Пелагея

Анатолий Х.

Пелагея

Глава 1

Дорога тянулась серой лентой, уходя в туман. Августовский вечер выцветал, небо наливалось свинцом. Я держался за руль, в висках стучал пульс, накатывала усталость. Музыка в магнитоле бубнила вполголоса – я даже не слушал слов, включил, чтобы не ехать в полной тишине. Свежая трасса М-100, в обход города: широкая, без камер, без свидетелей. Идеальное место, чтобы гнать прочь, как от собственной смерти.

BMW X7 летел по асфальту, как по рельсам, но в груди сидел тугой ком. Все хотели от меня денег: банки, коллекторы, хозяин квартиры, даже доставщик воды звонил с требованием оплатить счёт. Телефон лучше не включать – три сотни непрочитанных сообщений, дюжина угроз, несколько фото с дверного глазка. Машину грозились арестовать, симку отключить. Что дальше? Ходить пешком в трениках?

А ведь начиналось всё красиво.

Три года назад я влез на Forex. Насмотрелся роликов: «Сделай x10 за неделю», «Деньги из воздуха», «Работаешь – значит, лох». Сначала всё шло как по маслу: я гнал цифры вверх, всё, что зарабатывал, снова вливал в рынок. Жил в кредит – машина, телефон, техника, квартира в аренду.

Потом пришла крипта. Ласковая ловушка, билет в рай без обратного пути. Я взял кредит и купил монету Luna. В сети кричали, что это «новый биток», «дорога в миллионеры». Форумы гудели, YouTube пестрел кадрами парней в Lamborghini.

Luna росла, как ракета – и я летел вместе с ней. Суммы на счёте прибавлялись каждый день, я считал их ещё до того, как открывал глаза. Сначала вложил пятьдесят тысяч, потом – сто. Она дала x10. За неделю я заработал столько, сколько раньше зарабатывал за полгода.

И я пошёл ва-банк. Переложил всё: и Forex, и резервы, и кредитку подчистую.

А потом наступил май двадцать второго. Я сидел ночью, смотрел на график, как падала монета. Не как обычно, не на пару процентов – она рушилась, как лифт с обрезанным тросом. А я всё усреднял, не верил, что она может упасть до нуля. За два дня всё, что у меня было, превратилось в пепел. Красные свечи шли одна за другой, как кровяные потоки на чёрной плите. Остались только звонки, угрозы и долг, который рос быстрее любых монет.

И вот – сумерки, трасса, дождь, 160 на спидометре. Фары режут темноту, дорога впереди сжимается, будто уходит в воронку. Впереди стелется туман. Сначала серебристый, как дыхание на морозе, но с каждым метром густеет и темнеет. Линии фар тонут в нём, свет глотает пустота.

Вспомнились последние минуты с Luna – тот же вязкий ужас, когда цифры исчезают, а ты всё ещё смотришь, надеясь на чудо. В тумане мне и правда мерещится график: красные свечи, соединённые зелёными дрожащими линиями. Я не заметил, как трасса уходит вправо. Руки дёрнулись, но машина уже не слушалась. Асфальт под колёсами стал мокрым и скользким.

Перед глазами – бетонный отбойник, белая вспышка. Удар. Полёт. Ветки, камни, склон. В ушах – гул и далёкий писк.

Последняя мысль: «Всё, п*дец…»

Я очнулся от холода, пробирающего до костей. Сумерки сгущались, стирая очертания мира. Вокруг – колючие кусты, редкие деревья и мокрая земля, липнущая к ладоням. Сердце заколотилось, когда я осознал: я жив? Пошевелился – руки дрожали, ноги слушались с трудом, каждая мышца ныла, как после побоев. Всё болит, но двигается. С трудом сел, голова гудела. Огляделся – машины нет. Лёгкая паника подступила к горлу. Пошарил по карманам, пальцы нащупали телефон, но экран вспыхнул лишь пустотой: «Нет сигнала». Ни сети, ни GPS, время застыло на 00:00, дата исчезла. Включил фонарик – дрожащий луч выхватил лишь тьму. Ни следа BMW, ни шороха металла – как сквозь землю провалилась. Где она? Куда я попал?

