Oдлян, или воздух свободы

Тетя Зоя почуяла: Ян врет, – с вещами не хотелось расставаться, и сказала:

– Петьки сегодня не будет. Завтра на тракторе приедет и все в другое место перевезет.

– Тетя Зоя, – горячо заговорил Ян, – мне бы не хотелось вас подводить: вдруг участковый с утра нагрянет? И влетим.

Хоть и жалко тете Зое краденых вещей, и с магнитофоном расставаться не хочется, но сын в опасности, и она отдала, оставив цыганский свитер, серовские перчатки и грампластинки. За них Петька водкой расплатился. И еще у Клычковых остались боеприпасы Трунова. О них тетя Зоя не знала.

Ян перетаскал вещи к тете Поле, а на следующий день попросил у приятеля велосипед и за несколько рейсов свозил их и учебники для девятого класса в Заводоуковск, на вокзал, упаковал и отправил багажом, тихим ходом, в Волгоград.

Положив квитанцию на сданные вещи в сигаретницу, закурил, сел на велосипед и покатил. Около милиции услышал крик:

– Петров, стой!

Развернулся и подъехал. Около дверей – падунский участковый.

– Где ты пропадаешь? Весь день тебя ищем. Пошли.

Прислонив велосипед к стене, последовал за участковым.

Он привел в кабинет начальника уголовного розыска.

– А-а, Петров, наконец-то! – громко сказал Бородин. – Признаешься или опять будешь запираться?

Ян смотрел на Бородина и молчал. В чем признаваться? За два с небольшим месяца совершил около десяти краж и теперь не знал, о какой спрашивает начальник уголовного розыска.

– В чем признаваться, Федор Исакович?

– Учительницу Серову кто обокрал?

– Учительницу Серову знаю, и мужа ее тоже. Дом стоит по большаку. А что их обворовали, не слышал.

– Хватит ломаться. Нам все известно.

– Если известно, зачем спрашиваете?

– В КПЗ его, – махнул рукой Бородин.

Ян спустился в дежурку. Участковый сказал старшему сержанту:

– По сто двадцать второй его[4]. – И вышел.

Молодой чернявый старший сержант улыбнулся Яну:

– Опять к нам? Выворачивай карманы.

Вытащил сигаретницу, брелок с ключом зажигания от мотоцикла, спички и вывернул карманы. Всю эту мелочовку надо внести в протокол. Ян взглянул на сигаретницу – она лежала на столе – и сердце ускочило в пятки: в сигаретнице – квитанция на сданный багаж. В багаже – ворованные вещи. Пришел в себя и посмотрел на старшего сержанта. Тот, кончив писать, взял спички и проверил, нет ли чего в коробке. Потом открыл сигаретницу, посмотрел на сигареты и квитанцию, подоткнутую под резинку, и, взяв брелок с ключом, стал разглядывать. Брелок – маленький черт – показывал сержанту дулю.

– Все на мотоцикле гоняешь? – спросил дежурный.

– Да нет, отец его зятю подарил, чтоб я не разбился.

Когда Яну было тринадцать лет, отец, хотя и получал мало, раскошелился и, чтоб сын поменьше рыскал с пацанами, купил в кредит за триста пять рублей мотоцикл М-103 – «козел». Мать Яна, работая сторожем, получала меньше мужа. Но Петровы, как и почти все в селе, имели домашнее хозяйство и существовали за его счет.

Однажды Ян на мотоцикле чуть не попал под машину, и отец подарил мотоцикл зятю.

«Господи, – молил Ян, – помоги, пусть не возьмет квитанцию».

Дежурный продолжал разглядывать брелок.

– Мотоцикла у тебя нет, а что ключ носишь? Угонами занимаешься?

– Это ключ зажигания от велосипеда, – улыбаясь, пошутил Ян. – Он у меня около милиции стоит. Я на нем приехал.

Дежурный, оценив шутку, тоже улыбнулся.

– Никола, мотоцикла у тебя нет, подари брелок, ты себе где-нибудь стащишь.

Сигаретница лежала открытой, квитанция просилась дежурному в руки, а он вертел брелок. Скажи сейчас Ян, что нет, не подарю, – дежурный запишет брелок в протокол и его вернут, когда Яна выпустят. Но Ян готов подарить дежурному с себя все, лишь бы он побыстрее защелкнул сигаретницу и закончил составлять протокол. Помедлив несколько секунд, как бы набивая цену, Ян великодушно произнес:

– А, брелок – забирай. Я себе лучше достану.

