового стола, окруженный очень хорошо одетыми гостями с гордыми, значительными лицами, – радостно воскликнул: Наконец! Отодвинув тяжелое кресло, курфюрст, большой, крепкий мужчина лет сорока, с решительным, живым лицом и быстрыми движениями, обнял Вильгельма. Они приходились друг другу, как потом узнал мальчик, дальними родственниками и дружили с детства. Представив прибывших своим друзьям, хозяин дома усадил их за стол, извинившись перед присутствующими за то, что не предупредил их о приезде Вильгельма. Он ожидал его лишь вечером.

Старые друзья начали естественный после долгой разлуки разговор, расспрашивая друг друга около часа, в то время как остальные молча слушали. Тем временем трапеза продолжалась, слуги вносили и уносили блюда, но Вильгельм и здесь как обычно ел и пил мало, хотя проследил, чтобы насытился воспитанник. Как только того позволил этикет, они вышли из-за стола и проследовали в отведенные им комнаты. Погостив весь следующий день, патер Вилли, после трогательного расставания с юным графом, покинул гостеприимный дом, уехал из города в свой монастырь.

Так в жизни Рейнгарда началась новая пора, время ратной науки, время овладения ремеслом и этикетом рыцаря. Его светлость упражнялся в боевом искусстве ежедневно не менее двух раз, порою сам объезжал молодых жеребцов, делая это ради собственного удовольствия и невзирая на причитания жены и дочери. Ему нужны были помощники в воинских упражнениях, ведь прежние выросли, стали рыцарями и разъехались. Потому вскоре он принял на службу еще одного мальчика на год старше Рейнгарда. Их поселили в одной комнате, выдали одинаковую одежду с гербом курфюрста, детские доспехи и оружие: небольшие луки, мечи, алебарды и копья. Им также вменили в обязанность каждое утро заниматься фехтованием, стрелять из лука и ездить верхом. Кроме того, их обязали сопровождать его светлость в поездках и участвовать на приемах и праздниках, когда тот только пожелает. А еще была обязательная грамматика, арифметика и латынь с духовником курфюрста. Этикету, истории и географии его светлость сам взялся учить мальчиков.

Естественно, что скоро юный граф Кобургский и барон фон Грауэр стали друзьями. Иначе и быть не могло: их происхождение, общественное и семейное положение, возраст, равно как и цели – все их сближало! Пришло время, когда его светлость сам посвятил их в рыцарское звание, которого они добивались. Курфюрст оказался жизнерадостным и щедрым человеком, с широким кругозором и открытым характером, с ясными понятиями о морали и чести. На всю последующую жизнь Рейнгард пронес уважение к нему, и потому, уже годы спустя, будучи проездом, обязательно посещал его уже как друг.

Всего через четыре года службы под своим началом, курфюрст со слезами на глазах, отпустил их обоих, Рейнгарда и Фридриха, уже рыцарей, сделав обоим предложение служить ему уже в новом качестве.

Это случилось уже на другой день после турнира, где они оба отличились. Для молодого графа этот турнир был первый в жизни, но сколько их состоялось впоследствии! Впервые он выступал со своим титулом и гербом, отчего сердце трепетало в груди. Но оставаться и далее при гостеприимном дворе он не хотел. Честь предков, а также молодой задор и жажда приключений призывали его туда, где его меч оказался бы нужнее.

Гордыня Фридриха надолго расстроила их длительную, казавшуюся нерушимой дружбу. Пять лет минуло с того дня как они ушли от курфюрста и оба уже прошли через войны, в которых они выступали как наемники, или где они сражались за религиозные убеждения против еретиков. Никакие невзгоды и трудности не могли бы поссорить их, пока случай не поставил на их пути женщину.

Дочь герцога, у которого оба они в ту пору служили, Маргарита, не выказывая предпочтения ни одному из них, вела коварную женскую игру, опасную для тех, кто сам готов попасться на женский крючок. Это случилось на ежегодном турнире, который герцог устраивал в своем замке, и все местные и приезжие рыцари воспринимали это событие по-рыцарски – как подходящий случай отличиться. Все местные дворяне с воодушевлением готовились, однако для Фридриха с самого начала расположение Маргариты было важнее самого турнира. Рейнгард это видел, с тревогой наблюдая у друга все признаки модной тогда болезни менестрелей. Уже юношей он, благодаря помощи Вильгельма, научился понимать женщин, поскольку знал, чего они добиваются. Дочь герцога, он определил он, не принадлежала к тем женщинам, которых его наставник определил как «настоящих». Настоящей женщиной ей мешали стать гордыня и позерство. Рейнгард оказывал ей соответствующие ее положению знаки внимания, делая это безукоризненно, но не более того. Однако, он был к ней холоден и внутренне немного ее презирал. Тем не менее, он волей или неволей участвовал в той игре, которую затеяла жестокосердная девушка, желая, вероятно, поссорить двух друзей. В плане Маргариты ему было отведено место третьего в классическом любовном треугольнике. Лишенный разума, Фридрих не верил, что это всего лишь жестокая игра и оказался глух и слеп, оставя без внимания все попытки Рейнгарда к примирению. Потому последнему оставалось только наблюдать как развиваются события, чтобы в нужный момент сделать нужный ход.

Со дня объявления турнира до означенного события согласно обычаю должна была пройти неделя, но гости начали приезжать намного раньше. Среди них оказался еще один болван, которого красотка легко подцепила на крючок. Им оказался уже немолодой, бывалый вояка, пруссак с устрашающими усами и голосом как из пивной бочки. Эта последняя неделя промелькнула в пирах, галантных разговорах, скачках и дружеских поединках с тупыми мечами и копьями на потеху знатного общества. В ходе этих стычек выделились лучшие бойцы. Холодным умом Рейнгард отметил, что таковыми оказались он и Фридрих, что признали все. А значит, – сделал он заключение, – турнир придется заканчивать им, если не вмешается случай. Но он страстно не желал этого! Впервые он предпочел бы не меряться силой и удалью. Как рыцаря такое положение дел ставило его в тупик, поскольку противоречило кодексу чести. Ведь неудача на глазах у Маргариты просто сразит его друга. О себе же он не думал. Фридрих стерпел бы поражение в другом месте, но не здесь. К своему возможному поражению Рейнгард заранее отнесся стоически. В подобных сложных случаях он с грустью вспоминал те слова, которые в пору его детства произносил патер Вилли: суета и ничего больше.

Так почему же он, граф Кобургский, навсегда усвоивший этот холодный взгляд на жизнь, продолжает год за годом участвовать в суете? Вероятно потому, что он рыцарь, светский человек, и потому время от времени обязан доказывать свое рыцарство. «Нет, не это важно, – с удивлением поймал себя на мысли Рейнгард, – Я не хочу никому что-то доказывать, мне просто необходимо в очередной раз испытать себя. Точно так же, как хороший бой является лучшим испытанием для меча». «Вот когда случится, что я не пройду испытания, которое сам себе назначу, то я резко изменю свою жизнь, может быть, стану монахом. Если же стану священником, то таким же, как Вильгельм, чего бы это мне ни стоило». Так размышлял молодой граф накануне турнира.