Надо выбираться. Эта мысль билась в голове, как единственный спасительный якорь. Карабкаться наверх оказалось мукой: ноги скользили по мокрой глине, трава и корни ускользали из рук. Цеплялся за кусты, но их колючки впивались в кожу, оставляя горячие полосы царапин. Холод пробирался под промокшую футболку, липнущую к спине. Я полз, задыхаясь, проклиная себя за каждую секунду на той проклятой трассе.

Наконец выбрался и рухнул на холодный камень, закрыв глаза. Пытался отдышаться, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Несколько секунд тишины – и вдруг осознал: что-то не так. Открыл глаза, огляделся. Вместо широкой новой трассы – узкая гравийка, потерянная во мраке, без разметки, фонарей, ограждений. Только ветер шуршал в кустах. Пошарил по обочине, нашёл подорожник – листья были влажными, пахли землёй. Помял их, приложил к ладоням, кровь немного остановилась, ноги были чёрными от грязи, колени саднило.

Телефон молчал, как мёртвый. Посмотрел в обе стороны: ни огней, ни дорог, ни надежды. Куда идти? Решил двигаться наугад, туда, где, как мне казалось, остался город. Или хотя бы трасса. Или хоть что-то знакомое.

Час брёл по пыльной дороге, правое колено ныло, каждый шаг отдавался острой болью – вывих? Ушиб? Не знаю. Сил почти не осталось, когда сзади раздался шум двигателя – спасение? Повернулся, зажмурился от слепящих фар, замахал руками, крича хриплым голосом:

– Стойте! Подождите! Я в аварию попал!

Машина – Москвич, не этот новый, китайский, а тот самый 412-й, как у деда был. За рулём сидел усатый мужик. Он сначала притормозил, но потом его взгляд скользнул по мне, и в нём мелькнул страх. Двигатель взревел, и машина рванула вперёд, оставив меня в пыли. Я рухнул на землю, силы иссякли, горло пересохло от жажды. Лёг поперёк дороги, думая: не задавят же, кто-нибудь остановится. Полежал полчаса – ни души. Холод сковал тело, зубы стучали, дрожь пробирала до костей. Пришлось встать, волоча ноги, и плестись дальше, в неизвестность.

Ещё через полчаса впереди замигал огонёк. Кафе или заправка? Идти стало легче. Через десять минут я уже различал очертания: навес, вывеска, колонки.

Я кое-как добрёл. Старый деревянный домик с облупленным фасадом. В окошке тусклый желтоватый свет. Колонки допотопные – с циферблатами, как у часов.

Вывеска: АИ-80 – 2 руб. АИ-93 – 2.35 руб.

Это в долларах, что ли? И что за марки бензина? Постучал в окошко – тишина. Подёргал дверь – заперто. Постучал ещё раз, сильнее. Прошло минут десять, и наконец вылезла сонная деваха – лет двадцати пяти, с мутными глазами: то ли заспанные, то ли под кайфом.

– Чего тебе?

– Слушай, я тут заблудился немного, до города далеко?

– До Мичуринска? Километров десять.

До какого Мичуринска? Я же ехал из Самары. Мичуринск – город моего детства. Там я родился, окончил школу. Потом уехал учиться в Самару и больше никогда не возвращался, даже в отпуск. «Я просто сплю. Или в отключке. Или помер», – решил я.

– У тебя есть что-нибудь попить?

– За заправкой колонка с водой.

И правда, за углом стояла колонка, как в детстве. С тяжёлым железным рычагом. Нажал. Сначала ржавый скрежет, потом глухой хлюп и потекла вода. Желтоватая, с запахом железа. Я пил жадно, захлёбываясь, и впервые за вечер почувствовал, как жизнь возвращается.

Вернулся к окошку.

– Извини, как тебя? Как до города добраться? Можешь такси вызвать? А то у меня телефон не ловит.

– Такси? С ума сошёл? Как я тебе его вызову, силой мысли? Пешком иди, или жди, пока кто-нибудь заправляться приедет. Но это вряд ли.

Она прищурилась, разглядывая меня.

– А ты чего такой грязный? Случилось что?

– Да в аварию попал, вылетел с дороги тут недалеко. На BMW ехал, на новом, не видела? – спросил я, цепляясь за слабую надежду.

– BMW? Да я таких машин тут и в глаза не видела, – пожала она плечами.

– А ты сама как сюда добираешься? Может, подбросишь до города? Заплачу, клиентов всё равно нет.