Дежурный отцепил от брелка ключ зажигания, положил его в сигаретницу и защелкнул ее. Брелок сунул в карман.

– Распишись, – сказал дежурный, записав сигаретницу в протокол.

Ян расписался и сказал:

– Товарищ старший сержант, у меня велосипед стоит возле входа, ты заведи его в ограду, а то стащат.

– Ладно, будет сделано.

Он отвел Яна в КПЗ.

Ян попросил у мужиков закурить и, отвечая на вопросы, откуда он и за что его взяли, думал: «Нештяк. Черт побери. Черт! Ты же спас меня! Ведь если б дежурный развернул квитанцию, я погорел бы сразу на нескольких кражах. Пусть никто мою сигаретницу не открывает и квитанцию не смотрит. Господи, по-мо-ги!»

Начальник уголовного розыска несколько раз вызывал Яна на допрос, но Ян ни в чем не признавался и, отвалявшись два дня на нарах и выспавшись, был выпущен. Отъехав на велосипеде подальше, открыл сигаретницу: квитанция на месте, и нажал на педали. Надо быстрее вернуть велосипед приятелю.

С Робертом и Геной Ян несколько раз встречался. Оказывается, парни в Новосибирске поступили учиться тоже в профтехучилище номер шесть. Ян проводил их на поезд, а на следующий день уехал сам.

5

С первого сентября Ян пошел учиться в училище и в девятый класс вечерней школы.

Вдали от дружков, от Падуна его не тянуло на воровство. В большом городе не так бросалось в глаза, что люди с работы чего-то тащат. А в Падуне жители были на виду, и Ян видел, как многие, даже уважаемые в селе люди с работы перли все, что было можно. И плох считался тот мужчина, кто не прихватил хотя бы дощечку. В хозяйстве и она пригодится.

Вечером Ян сидел дома и смотрел телевизор. В квартиру позвонили. Открыл дверь. На пороге стоял лейтенант Насонов. Оказывается, заводоуковский уголовный розыск просил помощи у своих волгоградских коллег. Заводоуковских ментов интересовали вещи из двух домов. Их Ян обчистил в Падуне. Участковый поговорил с сестрой Яна Татьяной и ушел ни с чем. А краденые вещи здесь лежали. Явись Насонов с санкцией прокурора на обыск, без труда бы нашел.

Участковый поговорил и с теткой Яна, и отослал заводоуковскому уголовному розыску ответ: Петров в Волгоград ворованных вещей не привез.

Ян захотел замести следы и написал письмо Петьке Клычкову. Просил его подбросить боеприпасы на балкон участковому или потерпевшему в ограду. Ян думал, если Петька так сделает, с него снимается одна квартирная кража: раз боеприпасы подброшены в Падуне, то и вора будут искать там.

Яну радостно жить в Волгограде: такой большой город, и он – его житель. А завтра, в воскресенье – он услышал по телевизору – на Мамаевом кургане будут открывать памятник-ансамбль героям Сталинградской битвы. Из Москвы выехала правительственная делегация во главе с Генеральным секретарем Леонидом Ильичом Брежневым. У Яна забилось сердце: завтра поедет встречать правительственный поезд и увидит Брежнева наяву, а не на фотографиях или по телевизору. Об этом всем друзьям в Падуне расскажет.

В воскресенье проснулся рано. Позавтракав, поправил перед зеркалом галстук, – на нем изображена обнаженная девушка, – и заспешил на электричку.

Сошел на станции Волгоград-1 и поднялся на перекидной мост, сверху оглядывая перрон. Перрон чисто подметен, и по нему расхаживали всего несколько человек. Где же люди? Почему никого нет? На привокзальной площади людей тоже немного. А ведь здесь всегда полно народу. Хотел пойти на вокзал, но, увидев трех милиционеров на углу, понял: людей туда не пускают.

Обошел привокзальную площадь и подошел к вокзалу с другой стороны. Но и там наряд милиции. До Яна дошло: на перрон не попасть и правительственный поезд не встретить. Все ходы и выходы перекрыты. «Неужели не посмотрю Брежнева и всю правительственную дел стацию? Ладно, – решил он, – чтоб не прозевать поезд, буду ходить по мосту». Покурив, поднялся по обшарпанным ступенькам на мост и стал расхаживать, давя косяка на перрон. Там стояли два генерала.

Подошел средних лет мужчина в штатском.

– Парень, хватит гулять. Давай отсюда.

