Демидовы

Николай Демидов

Демидовы

Acta non verba

(«Дела – не слова»)

Гербовый девиз рода Демидовых

© Демидов Н., 2025

© ООО Издательство АСТ, 2025

Предисловие

Историю Никиты Демидова можно считать одним из наиболее ярких «взлетов» беспокойной петровской эпохи. Волею судьбы и императора крестьянский сын стал одним из крупнейших российских промышленников. И если Петра Первого называли «железным императором» за его крепкую волю и неутомимость в делах и развлечениях, то Никиту Демидова можно было называть так без кавычек, поскольку на протяжении длительного времени он был монополистом в железоделательной области.

«Немаловажным положительным фактом приходится, по-моему, считать и то, что Демидовы ставили металлургию без иноземной помощи. Эта сторона дела у нас как-то вовсе забывается, а она ведь очень интересна и одна может поставить вопрос о Демидовых совершенно по-новому, – писал о Демидовых Павел Петрович Бажов, автор знаменитых уральских сказов. – Благодаря энергии Демидовых наша страна в короткий срок освободилась от импорта железа и сама стала экспортировать железо… Пора оценить деяния – именно деяния! – в том числе и колонизационные, с государственной точки зрения и показать первых Демидовых как сподвижников Петра. Причем надо еще подумать, найдутся ли среди этих сподвижников такие, кто мог бы встать в один ряд с Никитой и Акинфием Демидовыми»[1].

Слава подчас бывает однобокой, похожей на луч фонаря, который высвечивает одну сторону, оставляя другую в тени. За Демидовыми-промышленниками не очень-то и видны Демидовы-благотворители, а ведь на этом поприще представители славной фамилии сделали не меньше, чем в «железном деле». Известно, что на 1 августа 1841 года, то есть за сто сорок лет, прошедших с начала великих дел, общая сумма пожертвований Демидовых составила двенадцать миллионов сто тысяч рублей. Если кого-то эта сумма не впечатлила, напомним, что все познается в сравнении. В 1841 году пуд ржаной муки стоил сорок копеек, а за сорок рублей можно было купить хорошую лошадь. Столетием же раньше, в 1741 году, за пуд ржаной муки просили двадцать – двадцать пять копеек, а ездовая лошадь обошлась бы в двадцать рублей (но наиболее щемящее чувство вызывают старые цены на черную осетровую икру, которая в 1741 году шла по два рубля за пуд – эх, машину времени бы нам!). В России установлено два так называемых демидовских столпа – в Барнауле и в Ярославле. И если барнаульский обелиск напоминает о Колывано-Воскресенских заводах, основанных статским советником Акинфием Никитичем Демидовым в 1725 году, то ярославский, построенный на собранные горожанами средства, увековечил память Павла Григорьевича Демидова, основателя Ярославского Демидовского училища высших наук, предтечи современного Ярославского государственного университета, носящего имя Павла Григорьевича. А Прокофий Акинфиевич Демидов, приходившийся Павлу Григорьевичу дядей, основал коммерческое училище в Москве, пожертвовал крупную сумму на учреждение Петербургского коммерческого училища и выдавал по сто тысяч рублей каждому создаваемому народному училищу.

К началу Первой мировой войны от былого могущества осталось немного: Демидовы сохранили контроль лишь над четвертью того, что имели раньше, а Октябрьская революция окончательно лишила их заводов и прочего недвижимого имущества, находившегося на территории бывшей Российской империи. Все проходит, как известно, но бесследно не проходит ничего.

Хорошее предисловие должно быть коротким, подобно описанию блюда в ресторанном меню. Задача предисловия – дать общее представление о книге и, конечно же, заинтересовать, побудить читать дальше. Если читатель увязнет в дебрях слов, а то и заснет, неровен час, то продолжения чтения, скорее всего, не последует… Но опасность увязнуть в дебрях слов вам вообще не грозит до самой последней строки, потому что автор придерживается старинного правила, согласно которому сложными должны быть образы, а не стиль повествования.