– Меня муж на мотоцикле возит. Утром в восемь привозит, на следующий день в восемь забирает. Сутки тут торчу, – ответила она, зевнув.

И что теперь? Пешком тащиться? Куда – в этот дурацкий Мичуринск? Голова кругом, бред какой-то…

Я сел на скамейку возле домика. В Мичуринске у меня никого не было. Мать продала квартиру лет десять назад, вышла замуж за какого-то мужика из Анапы, переехала к морю. Отца я почти не помнил – он ушёл от нас, когда мне было четыре. Где он теперь – бог его знает. Может, и не жив уже. Я посмотрел на ценник, висевший под навесом.

– А что за цены у тебя? Реально два рубля за литр?

Девушка лениво пожала плечами:

– Ну да. А чё? Дорого? Это не я устанавливаю.

– Дорого?.. Да я вчера по пятьдесят заправлялся!

– Где это? В Москве?

– В Самаре.

– Ого. У меня зарплата – пятьсот рублей. Считай, по литру за смену.

Зарплата пятьсот рублей. «Айфон» не ловит, Мичуринск. Всё это начинало напоминать плохо срежиссированный кошмар. Облокотился на стену, стал ждать, вдруг кто-нибудь поедет. И незаметно для себя задремал. Проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо.

– Мужик, проснись. Ты чё тут устроился, гостиница, что ли?

Передо мной стоял здоровенный тип. Лысый, с тяжёлой челюстью и золотой цепью толщиной в палец. Куртка – кожаная, на манер 90-х.

Я протёр глаза.

– Где я?..

– На моей заправке. Ты кто такой вообще?

– Саша… Я в аварию попал. Недалеко отсюда, нужна помощь. До города бы добраться.

– На чём в аварию?

– На BMW. Новая. Летел по трассе, в туман въехал, за ограждение вылетел. Километра три отсюда.

Мужик прищурился:

– Да нет тут никаких ограждений. Ни туманов, ни BMW. Пи*дишь ты. Вали отсюда.

– Да ты послушай, я серьёзно. Как тебя зовут?

– Миха…

– Михаил, докинь меня до города, я тебе заплачу. На карте деньги есть, телефон вот только не ловит.

– Какая карта, ты чё, обдолбанный? Деньги покажи.

Я полез в карман – ни купюр, ни монет. Только телефон. Протянул ему.

– Вот телефон «Айфон» четырнадцатый. Доедем – переведу тебе хоть пять штук.

Миха глянул на экран.

– Это что вообще за херня?

– Я же говорю «Айфон», до города доедем я тебе скину деньги.

Немного подумав, Миха сжалился надо мной.

– Ладно, сейчас выручку заберу, докину тебя до больницы, у тебя с головой проблемы.

Я поблагодарил, сел в машину. Это оказалась праворульная «Тойота Камри» 1992 года, выглядела как новая. Через десять минут Миха влез за руль, посмотрел в мою сторону. Глаза… опять что-то не то: мутные, как плёнкой затянуты. Я отвернулся, мурашки пробежали по спине. Чтобы как-то отвлечься сказал:

– Прикольная у тебя тачка, раритет любишь?

Миха хмыкнул:

– Какой ещё раритет? Ей всего шесть лет. Месяц назад с Японии пришла.

– С Японии? Месяц назад? Она же года девяносто второго не позже!

– Ну да, девяносто второй. Сейчас девяносто восьмой – шесть лет. Я же говорю, почти новая. В городе таких ни у кого нет.

Я уставился на него:

– Ты сказал… девяносто восьмой?

– Ага.

Я сглотнул.

– Мне тогда было восемь.

Он посмотрел на меня пристально:

– Что ты несёшь? Видно, хорошо головой приложился, у тебя реальные проблемы. До больницы довезу, пусть там с тобой разбираются.

Я молчал. Что за хрень вообще происходит? Либо это жестокий розыгрыш, либо я действительно повредился в аварии. Меня, наверное, куда-то перевезли, пока был без сознания. И теперь это сценка, спектакль, шоу, и за мной наблюдают через скрытые камеры. Или это новая фишка коллекторов – так людей до инфаркта доводят.

Миха прибавил газу. Машина шла мягко, почти бесшумно. За окнами мелькали тёмные силуэты деревьев – всё так же ни фонарей, ни указателей. До города добрались быстро. На дороге почти никого – редкие «копейки», «шестёрки», «москвичи». Иномарки не встречались. Ни BMW, ни «Солярисов», ни такси с жёлтыми логотипами.

