Ноты под дождём

Селин Саклы

Ноты под дождём

Глава 1. Несыгранные ноты

Дождь в Терновой Лощине всегда был особенным – он не просто лил, он размывал границы между прошлым и настоящим. Я шла по мокрому асфальту, подняв воротник куртки, и считала шаги до университета. Пятьсот тридцать семь. Ровно столько от остановки до главного входа.

Факультет журналистики встретил меня привычным гамом. Я толкнула дверь аудитории и сразу почувствовала на себе взгляды.

– Грин! – Джек швырнул в меня свёрнутый в трубочку конспект. – Спаси меня, а? Завтра сдавать курсовую, а у меня в тетради только рисунки.

Я поймала листы одной рукой, не замедляя шага.

– Если бы ты тратил на учёбу хотя бы половину энергии, которую тратишь на попытки списать, ты бы уже преподавал здесь, – бросила я, и аудитория взорвалась смехом.

Я пробиралась между рядами, ловя на себе привычные взгляды – кто-то улыбался, кто-то кивал, кто-то тут же отворачивался, будто боялся, что я попрошу конспект. Алисия уже сидела у окна, отгородившись от остальных стопкой книг, как крепостной стеной. Её пальцы барабанили по столу в нервном ритме, а взгляд скользил по аудитории с привычной настороженностью.

– Припасла тебе кофе, – она пододвинула стаканчик, даже не глядя в мою сторону. – Два сахара, немного молока. Не благодари.

Я ухмыльнулась, сбрасывая рюкзак на пол.

– Ты бы ещё ленточку повязала. «Лучшей подруге, которая вечно опаздывает».

– Заткнись и пей, пока не остыло.

Алисия сидела, выпрямив спину так, будто за её плечами стоял невидимый надсмотрщик с линейкой. Её тёмные волосы были собраны в безупречный пучок – ни одной выбившейся прядки, будто даже они боялись нарушить установленный порядок. Глаза – холодные, серо-стальные, как лезвие ножа – методично сканировали аудиторию.

– Ты выглядишь так, будто собираешься не на пару, а на очередное светское мероприятие, – прошептала я.

Она лишь поджала губы, поправив несуществующие морщинки на блузке, которую наверняка выбрала за неё мать. Её мир был золотой клеткой с бархатными прутьями, мой – запертым пианино с острыми струнами. Мы обе были в плену, просто по-разному.

Дверь распахнулась так резко, что несколько голов непроизвольно дёрнулись в её сторону. В аудиторию вошёл мистер Шепард, и воздух сразу стал гуще.Его потрёпанный кожаный портфель, по которому стекали дождевые капли, оставлял за собой прерывистый мокрый след – словно пунктирную линию, ведущую от входа прямо к кафедре.

– Не надейтесь, что сегодня у Вас будет лёгкий день – его голос, низкий и с хрипотцой, разрезал тишину.

Он швырнул портфель на кафедру, и оттуда выскользнула пачка растрёпанных бумаг.

– Сегодня, – Шепард ухмыльнулся, окидывая всех взглядом, в котором читалось: "Я вас терплю, но мне это не нравится", – мы будем говорить о том, как продавать новость так, чтобы её купили.

Я не заметила, как пролетели эти полтора часа. Звонок резко врезался в тишину, и аудитория сразу ожила – стулья заскрипели, кто-то громко зевнул, кто-то уже торопливо совал конспекты в рюкзак, торопясь на следующую пару. Джек первым рванул к двери, крикнув что-то про «кофе и спасение от скуки», за ним потянулись остальные. Алисия аккуратно сложила тетради, поправила идеально гладкий пучок и, бросив на меня короткий взгляд, молча выскользнула в коридор.

А я сидела, медленно собирая вещи, и думала только об одном: как сегодня пробраться в библиотеку? Вчера мисс Дженкс чуть не застукала меня.