Глава I

Корни и почва

Очень хотелось бы отследить корни рода Антю-феевых-Демидовых до времен легендарного царя Гороха – интересно же, да и вдруг удастся откопать еще кого-то выдающегося? Вполне может оказаться, что никакие Демидовы не крестьянские дети и внуки, а потомки древнего боярского рода, захиревшего во времена Ивана Грозного или, скажем, Даниила Московского… Но чего нет – того нет, а давать волю фантазии во время работы над документальным повествованием нельзя, надо руководствоваться только фактами, а все предположения непременно сопровождать оговорками.

Итак, что мы имеем в отношении корней?

Да практически ничего. Известно, что главнейший из наших героев, Никита, сын Демидов, носил фамилию Антюфеев, которую историки переделали в «Антуфьев». Антюфеевых в Туле было достаточно, причем большинство их были казенными кузнецами. Казенные кузнецы были посадскими людьми, то есть горожанами, освобожденными от податей и повинностей в обмен на обязанность «делать оружейное и всякое другое государево кузнечное дело». Состояли они в Пушкарском приказе, который был аналогом современного Министерства обороны. Казенные кузнецы делали оружие и доспехи, ковали инструменты и замки-засовы, подковывали лошадей, занимались ремонтом железных изделий, короче говоря, были на все руки мастерами. Ремесла в старину передавались по наследству, от отцов к сыновьям, которые сначала состояли при отцах и дедах «на подхвате» и постепенно овладевали мастерством. Обычные кузнецы, не состоявшие на государственной службе, завидовали своим «казенным» собратьям, у которых и статус был выше, и жалование от казны они получали – элита!

В одной из тульских «сметных росписей» за 1669 год упомянуто имя некоего Демидки Клеменова, казенного ствольного заварщика (так назывались кузнецы, изготовлявшие ружейные стволы из двух пластин, отсюда и заварщики, то есть сварщики). Если пойти назад по сохранившимся в архивах документам, то в сказке (списке) казенных кузнецов 1655 года можно найти такую запись: «Дементей Клеменов сын Антюфеив сам третий живы», за которой следует: «Клемен Деменов з женою и з детми сам шест живы». Не удивляйтесь слову «живы» – сказка составлялась для оценки убыли населения в ходе недавнего «морового поветрия». А если пойти вперед, то в списке тульских казенных кузнецов 1676 года отыщется «Демка Клеменов сын Антюфеев, у него сын Микитка». Вот, собственно, и вся родословная Никиты Демидовича Антюфеева. Небогато? Как говорится – и на том спасибо.

Относительная малочисленность Антюфеевых в Туле второй половины XVII века наводит на мысль о том, что они были пришлыми, не успевшими пока что как следует расплодиться на тульской земле. Также в документах упоминается замочный мастер «Василий Клеменов сын Антюфеев». Вполне возможно, что это брат Демки-Дементея. Прочие «привязки» тульских Антюфеевых к Никите Демидовичу также носят предположительный характер. И о том, откуда явились в Тулу Клемен и Дементей Антюфеев, нам тоже неизвестно. Тульский историк-краевед Иван Федорович Афремов выводит корни Демидовых из села Павшино Алексинского уезда Тульской губернии и пишет в своем «Историческом обозрении Тульской губернии» о том, что Дементий «для усовершенствования себя в кузнечестве часто живал в Туле». Правда, откуда взяты такие сведения – не известно, как не известно нам ни об одном уроженце Павшина по фамилии Антюфеев, так что утверждение Афремова есть не более чем версия. Имеется и другая, связывающая Демидовых не с селом Павшино, а с Павшинской слободой, находившейся на окраине старинной Тулы (из соображений пожарной безопасности кузнецы селились и ставили свои кузни где-нибудь на отшибе).