Михаил высадил меня у старого здания городской больницы. Я узнал её сразу. Сердце ёкнуло, мать здесь когда-то работала медсестрой в хирургии.

Что-то кольнуло в солнечном сплетении – воспоминания нахлынули лавиной. Школа, друзья, выпускной. Лена – первая любовь. Больницу-то точно не подделаешь.

– Вот больница. Давай, топай. Мне некогда с тобой возиться.

– Спасибо, – выдавил я.

Глава 2

Я выбрался из машины и встал посреди пустой дороги, не понимая, что делать дальше. Приёмный покой оказался за углом. За стойкой скучала санитарка, листала журнал с пожелтевшими страницами.

– Вам чего, молодой человек?

– Руки бы перевязать… В аварию попал. И колено болит.

– Сейчас доктора позову.

Я опустился на жёсткую лавку. Воздух был спёртым, тянуло застарелым потом и хлоркой. На стене висел обшарпанный плакат с таблицей прививок, рядом – советский лозунг «Берегите здоровье!».

Минут через тридцать появилась женщина лет сорока, в белом халате.

– Что у вас? – спросила она, не глядя, перелистывая бумаги.

– В аварию попал. Порезы… и, кажется, колено выбил.

– Хорошо. Проходите.

Я пошёл за ней в тесный кабинет с запахом йода и старой краски. Когда она наконец подняла голову, я едва заметно отшатнулся: опять эти глаза. И смотрят не прямо на тебя, а мимо.

Она обработала раны: холодная вода, перекись, бинты. Проверила колено.

– Вывиха нет. Ушиб. На ночь компресс, можно с водкой.

– Скажите… – неожиданно сорвалось у меня. – Какой сейчас год?

Врач впервые посмотрела прямо в глаза.

– Девяносто восьмой. Надо бы вас на сотрясение проверить.

Провела стандартную проверку:

– Смотрите на молоточек… теперь нос… хорошо.

Постучала по колену.

– Ничего страшного. Просто стресс. Вот рецепт, попейте недельку.

Вдруг меня осенило:

– А у вас работает медсестра Петрова Ольга Николаевна?

– Нет. Не знаю такой.

…Выйдя из больницы, я брёл наугад, в голове шумело, мысли путались. Минут через десять понял: ноги сами несут в сторону дома. Адрес я помнил хорошо. Надо посмотреть, кто там живёт. Вдруг – мать? Чем чёрт не шутит. Прикинусь дальним родственником. Скажу, ехал к ним из Самары, попал в аварию, деньги потерял. Может хоть ужином накормят. В долг попрошу.

Прошёл мимо своей школы. Она совсем не изменилась: тот же кусок отвалившейся штукатурки. В груди защемило, как перед выходом к доске. Что я скажу матери, если она там? А если увижу себя? «Привет, я это ты. Из будущего. Слушай, не кури. Не лезь в Forex, это западня. Не влюбляйся в Лену… Бэху не бери – лучше вложи всё в биткоины в две тысячи десятом. Бери сколько сможешь – хоть за рубли, хоть за старый велосипед!» – фантазировал я, и губы сами растянулись в слабой улыбке. Но тут же сник – реальность навалилась, как тяжёлый груз.

Свернул во двор. До дома оставалось чуть-чуть. Старая, жёлтая хрущёвка, обшарпанная краска. Кухонное окно на третьем – наше. В подъезде ударил знакомый запах канализации. Я помнил его даже спустя годы. Поднялся на третий этаж. Та же обитая дерматином дверь. Сердце колотилось так, что звенело в ушах.

Нажал на звонок. Тишина. Ещё раз.

– Кто там? – Женский голос, на материн не похож.

– Ольга Петрова здесь живёт? – прохрипел я.

Замок щёлкнул, дверь открылась на длину цепочки. Женщина лет тридцати пяти, рыжие волосы, халат.

– Здесь нет никакой Ольги Петровны. А вы кто?

Опять эти глаза. Болезнь у них тут какая-то?

– Извините, я родственников ищу. Этот адрес в справочной дали. Ольга Николаевна Петрова, не знаете? Раньше здесь жила.

– Нет, не знаю.

– Простите за беспокойство, – выдавил я.

Она молча кивнула и захлопнула дверь.