Спустился с моста и больше не поднимался. Бродя около вокзала и шмаляя сигареты, прислушивался к разговорам празднично одетых людей и вскоре узнал: не он один хотел бы встретить правительственный поезд. Желающих много. Всем хотелось посмотреть Брежнева, Гречко и других военачальников.

Молоденькая женщина объяснила Яну: правительственная делегация вначале остановится на часок-другой в гостинице «Интурист» или «Волгоград» и, подкрепившись, поедет на Мамаев курган по улице Мира, а потом свернет на проспект Ленина.

Ян ушел с привокзальной площади на улицу Мира и стал ждать. Там кишмя кишело радостных людей. Жители города-героя, возбужденные, ждали правительственную делегацию. Все движение городского транспорта в центре приостановлено. Усиленные наряды милиции и солдат прохаживались по улицам.

Со стороны главной площади показался бронетранспортер. В нем стоял генерал-полковник Ефремов и в правой вытянутой руке держал горящий факел. От него на Мамаевом кургане в зале воинской славы зажгут Вечный огонь.

Бронетранспортер, а за ним и правительственные машины приблизились. Народ ликовал, повсюду слышались возгласы приветствия. Ян стоял в толпе и, так как был невысокий, Брежнева не видел.

Он потопал на вокзал, сел в отходящую электричку и поехал на Мамаев курган. Но электропоезд шел только до «Второго километра», одну остановку не доезжая.

Ян вышел из вагона и пошел по шпалам. Подойдя к мосту – под ним проходила автотрасса, – увидел: по ней медленно едет бронетранспортер с генерал-полковником Ефремовым, а следом —«Чайка». В передней машине с открытым верхом стоят четыре человека и машут ликующему народу руками. «Чайка» подъехала ближе, и Ян отчетливо видит Брежнева. Он поднял перед собой сомкнутые руки и машет ими, благодаря жителей Волгограда за теплый прием. Других двоих Ян не знал. А сзади всех, немного сгорбившись, стоит министр обороны Советского Союза маршал Гречко.

Машины проехали, и Ян тронулся дальше.

К главному входу на Мамаев курган он решил не идти, а свернул, как только достигли подножия.

Сбоку маячила игла городской телевизионной вышки, и он сквозь пожелтевшие листья деревьев, посаженных на кургане после войны, поглядывал на нее. Пиджак давно снял – день выдался по-летнему жаркий, и он готов был сбросить рубашку и брать вершину Мамаева кургана в одной майке.

На полдороге к памятнику-ансамблю людей, поднимавшихся на курган, остановили солдаты. Они цепочкой отсекли путь к вершине, где стояла пятидесятидвухметровая скульптура «Родина – Мать».

Прямо перед собой он увидел бетонную площадку. Это был дот или дзот – он не знал, что это. На площадке стояли человек десять, в основном мужчины. Они курили и уговаривали солдат, чтоб их пропустили на открытие памятника-ансамбля. Солдаты непреклонны и готовы лечь костьми, но людей не пропустить.

Народу у бетонной площадки собралось человек пятьдесят. Кто-то включил транзисторный приемник – передача об открытии мемориала началась. Голос из приемника подхлестнул Яна, и он спрыгнул с бетонной площадки. Дальше шел крутой спуск. Возле него стояли солдаты. Он подумал: если всем разом кинуться с этого спуска, то солдат можно смять и прорваться на торжество. Пусть многих поймают, но за себя он уверен: солдаты, обутые в сапоги, его не догонят.

Все больше людей, мужчин и женщин, подходили к спуску и уговаривали солдат. Но они выполняли приказ и пропустить никого не могли. Тогда Ян решился: оттолкнув солдата, с криком «за мной!», будто в атаку, ринулся с крутизны. А за ним и многие ломанулись.

Несся стремительно. Бежать вниз – легко. Он выставил перед собой локти и сшиб несколько солдат. Прыжки достигали трех и более метров. Едва касался земли, отталкивался и, чудом минуя деревья, летел вниз. Спуск кончился. Он думал – все, убежал. Но только вышел из кустарника, увидел впереди шеренги солдат. Они опоясывали Мамаев курган, и пробраться на торжество ни с какой стороны было невозможно. Он оглянулся: за ним шли около десяти мужчин. Остановился и подождал. Из кустарника выходили люди. Всего стало человек пятнадцать. Ян затесался в середину, и толпа пошла к шеренгам солдат. Мужчина, что шел впереди, спросил:

– Кто у вас старший?

– Сейчас придет, – ответил ефрейтор.

Появился майор. Молодой, среднего роста, не строгий на вид.