– Грин. – Голос Шепарда заставил меня вздрогнуть. Он стоял в дверях, курил прямо в коридоре и смотрел на меня так, будто видел все мои мысли. – Вы что-то забыли?

– Только надежду на завтрашний день, – автоматически выдала.

Он фыркнул, развернулся и ушёл, оставив за собой шлейф дыма и странное ощущение.

Я натянула рюкзак на плечо и вышла в коридор, ещё не зная, что через две минуты моё прошлое расставит ловушку в аудитории №214. Дождь заунывно стучал по арочным окнам, но мне было не до него – мысли уже были в библиотеке, где ждал мой скрытый уголок.

На подоконнике у большого окна в конце коридора, почти сливаясь с наступающими сумерками, сидел угрюмый парень. Он был скрючен над блокнотом, и его левая рука, сжимающая карандаш, двигалась с яростной, отчаянной решимостью. Он что-то яростно черкал, целиком поглощённый своим миром линий. Я прошла мимо, не замеченная им, но краем глаза поймала жесткий контур его профиля и напряжённые пальцы.

«Каждому своё убежище», – мелькнула у меня мысль.

Я уже почти подошла к главному выходу, свернула за угол – и вдруг замерла, будто наткнувшись на невидимую стену.

Из-за полуоткрытой двери аудитории лилась музыка. Не та громкая, уверенная, что гремит на концертах, а робкая, прерывистая. Чьи-то неумелые пальцы спотыкались о клавиши, каждый раз ошибаясь на одном и том же месте.

Я приоткрыла дверь чуть шире.

В луче серого света от окна стояло пианино. Не новое блестящее, а старое, с потёртой крышкой и царапинами на боках. Точь-в-точь как то, что годами стояло у нас в гостиной, молчаливый свидетель маминых слёз и моих неудач.

За ним сидела студентка, вся сжавшаяся от усилий. Она так сосредоточенно смотрела на ноты, что не видела ничего вокруг.

А я видела.

Видела, как её плечи напряжены. Как губы беззвучно шепчут счёт. Как пальцы замирают перед ошибкой – и всё равно нажимают не ту клавишу.

Моя правая рука сама поднялась. Пальцы сжались в воздухе, приняв знакомое положение. Указательный палец дёрнулся, будто нажимая невидимую клавишу, за ним средний… Я играла. Молча, глухо, но каждая мышца помнила эти движения. Помнила тяжесть маминой руки на моём плече. Помнила её шёпот, острый как лезвие: «Снова. Играй, пока не получится идеально».

Она снова ошиблась и с досадой хлопнула по клавишам.

Я отпрянула от двери, врезавшись спиной в холодную стену. Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди. Я сжала кулаки так сильно, что ногти впились в кожу, оставляя красные полумесяцы на ладонях.

Просто уйди, – приказала я себе. Просто иди.

Но ноги не слушались. Они приросли к месту, впитывая каждый фальшивый звук, каждую паузу, каждую досаду незнакомой девчонки.

А потом я услышала не её игру.

Я услышала мамин голос.

«Ты никогда не будешь достаточно хороша, Ада. Никогда».

Это было достаточно, чтобы сорваться с места. Я развернулась и побежала, не видя ничего перед собой.

И врезалась во что-то твёрдое и тёплое.

– Ты в порядке? – Алисия держала меня за плечи, её глаза сузились от беспокойства. – Ты белая как мел.

– Всё хорошо, – я выдавила из себя улыбку, чувствуя, как она дрожит на губах. – Просто… вспомнила кое-что.

Она не отвела взгляда. Её пальцы слегка сжали мои плечи – нежно, но достаточно твёрдо, чтобы я не могла вырваться.

– Не ври мне, – тихо сказала она.

Я хотела пошутить. Хотела отмахнуться. Но из-за двери снова поплыли неуверенные аккорды.

Елена услышала. Взглянула на дверь аудитории. Потом снова на меня – и в её глазах что-то щёлкнуло. Она всё поняла.