Я вышел из подъезда и сел на лавочку. Холод пробирал до костей. Денег нет. Телефон – без связи, карта бесполезна. В голове звенящая пустота. Хотелось провалиться сквозь землю.

Вспомнилось, как в детстве, когда казалось, что мир рушится, я убегал в одно место – шалаш в гаражах. Там было наше убежище, маленькое королевство. Мы тусовались там часами, играли в карты, мечтали, как вырастем и сбежим отсюда навсегда.

И вдруг меня осенило: если это действительно девяносто восьмой, шалаш ещё должен быть. Хоть какая-то крыша над головой. Я поднялся и пошёл за дом. Гаражи стояли на месте – ржавые железные коробки, расставленные как попало. Между ними оставались проходы, которые когда-то казались целыми улицами. Теперь я едва протискивался боком.

В сердце этого лабиринта и был наш «дом». Куски фанеры, ветки, картон. Всё это держалось чудом, но когда-то казалось крепостью. Я нашёл знакомый проход, отодвинул ветку. Внутри по-прежнему лежал вонючий матрас. Я рухнул на него. Надо уснуть. Если это сон – проснусь дома, или в больнице, или… нет, в морге не просыпаются.

Но если я умер – почему так хочется есть? Желудок урчал, под рёбрами тянуло. Я долго лежал, пытаясь собрать мысли. Но ничего умного в голову не приходило. Сквозь тонкие щели светили редкие фонари. Где-то вдали выли собаки. Холод съёживал тело, но усталость пересилила – и я провалился в сон.

Проснулся от адского шума. Будто кто-то дрелью сверлил прямо над ухом. Звук был знакомый. Резкий, визжащий, с металлическим треском. Где я?

Шалаш. Гаражи. Вчерашняя вонь. Боль в колене и саднящие ладони вернули меня в реальность. И тут я понял, что это за звук – Запорожец. Какой-то урод каждое утро в восемь запускал своего монстра под моими окнами. И вот он – снова тут.

Я вылез наружу. Обошёл гаражи. Запорожец точно тот же: зелёный, с облезлой дверцей. Только мужик возле него другой. Я уставился на него, как на призрака. Что за хрень? Места те же. Машины те же. Даже шум тот же. А люди – другие.

Голод становился навязчивым. В животе урчало, как будто внутри жил зверёк. Мелькнула идея: продать телефон – iPhone 14 Pro Max. За него бы в наше время машину дали. Но тут – кому он нужен? Его максимум примут за игрушку или фальшивку.

И тут я вспомнил – овощная база. Недалеко от школы. Там всегда крутились бомжи и временные грузчики. Иногда и мы туда бегали подзаработать в старших классах. Таскали мешки, получали копейки, тратили на чипсы и сигареты.

Нашёл базу быстро. Всё знакомо. Склады, запах пыли и гниющей капусты. Ни одного знакомого лица. Возле одного из ангаров разгружали сахар из вагона. Подошёл, спросил у грузчика, кто тут главный.

– Чего тебе? – Из каморки возле склада вышел огромный мужик с кулаками, как моя голова.

– Грузчиком возьмёте?

– Хлипкий ты. Мешок придавит – кто отвечать будет?

– Справлюсь.

– Ладно. Вставай в цепочку. Час – три рубля.

Работал до самого вечера. Сахар в мешках оказался тяжелее, чем я помнил. Колено ныло, плечи горели. В какой-то момент казалось, что пальцы отвалятся. Но я не сдался.

За день дали двадцать рублей. Меньше, чем обещали – документов у меня не было. Зато в обед накормили: перловка с тушёнкой и кисель в гранёном стакане. Лучше любого ресторана.

К вечеру шёл, как старик. Спина ныла, руки деревянные. Нашёл койку в общаге неподалёку от базы – всего рубль в сутки. Комната была обшарпанная, с облупившимися стенами и затхлым запахом сырости. Туалет и душ – в конце коридора. Лёг на узкую кровать: пару дней можно отлежаться, собраться с мыслями. Сойти с ума от этого или выжить. Сердце сжалось, когда до меня дошло: я правда здесь, в девяносто восьмом. Это не сон, не бред после аварии – это реальность, от которой холодеют ладони.