– Так, товарищи, – обратился он к прорвавшимся, – спускайтесь за железную дорогу. Здесь находиться нельзя.

– Товарищ майор, нас немного, пропустите. Хотим открытие посмотреть, – сказал мужчина, что старшего спрашивал, и Ян, чтоб лучше слышать разговор, подошел.

– Не могу, – ответил майор. – Вход по пригласительным билетам.

– Мне очень надо. Я даже обязан там быть. Мой отец погиб здесь, на Мамаевом кургане.

– Где вы работаете?

– В школе, директором.

Ян посмотрел на директора. На лацкане черного пиджака красовался поплавок с открытой книгой.

– Что же вы не смогли достать пригласительный билет?

– Не смог. Конечно, директор тракторного завода присутствует, присутствуют директора «Красного Октября» и «Баррикад» и их дети. Но нам-то, нам как туда попасть? Чем мы хуже других?

Майор молчал.

По громкоговорителям слышны выступления участников-торжественного открытия мемориала. Сейчас несся рыдающий голос Валентины Терешковой, и Ян очень жалел, что не увидел первую в мире женщину-космонавта.

Майор повторил приказание:

– Отойдите, товарищи, за железную дорогу. Нельзя здесь стоять.

Из толпы вышел высокий, крепкий мужчина в сером костюме, со светлыми, свисающими в разные стороны волосами и, не называя майора по званию, начал говорить:

– Что вы за железную дорогу гоните, пропустите на открытие – и дело с концом. Я из Сибири специально приехал, а попасть не могу. В сорок втором здесь, на Мамаевом кургане, руку оторвало, а теперь бегаю и штурмую его, чтоб на открытие прорваться. Бежал, чуть протез не потерял.

Мужчина протянул майору руку-протез – пусть убедится. Ян взглянул на защитника и увидел на груди орденские планки и орден боевого Красного Знамени. Мужчина продолжал:

– Мы от немцев Мамаев курган обороняли, а вы от нас. Не смешно ли?

– Подойдите, товарищ, к главному входу. Вас в виде исключения, может, и пропустят, – сожалея, сказал майор.

– Да был я, – махнул здоровой рукой герой войны, – сказали: по приглашениям, и только. Вот и подался в обход.

Майору стыдно – защитника Мамаева кургана на открытие не пускают, и он исчез. Солдаты принялись уговаривать людей, чтоб спустились ниже на одну шеренгу. Толпа, поколебавшись, спустилась. Теперь другие солдаты принялись избавляться от нее. Ян понял: солдаты отвечают за свой коридор.

Постепенно люди, теснимые солдатами, отошли к железной дороге и разбрелись кто куда.

Ян сел на землю и закурил.

Когда открытие Мамаева кургана закончилось, устремился вверх. Возле зала воинской славы военный духовой оркестр. Музыканты складывали ноты и инструменты, собираясь уходить. Чуть поодаль ходили саперы, прослушивая миноискателями землю. «Боятся, чтоб взрывчатку не подложили».

Ян вернулся домой. Мужики сидели возле дома на лавочке и обсуждали открытие Мамаева кургана. Они видели по телевизору. Ян услышал: Брежнев с первого раза Вечный огонь в зале воинской славы зажечь не смог. Он потух. И лишь со второго раза вспыхнул.

6

Год назад, когда Ян жил в Падуне и учился в восьмом классе, ему понравилась девочка из шестого. Звали ее Вера. Когда Яна выгоняли с уроков, он шел к дверям шестого класса и наблюдал за ней. Она сидела как раз напротив дверей на последней парте у окна и всегда, как казалось Яну, внимательно слушала объяснения учителей, не глядя по сторонам. У нее были коротко подстриженные черные волосы и задумчивые, тоже черные, глаза.

Директор школы, видя, что Ян слоняется по коридорам, иногда заставлял его дежурить в раздевалке вне очереди, отпуская дежурных на уроки. Все равно Ян болтается, уж пусть лучше дежурит, а то в раздевалке вещи пропадают. Директор заметил: если в раздевалке дежурил Ян, вещи не пропадали. А это просто объяснялось: во время дежурства Ян не крал вещи и дружки его тоже воздерживались. Кроме того, он в раздевалку никого не пускал, а всем одежду подавал в руки, боясь, что и в его дежурство могут что-нибудь стащить.