Молча, всё так же крепко держа меня за руку, она развернулась и повела прочь.

Мы вышли на улицу, где дождь хлестал по лицу острыми иглами, но Алисия , не обращая внимания, уверенно провела меня через поток зонтов к знакомой вывеске «У Марти».

Колокольчик звякнул, и мир сжался до размеров тёплого, пропахшего кофе зала. Она без слов усадила меня за столик в углу и подошла к стойке.

Через минуту передо мной стояла огромная кружка, из которой поднимался пряный, согревающий пар.

– Пей, – приказала Алисия, отодвигая свой стул. – Мёд успокаивает нервы. Имбирь греет. А шоколад… шоколад просто делает всё немного лучше.

Я послушно сделала глоток. На удивление, это не был приторно-сладкий напиток. В нём чувствовалась острота имбиря, глубокая горчинка чая и лишь лёгкая, обволакивающая сладость мёда. Он обжёг губы, но с каждой секундой прогонял внутренний холод.

– Спасибо, – прошептала я, чувствуя, как дрожь в пальцах начинает стихать.

– Ты хочешь поговорить об этом? – спросила она, и в её голосе не было ни жалости, ни любопытства – только открытая, без прикрас, готовность выслушать.

Я покачала головой, снова утыкаясь взглядом в кружку.

– Хорошо. Тогда просто запомни, – она перевела взгляд на меня, и её серо-стальные глаза были такими же острыми, как на парах, но сейчас в них не было привычной льдистости. – Твоя мать – это твое прошлое, а не настоящее. И уж тем более не будущее. Не позволяй её голосу в голове дирижировать твоей жизнью. Она дирижировала достаточно.

От её слов по моей коже побежали мурашки. Так прямо об этом не говорил никто.

– Легко сказать, – прошептала я.

– Я не говорю, что это легко. Я говорю, что это необходимо. – Она отломила кусочек пирога. – У всех нас есть свои демоны. Мои, например, носят кашемир и звонят ровно в семь вечера с проверкой.

В её словах прозвучала такая горькая, такая знакомоя ирония, что я невольно подняла на неё глаза. За её безупречным фасадом скрывалась своя война. Своя золотая клетка.

– Спасибо, – сказала я тихо, и это было единственное, что я могла выжать из себя. Но в этом слове было больше, чем просто благодарность за чай.

– Не за что, – она отпила чаю и посмотрела на дождь за окном. – Просто запомни: твоё место в мире не ограничивается библиотекой.

Мы допили свои напитки в тишине.

Она оставила меня за этим столом, расплатившись на выходе. Я сидела и смотрела, как капли дождя стекают по стеклу, размывая огни вечернего города. Внутри всё ещё звучали отголоски тех проклятых нот, но теперь их заглушал тёплый вкус чая.

Глава 2. Призрак из темноты

Тёплый чай и слова Алисии создали лишь временный барьер. Как только я вышла из кафе, холодная реальность снова навалилась на плечи, тяжёлая и мокрая, как плащ. Библиотека была закрыта. Обычный маршрут через чёрный ход перекрыла здоровенная цепь с новым амбарным замком – мисс Дженкс явно решила подстраховаться.

«Черт», – безнадёжно подумала я, сжимая ремень рюкзака. Оставался один путь – рискованный и отчаянный. Старая пожарная лестница с восточной стороны здания, которую все давно объявили аварийной. Пару раз я уже проверяла её на прочность, но ночью, в дождь, это было чистым безумием.

Я забралась наверх, сердце выпрыгивало из груди, пальцы скользили по мокрому металлу. Ещё одно усилие – и я, вся мокрая и дрожащая, ввалилась через открытое окно в тёмный коридор.

Тишина. Абсолютная, гнетущая, нарушаемая только моим тяжёлым дыханием и монотонным стуком дождя. Я стояла, прислонившись к стеллажу, пытаясь отдышаться. Здесь пахло старыми книгами, пылью и мокрым асфальтом, что тянуло из открытого окна.