Тем, кто заслуживает доверия и умеет располагать к себе людей, в Туле могут рассказать легенду о демидовском кладе. В бытность свою на Урале, Никита Демидов-де поиздержался настолько, что вспомнил о старой заначке, зарытой на берегу незамерзающего ручья в Павшинской слободе. Котел с золотыми монетами – недурно ли! Послал Никита за кладом верного человека, только тот был слаб на выпивку и разболтал о данном ему поручении крестьянину, встреченному на постоялом дворе в Туле. Крестьянин, не будь дурак, успел вырыть клад, пока демидовский гонец отсыпался, но вскоре заела его совесть. Часть украденного он отдал на постройку церкви в Павшино, а оставшееся отвез в Невьянск к Никите Демидову и повинился в содеянном. Никита раскаявшегося грешника, как и положено, простил и даже выдал ему сколько-то золотых монет «на разбогатеть». Вернувшись домой, крестьянин завел торговлю и действительно разбогател. Короче говоря, все остались в выигрыше: павшинцы получили новый храм с высокой колокольней, которую аж из Калуги было видать, согрешивший было крестьянин покаялся, был прощен и разбогател, а Никита как-то выкрутился и без старой заначки, небось у царя Петра занял, да не отдал – цари долгов не требуют, им зазорно мелочиться. Так-то вот.

С демидовскими корнями мы закончили, пора переходить к той почве, на которой Никита Демидов строил свою «Железную империю». Проще говоря, пора нам ознакомиться с состоянием железного дела в родном отечестве конца XVII века, накануне того, как царь Петр Первый, «проникнув горны недры», извлек из них «драгой металл»[2]. Как уже было сказано выше, все познается в сравнении, и, не будучи знакомыми с «было», мы не сможем по достоинству оценить «стало». Опять же, некоторые моменты нуждаются в прояснении, а то прочтет человек о том, что до Демидовых железо приходилось импортировать, и удивится – это же в какие деньги крестьянам топоры да лемехи обходились, не говоря уже о косах?!

Выручали так называемые сыродутные печи, в которых слои руды перемежались слоями древесного угля, а чтобы горело лучше, через «укладку» продували холодный, «сырой» воздух. В примитивном варианте сыродутная печь представляла собой вырытую в земле яму, а в усовершенствованном – сложенный из камня горн. Температуры, получаемой в подобной печи, было недостаточно для плавки чистого железа, но руда представляла собой сплав металла с различными веществами, а сплавы имеют более низкую температуру плавления. На выходе из железосодержащей руды получалась крица – комок металла, поры которого были забиты шлаком. Крицу называли «сырым» железом, но не потому, что она была получена с помощью «сырого» воздуха, а потому что она не годилась для дела, нуждалась в подготовке. Процесс очистки был механическим – крицу нагревали и ковали, словно бы выбивая из нее шлак. Дело было долгим и трудоемким, но иного способа превратить «сырое» железо в «дельное», годное для изделий, наши предки не знали. Для повышения прочности «дельное» железо могли насыщать углеродом посредством нагревания прокованных пластин в раскаленном древесном угле. Такое железо называлось «укладом», поскольку пластины укладывали на уголь. Из плотного «уклада» делались мечи, доспехи, топоры, косы-серпы, а рыхловатое «дельное» железо в основном шло на скобяные изделия. Импорт железа массового характера не носил – за границей (хотя бы в той же Швеции) его закупали для особых нужд, а в целом обходились своим. Разумеется, подобная кустарная металлургия не могла отвечать тем преобразованиям, которые замыслил Петр Первый. Последнему русскому царю и первому российскому императору металл требовался в больших количествах. И не только железо, но и его высокоуглеродистый сплав – чугун, который шел на изготовление пушек и пушечных ядер.