Два дня провалялся, глядя в потрескавшийся потолок, пока боль в колене пульсировала. Пытался говорить с соседями – их взгляды, затянутые мутной пеленой, вызывали тошноту. Но они все подтверждали, что я в девяносто восьмом. Даже покупал газеты у вахтёра, листал дрожащими руками, и даты – 1998 – впивались в сознание, как гвозди. Реклама пейджеров и цены в рублях, смешные для меня – всё это доказывало: я провалился в прошлое. Дышать становилось тяжело, всё здесь кричало, что я чужой, но что мне делать, я не знал.

На третий день заставил себя встать, идти на рынок искать подработку. Здесь было шумно и грязно: кто-то орал про скидки, где-то гремела музыка «Руки вверх». Пыль висела в воздухе, смешиваясь с запахами – протухшие яблоки, мокрый картон, острый душок дешёвого одеколона. Шёл вдоль рядов, спрашивал про работу, но, глядя на меня, все отказывали.

И тут я увидел её.

Пожилая цыганка сидела в углу рынка, возле продавца петушков на палочке. На ней было длинное тёмно-фиолетовое платье. На голове цветастый платок. Лицо в морщинах, но глаза – чистые, чёрные. На картонке криво выведено: «Гадаю на правду».

– Погадаю, милок. Любовь, деньги, дорога дальняя.

– Давай, – согласился я.

Она посмотрела в мои глаза, моргнула. Лицо побелело, губы дрогнули.

– Ты… – она запнулась, словно язык перестал её слушаться. – Ты не отсюда…

Цыганка схватила мешок, смахнула коврик, даже табличку бросила. И быстро, почти бегом, ушла в толпу, растворившись между ларьков.

Я остался стоять, как вкопанный. Несколько прохожих бросили на меня подозрительные взгляды. Один торговец буркнул:

– Что ты с ней сделал, мужик? Она тут десять лет сидит, а чтоб так ушла – никогда не видел.

Вечером, лёжа на койке, я снова видел её глаза. Тёмные, внимательные. «Ты не отсюда» – как она узнала?

Два дня я бродил по рынку, но её не было. На третий – заметил знакомую фигуру у облупленного ларька с пирожками.

– Подожди… не убегай, – взмолился я, подходя ближе.

Она резко обернулась, в глазах мелькнул испуг. Чуть отступила.

– Чего тебе надо?

– Я не знаю, что происходит. Попал в аварию, очнулся – и всё другое. Девяносто восьмой год… люди другие, – она слушала, не перебивая, только смотрела, с жалостью. – Как тебя зовут?

– Марианна.

– Марианна, помоги мне вернуться домой.

Она качнула головой.

– Я не могу тебе помочь. Ты не вернёшься. Она не отпустит…

От её слов бросило в жар.

– Кто… она?

Марианна отвела взгляд, и голос её стал еле слышным:

– Потом узнаешь.

Она оглянулась по сторонам, потом добавила:

– Есть один старик, Кузьмич. Живёт в соседней деревне. Когда-то сам пытался уйти. Спроси лучше у него.

Она уже повернулась, но вдруг остановилась, как будто вспомнила что-то важное.

– И ещё… не верь здесь никому. Особенно тем, у кого глаза мутные.

Потом растворилась в толпе, и только запах жжёного масла от ларька остался на месте, где она стояла.

Глава 3

Кузьмич жил в деревушке в пятнадцати километрах от города. На следующий день, ближе к вечеру, я добрался туда на автобусе.

Деревня была небольшая, в одну улицу. По обе стороны стояли старые деревянные перекошенные дома. Сразу за деревней начиналось поле. Пахло скошенным сеном. Людей не было видно, только несколько собак бежали вдоль улицы в поисках еды.

Дом старика стоял на отшибе, будто не из этого мира. Он выглядел самым новым в деревне, но покосившийся забор, словно боясь выделиться, казался частью общей заброшенности.

Я поднялся на крыльцо, постучал. Тишина. Толкнул дверь – и она приоткрылась с лёгким скрипом. Внутри пахло ладаном, сырым деревом и сушёными травами. В комнате полумрак. Посередине стоял большой деревянный стол с двумя лавками по бокам. На столе пыхтел медный самовар. В углу – большая русская печь, в её горниле что-то томилось. В подпечье лежали дрова, в печурках сушились травы и грибы. В комнате было два окна, наполовину закрытые ставнями. Возле одного из них, спиной ко мне, кто-то сидел в плетёном кресле.