И вдруг… шорох.

Тихий, едва уловимый. Не скрип пола. Не мышь. Скорее… сдержанный вздох. Прямо здесь, в нескольких шагах.

Я замерла, вжавшись в полки.

– Кто здесь? – мой голос прозвучал сдавленно и испуганно.

В темноте что-то резко шевельнулось. Прямо передо мной, из-за угла массивного стеллажа, поднялась высокая тень. Я вскрикнула и отпрянула, задев плечом полку. Несколько книг с глухим стуком упали на пол.

Свет фонарика ударил мне в лицо, ослепляя.

– Тихо! – прошипел низкий мужской голос, сдавленный паникой. – Ты сейчас нас выдашь!

Повисла тяжёлая, напряжённая пауза. Они стояли в темноте, слыша только частое дыхание друг друга. Он первым нарушил молчание, его голос прозвучал низко и сдавленно, будто давно не использовался по назначению.

– Эрик, – отрывисто выдохнул он, не предлагая руку для рукопожатия, не делая шага навстречу. Это было не знакомство, а идентификация в условиях перемирия. Констатация факта своего присутствия.

– Ада. Она молча кивнула, понимая, что в темноте он этого не видит, и заставила себя выговорить своё имя, такое же короткое и простое.

Мы были всего лишь двумя тенями, случайно столкнувшимися в ночи, и этих скупых деталей было более чем достаточно для нашего хрупкого, временного перемирия.

Где-то внизу громко хлопнула дверь. Я затаила дыхание. Тяжёлые, мерные шаги послышались внизу – мисс Дженкс уходила домой. Мы стояли не двигаясь, пока шаги не затихли.

Он достал откуда-то фонарик и включил его, создавая круг света между нами.

– Держи, – он протянул мне смятую алюминиевую флягу. – Выпей. Согреешься.

Я взяла её с опаской. Открыла. Резкий, сладковатый запах ударил в нос. Виски. Я сделала маленький глоток, и огненная волна растеклась по желудку, отогревая изнутри.

– Ужасное пойло, – прохрипела я, возвращая флягу.

– Зато работает, – он коротко хмыкнул, отпил и спрятал её. Его взгляд скользнул по моим рукам, всё ещё сжатым в кулаки. – От кого бежишь?

Вопрос повис в воздухе, неожиданный и прямой. Я не была готова на него отвечать. Я не была готова ни на какой разговор.

– От дождя, – соврала я, отводя глаза.

Он молча кивнул, не стал давить и расспрашивать.

– Можешь остаться здесь, – сказал он, отодвигаясь вглубь прохода, чтобы дать мне пространство. – Я буду там, – он кивнул на соседний ряд стеллажей. – Не подойду.

В его голосе не было ни жалости, ни угрозы. Была простая, усталая договорённость двух одиночек, случайно оказавшихся в одном укрытии.

Я молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Он взял свой фонарик и ушёл в темноту. Потом потянулся к своему рюкзаку, лежавшему в углу, и достал оттуда чёрный, потрёпанный блокнот.

Я свернулась калачиком на холодном полу, кутаясь в мокрую куртку, и закрыла глаза. Из темноты доносилось его ровное дыхание. Чужое. Незнакомое.

Тишину разорвал резкий звук – с другого конца прохода донеслись ругательства и отчётливый хруст мнутой бумаги. Я вздрогнула и приподнялась на локте, вглядываясь в темноту. Там, за стеллажами, мелькнул силуэт – Эрик яростно комкал лист из своего блокнота и швырял его в угол.

Он заметил моё движение и замер. Мы снова уставились друг на друга через тёмный пролёт, два призрака в книжных катакомбах. Затем он резко развернулся и ушёл глубже в свой угол, демонстративно повернувшись ко мне спиной. Жест был грубым, но понятным.