В 1696 году Петру доложили о том, что на Урале, в Верхотурском уезде, обнаружены богатые залежи магнитной руды, ныне называемой магнетитом. Радостная весть была подпорчена ложкой дегтя – «плавить рудоплавильщики того магнитного камени не умели, а сожгли того магнитного камени два пуда и выплавили малое число: всего фунт без тринадцати золотников». «Фунт без тринадцати золотников» – это триста пятьдесят четыре грамма. Если из двух пудов сырья удается выплавить триста пятьдесят четыре грамма железа, то такая «овчинка» явно не стоит выделки… Но ведь без железа никак не выжить, особенно с учетом стоявшей на пороге войны со Швецией, недаром же металл называют «хлебом войны».

Итак, железная руда у царя Петра имелась, оставалось найти «пекарей», которые станут стряпать из нее «хлеб» в нужных количествах.

Глава II

Никита Демидович Антюфеев

Историю возвышения рода Антюфеевых-Демидовых нередко пытаются представить в чересчур упрощенном виде: пройдоха-мастеровой сумел втереться в доверие к щедрому на милости царю, и тот осыпал его землями да заводами. В сущности, так оно и было, но история, в отличие от математики, не любит предельных упрощений, поскольку они не проясняют суть, а искажают ее.

Начнем с того, что царь Петр Первый, заслуженно прозванный Великим, был крайне прагматичным человеком, избегавшим любого ненужного расточительства. Ключевое слово – «ненужного»: там, где траты были оправданны, Петр денег не жалел, как не жалел их на строительство Петербурга, «окна в Европу» и «визитной карточки» империи, в которую постепенно превращалось Русское царство. Роскошный каменный город, выросший на берегах Невы словно бы по взмаху волшебной палочки, поражал воображение, впечатлял умы, покорял сердца, пышность устраиваемых царем приемов дополняла картину, но в быту Петр был скромен до неприхотливости, деньгами налево-направо не швырялся, ну а землями – тем более. Если уж Петр осыпал кого-то милостями, то не по зову тороватой души, а с расчетом – государь вкладывался в перспективного человека, надеясь поиметь со своих вложений прибыль. А иначе какой смысл вкладываться? За жалованные земли и заводы Никита Антюфеев-Демидов отплатил царю созданием развитой горнодобывающей и металлургической промышленности, без которой невозможно было ни воевать, ни строить. Вложения Петра в Никиту окупились с лихвой, ну и Демидовы, как водится, без своей выгоды не остались. В общем, не было со стороны царя никакой огульной щедрости, он руководствовался сугубым расчетом. Опять же, ставка была сделана не на простого кузнеца Никиту, сына Демидова, а на человека, который к тому времени успел проявить выдающиеся способности и доказать свою неординарность.

Мало того, что Никита был казенным кузнецом, иначе говоря – принадлежал к кузнечной элите того времени, так он еще и специализировался в изготовлении оружия, а оружейные мастера принадлежали к crème de la crème[3] кузнечного ремесла. Грамоты Никита не знал – зачем кузнецу грамота? – но обладал наблюдательностью и сметливым умом. Можно с уверенностью предположить, что Никите довелось помахать молотом на заводах, где он получил знания по организации производства (больше неграмотному кузнецу их просто неоткуда было взять). «Работать на себя» Никита начал еще в бытность казенным кузнецом, поставляя в Оружейную палату[4] ружья, изготовленные сверх заданных норм. «На сторону» казенные кузнецы работать не могли, за такие вольности можно были и жизни лишиться, а старания на государево благо только приветствовались. Убедившись в качестве ружей, изготовляемых Никитой Демидовым (Антюфеевым), которые, при всех своих достоинствах, стоили дешевле заграничных, царь Петр начал «продвигать» талантливого человека… Впрочем, давайте не будем забегать вперед – всему свое время.