Ученики вешали одежду по классам. У шестого класса была шестая вешалка, а у Веры – второе место, и оно для Яна было священным. Оставшись в раздевалке один, подходил к Вериному пальто, прижимался щекою к воротнику, вдыхая его запах, а потом надевал ее серые трикотажные перчатки и ходил в них. Иногда подходил к дверям шестого класса и ждал, когда Вера повернет голову в его сторону. Тогда поднимал руки и показывал ей: надел ее перчатки. На перемене она шла в раздевалку и забирала их. Раз как-то попробовал надеть ее бордовое, с черным воротником пальто, но оно было слишком мало, и он побоялся – вдруг разойдется по швам.

После занятий ученики бежали в раздевалку, стараясь первыми получить одежду и, столпившись у решетчатой двери, кричали: «Ян, подай мне пальто!»– и называли место. Он в первую очередь подавал одежду тем, кого знал хорошо. Но если сквозь решетку замечал Веру, – а она стояла матча, – сразу брал ее пальто и подавал через головы столпившихся.

Когда Ян учился в младших классах, учителя его за баловство иногда били, а однажды посадили в подполье. Хорошо, что быстро выпустили, а то он начал банку с вареньем открывать.

В старой деревянной школе, построенной до революции, доживала свой век престарелая учительница, Калерия Владимировна. Она обучала жителей Падуна грамоте с начала двадцатого века. Многие ее ученики кто на войнах погибли, а кто и так умер. Вот ее-то варенье Ян чуть и не съел.

Директор школы за баловство покрикивал на Яна, но только до седьмого класса. После памятного педсовета никогда не повышал голос.

Два раза педагогический совет за плохое поведение исключал Яна из школы. Первый раз, когда учился в четвертом классе, второй, когда в пятом. Отец ездил в районный отдел народного образования, и приказом «сверху» Яна принимали в школу. В седьмом классе решили третий раз исключить, и сказали явиться с отцом или матерью. Тогда на педсоветах защищал отец, на этот раз решил прийти один и дать учителям бой.

В назначенное время подошел к учительской. Преподаватели решали свои вопросы. Дверь отворилась, и вышел директор школы. Иван Евгеньевич сказал:

– Подожди. А почему без родителей?

– Их нет дома, – соврал Ян, – они в Ялуторовск в гости уехали.

Ян отошел от учительской и остановился возле дверей, они вели на второй этаж. Из дверей решил вытащить замок.

Его давно интересовали замки: хотел понять конструкцию, чтоб открывать отмычкой. Нашарив в кармане однокопеечную монету, стал выворачивать нижний шуруп. Тот легко поддался. Верхний выкручивался туго, и он, покорпев, все же одолел его. Вытащив из гнезда замок, сунул в карман, а тут директор вышел и позвал Яна.

С замком в кармане вошел в учительскую. На стульях вдоль стен сидели около сорока учителей.

– Сейчас будем обсуждать поведение Петрова. Его два раза исключали из школы, и, наверное, пришло время исключить в третий раз. Очень плохо, что на педсовете на этот раз не присутствует его отец, – взял слово директор.

Отец Яна и директор школы не переваривали друг друга. Лет десять назад Алексей Яковлевич крепко поругался с братом Ивана Евгеньевича. Тогда они вместе работали. И эта ругань с братом повлияла на отношения директора и родителя.

Хрунов долго характеризовал Яна, а когда закончил, Ян спросил:

– Мне можно?

– Да.

– Иван Евгеньевич, вы сказали, что я хулиганю и не даю проводить учителям уроки. Но ведь я не один срываю уроки. Но это ладно. Я о другом. Вы вором меня называете, и здесь я не согласен. В сад за малиной не я один лажу, но неужели Это воровство сильно большое? Вспомните чего-нибудь покрупнее? – Ян сделал паузу. Директор молчал. Он не знал ни одной крупной кражи. Иван Евгеньевич проговорил:

– Трех краж и попыток, которые я сейчас перечислил, достаточно.

Ян продолжал:

– Это все мелкие кражи, я вот сейчас оглашу одну покрупнее. Ее совершил ваш сын.

Учителя зашумели, но Ян крикнул:

– Потише! Несколько лет назад ваш сын снял с вешалки «москвичку» Дедова, а свою, старую, оставил. Мать Коли Дедова опознала на вашем сыне «москвичку» и в присутствии ребят распорола подкладку, вытащив тряпочку с фамилией и именем своего сына. Так кто крупнее ворует, я или ваш сын?

Ян бросил директору и педсовету правду. Такой случай был. Иван Евгеньевич думал, что ответить, но его жена, Ольга Амосовна, учитель домоводства, опередила и, не вставая, громко сказала:

– Ты лжешь! Наш сын не брал чужой «москвички».