Через минуту что-то тёмное и мягкое перелетело через проход и шлёпнулось рядом со мной. Это была его толстовка, пахнущая дождём и масляной пастелью.

Я отшатнулась от неё, как от чего-то опасного. Потом медленно потянулась и подобрала. Ткань была холодной и немного влажной. Я не надела её. Просто накрыла ноги, чувствуя себя нелепо и смущённо.

Из темноты снова донёсся скрип карандаша. Теперь он звучал яростнее, быстрее.

Луна выглянула из-за туч, и синеватый свет хлынул в высокие окна, заливая проход между стеллажами. Мы увидели друг друга – неясные силуэты, разделённые несколькими метрами и целой жизнью невысказанных историй.

Наши взгляды встретились на секунду – и мы одновременно отвернулись.

Сон не шёл. Я лежала, уставившись в бархатную тьму над головой, и слушала. Слушала, как он ворочается за стенкой из книг. Слушала, как его карандаш то принимался яростно скрежетать по бумаге, то замолкал на долгие минуты, и тогда было слышно, как он тяжело дышит, будто пытаясь загнать обратно какую-то боль.

Потом из его угла донесся новый звук. Тихий, монотонный, почти медитативный. Ш-ш-ш-шарк… ш-ш-ш-шарк. Словно кто-то точил карандаш самым тщательным образом, снова и снова. Звук был удивительно успокаивающим, гипнотическим. Я чувствовала, как веки наливаются свинцом, а дыхание выравнивается в такт этому ритуалу.

Сон прервал резкий, металлический скрежет. Я вздрогнула и села, сердце бешено заколотилось. Это был звук подъёмной решётки у главного входа – библиотеку открывали. Бледный утренний свет робко пробивался через высокие окна, окрашивая всё в серо-синие тона.

Я метнула взгляд на его угол. Эрик уже был на ногах, стремительно и бесшумно совал блокнот в рюкзак. Его движения были отточены, будто он делал это каждое утро. Наши глаза встретились на мгновение – в его взгляде не было ни паники, ни удивления, лишь холодная, собранная решимость.

– Чёрный ход, – он бросил это односложное предупреждение через проход, не повышая голоса, и уже двинулся вглубь лабиринта стеллажей, не оглядываясь, чтобы проверить, иду ли я за ним.

Я вскочила, на ходу сгребая его толстовку и свой рюкзак. Мы крались, пригнувшись, как партизаны, к запасному выходу, ведущему в глухой переулок. Он ловко отодвинул тяжёлую дверь, не издав ни звука, и пропустил меня вперёд. Холодный утренний воздух ударил по лицу.

На секунду мы замерли на пороге, два беглеца, выброшенные утром из своего ночного убежища. Город просыпался, и нам нужно было растворяться.

Он молча кивнул в сторону улицы, что вела к общежитиям, и резко повернулся в противоположную сторону – к промзоне, к заброшенным фабрикам. Ни слова на прощание.

– Эй! – позвала я шёпотом, но уже громче, чем следовало.

Он обернулся, брови вопросительно поползли вверх.

– Спасибо, – выдохнула я, сжав в руке его толстовку.

Я скомкала ткань и бросила ему. Он поймал её на лету, одним движением.

Он лишь кивнул, коротко и деловито, сунул толстовку под мышку и зашагал прочь, его фигура быстро растворялась в утреннем тумане.

Я осталась стоять одна на холодном ветру, чувствуя странную пустоту. В кармане куртки что-то зашуршало. Я запустила руку внутрь и вытащила смятый клочок бумаги. Чужой, из плотного листа для эскизов. На нём было набросано несколько стремительных линий – силуэт девушки, спящей на полу, подложив под голову рюкзак. Её лицо было скрыто тенью.

На обороте, в углу, было выведено острым угловатым почерком:

«Заходи,если замерзнешь. Красная дверь, фабрика «Рассвет».