Первый документ, в котором упомянут Никита Демидов (Антюфеев), датирован 1691 годом. Казенные кузнецы пользовались земельным владением в тульской Кузнецкой слободе, на которое заявил свои права стольник Михаил Васильевич Арсеньев. В иерархии допетровской эпохи стольники занимали четвертое место после бояр, окольничих и думных дворян. Изначально стольники прислуживали царям во время трапез, но со временем название этого придворного чина приобрело символический характер – стольника могли и послом отправить, и воеводой назначить. Но, в любом случае, стольники были непростыми людьми – десять раз подумаешь, прежде чем с такими тягаться. Однако же тульские оружейники стали отстаивать свою собственность. Скорее всего, они были правы, поскольку в писцовых книгах, реестрах того времени, Арсеньевы не значились собственниками спорного участка. Сам же Арсеньев уповал на грамоту, которую ему удалось добыть в Москве. Трое кузнецов: староста Никифор Орехов, Исай Мосолов и наш герой, – прибыв в столицу, заявили чиновникам Оружейной палаты о том, что собираются «бить челом великим государем на него, Михаила Арсеньева, об отчистке торговой нашей площади, которую загородил он, Михайло, себе во двор и завладел без крепостей»… Неизвестно, чем закончилось дело, но шут с ним, с участком, на котором велась торговля углем и испытывались готовые ружья. Для нас важно знать, что Никита Антюфеев был одним из наиболее уважаемых членов кузнечной общины, ведь обычно таким и доверяют «искать правду» в «верхах».

Что же касается биографических сведений более раннего порядка, то они не документированы. Дата рождения Никиты – 26 марта 1656 года [5]– взята с его надгробия, не сохранившегося до наших дней, а о том, что на момент смерти своего родителя, наступившей в 1690 году, Никита Демидович «имел уже много работников и зажиточное состояние», сообщает упомянутый выше Иван Федорович Афремов без ссылок на первоисточник. А Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский в своем «Словаре достопамятных людей русской земли» приводит сусальную историю, характеризующую достоинства основателя демидовской династии (у каждого основателя должна быть в активе подобная история).

Дело было так. Юный Никита нанялся на работу к одному из тульских кузнецов, который стал ему платить по одному алтыну в неделю. Алтын традиционно принято считать равным трем копейкам, но не все с этой денежной единицей так просто – разные исследователи придерживаются разных курсов алтына. Впрочем, нам ни к чему углубляться в детали, достаточно сказать, что оплату Никите положили небольшую, и вскоре другой кузнец посулил старательному подмастерью целых три алтына в неделю. Но Никита, благодарный своему хозяину за хлеб-соль да науку, не стал уходить, а попросил прибавки, каковую и получил. И вот еще одна важная деталь – первые заработанные пять алтынов Никита отдал своей матушке в благодарность за то, что она его кормила и поила… Если у кого-то из читателей сейчас выступили на глазах слезы умиления, то автор советует им сделать паузу для того, чтобы сполна насладиться моментом, поскольку дальше никакого умиления не будет и в помине.

Этот рассказ противоречит сведениям, полученным от Афремова, – раз юный Никита нанимается на работу к постороннему человеку, стало быть, отца его уже не было в живых. Можно предположить, что «алтынная» история была придумана позже, как принято нынче говорить, «в рамках стратегии по управлению репутацией».

Пока Никита Демидович совершенствовался в кузнечном ремесле, юный царь Петр Алексеевич развлекался со своим «потешным» войском, которое на деле было настоящим. В 1686 году «потешное» войско получило артиллерию – целых шестнадцать пушек! Тремя годами позже, во время конфликта Петра с его старшей сестрой Софьей, не желавшей уступать власть достигшему семнадцатилетия брату-царю, «потешное» войско показало себя с наилучшей стороны, а в 1691 году оно было разделено на два «настоящих» пехотных полка – Преображенский и Семеновский, получивших названия от подмосковных сел, мест своих дислокаций. Этим двум полкам царь Петр уделял особое внимание, видя в них основу будущей победоносной армии, которая должна была прийти на смену ненадежному стрелецкому войску.