– Ольга Амосовна, мать Коли Дедова может это подтвердить.

Иван Евгеньевич ничего к словам жены не добавил и сказал:

– Кто хочет выступить?

Поднялась учитель физики. Она жила недалеко от директора, и ей хотелось защитить Ивана Евгеньевича.

– Вот тебе, Коля, всего тринадцать лет, а я пьяным тебя видела.

Ян не стал выслушивать Антонину Степановну и перебил:

– Пока что я не пью. Вы меня со своим мужем перепутали. Это он часто нажирается и, как свинья, в лужах валяется. Не надо про мужа рассказывать.

Из учителей никто в защиту Антонины Степановны и слово не замолвил. Все знали, что ее муж за рюмку двумя руками держится.

Ян, идя на педсовет, вспомнил, какие грехи у преподавателей водятся, чтоб в случае – осадить.

Следующая учительница тоже хотела что-то сказать, но Ян и договорить не дал:

– А вы-то, вы, – перекричал он ее, – вы-то хоть сидите. Ваш муж капусту с пришкольного участка ворует. Я рано утром пошел как-то на охоту, смотрю, он от школы капусту прет. Я взял да и выстрелил в воздух, он упал около плетня и притаился. Вы лучше его обуздайте, а то он учеников учит, а сам ворует.

Муж Натальи Дмитриевны тоже работал преподавателем в школе.

Педсовет молчал. Никто не хотел бросить реплику, боясь получить стремительный, убивающий ответ Яна. Наталья Дмитриевна тихонько, чтоб оправдаться перед коллегами за мужа, – а он сидел, понурив голову, – сказала:

– Врет, вот врет, а! И надо же, чего выдумал.

Желающих выступать больше не было. И директор, вместо того чтобы поставить вопрос об исключении Яна из школы и приступить к голосованию, выпроводил его за дверь.

На следующий день Наталья Дмитриевна встретила Яна на улице.

– Коля, зачем ты на Василия Гавриловича наплел такое. Ведь он никогда не воровал капусту.

– Наталья Дмитриевна. Я сам не видел, но мне сказали. А что из ружья пальнул, это для достоверности.

– Я знаю, кто тебе сказал. И знаю, что ты им осенью отнес ворованные вещи.

Ян поплелся сраженный. Оказывается, Наталье Дмитриевне известна одна кража, а ведь его тогда милиция замучила, вырывая признание. Даже прокурор района принимал в допросе участие. «Значит, – думал Ян, – она видела, как я тащил вещи. Ведь я выпивши был и шел по задам мимо ее огорода. Но был же вечер. А может, она как раз во двор выходила, и приметила меня, и проследила. Но, главное, она в милицию не заявила. Пожалела меня и Семаковых. Ведь я же им вещи нес. Но откуда она знает, что про капусту мне сказали Семаковы? Выходит, что Василий Гаврилович правда нес капусту, и Семаковы его видели, и он их заметил. Вот она и догадалась. Да, все правильно, Василий Гаврилович нес капусту».

Летом перед отъездом в Волгоград Ян два раза видел Веру в Падуне. Первый раз – на дневном сеансе в кино, а второй и последний – около магазина. Магазин был закрыт на обед, и она ждала открытия. Вера была в легком платье, и его трепал ветер. Ян остановился невдалеке и любовался ею.

Жила Вера в нескольких километрах от Падуна, и Ян видел ее редко.

В Волгограде Ян затосковал по ней. Хотелось хоть изредка видеть. Но две тысячи километров отделяли его от любимой. И тогда решил написать письмо, но не простое, а в стихах.

Когда Ян был маленьким, отец читал ему детские книжки С. Маршака и К. Чуковского, и он знал их наизусть. В школе лучше всех читал стихи, и ему всегда ставили пятерки. В шестом классе, несмотря на то, что он был самый отчаянный хулиган, учительница, руководитель художественной самодеятельности, пригласила его принять участие в постановке пьесы и отвела второстепенную роль. Он, не стесняясь, согласился и превосходно исполнил роль собаки, надев на себя вывернутую шубу.

В начале восьмого класса начал писать поэму о директоре падунской школы, но, зарифмовав несколько листов грязи об Иване Евгеньевиче, бросил. Иссякло вдохновение хулигана.

Теперь писал письмо в стихах Вере. Он хотел тронуть душу тринадцатилетней девочки.

Здравствуй, Вера, здравствуй дорогая,

Шлю тебе я пламенный привет.