Если до сих пор история не баловала нас документами, имевшими отношение к Никите Демидовичу, то из 1695 года до нас дошло три записи, подтверждавшие его участие в вооружении Преображенского полка, и еще одна запись, датированная январем 1696 года. Все эти заметки сделаны в записных книгах Печатного приказа, сиречь – государственной канцелярии. Официальные документы-грамоты подлежали регистрации – кто отправил, кому отправил да о чем сказано. Все четыре грамоты, о которых идет речь, были ответами тульского воеводы на обращения (челобитные) Никиты Демидовича. В первой грамоте, составленной 13 мая 1695 года, говорилось о том, что «Никиту и учеников ево ни в каких делех ныне и впредь на Туле ведать не велено, для того что ведомы они в Преображенском». Во второй грамоте, от 12 августа, упоминался некий тульский ямщик Васка Косинов, который разорил принадлежавшую Никите мельницу и грозил ему «смертным убивством». Косинова было велено «сыскать, на Туле в приказной избе допросить во всем подлинно, да тот допрос, и, досмотря, того разоренья досмотр и сыск прислать к Москве в Преображенское». Третья грамота, от 31 августа, касалась спора за жалованную Никите землю между ним и тульскими ямщиками. Было велено «спорную землю… досмотрить, и описать, и чертеж учинить по писцовым межевым книгам… и по отказным книгам… да тот досмотр, и опись, и чертеж прислать к Москве в село Преображенское». Все тому же спору посвящалась и четвертая грамота, датированная 16 января 1696 года: «…велено тулских ямщиков Ивашку Костина с товарыщи сыскать за ослушание, что они чинатца силны ему, Никите, мельницы строить не дали, сковав, прислать к Москве, в Преображенское».

В селе Преображенском, если кто не в курсе, с 1686 года существовала Преображенская съезжая изба, главенствующая над аналогичной Семеновской съезжей избой. Избы ведали делами обоих полков, а с 1696 года полномочия Преображенской избы, переименованной в приказ, существенно расширились – к полковым делам добавились следственно-судебные функции и охрана порядка в Москве и подмосковных царских вотчинах. Короче говоря, оппоненты Никиты Демидовича вряд ли были рады тому, что спор рассматривался в столь высокой инстанции.

О том, когда именно и при каких обстоятельствах произошло знакомство нашего героя с царем Петром, доподлинно неизвестно, но нет и не может быть никаких сомнений в том, что связующим звеном между ними стал Преображенский полк. Однако же у демидовских биографов есть иные версии этого судьбоносного (для обоих участников) знакомства.

«В 1696 году Государь Петр Первый, при проезде своем в Воронеж, остановился на короткое время в Туле и, желая заказать несколько алебард по имевшемуся при Нем иностранному образцу, велел призвать к Себе тех из казенных кузнецов, которые знали ковку белаго оружия: никто из них, однако, не смел явиться, кроме упомянутаго Никиты Антуфьева, – говорит в ”Описании Тульского оружейного завода“[6] известный химик-технолог Иосиф Христианович Гамель. – Государь, увидя его, любовался его стройностию, большим ростом и необыкновенною силою, и сказал окружающим Его Боярам: вот молодец, годится и в Преображенский полк в гренадеры. – Испугавшийся Антуфьев упал к ногам Монарха и со слезами просил помиловать его для престарелой матери, у которой он был один сын. Государь, издеваясь, сказал: Я помилую тебя, если ты скуешь Мне триста алебард по сему образцу. – Антуфьев уверил Государя, что скует гораздо лучше показываемаго ему образца и привезет к Нему в Воронеж через месяц, что и исполнил в точности. Государь, получивши сии алебарды, так был доволен работою, что пожаловал Антуфьеву втрое против того, во что они стали, и сверх того одарил его немецким сукном на платье и серебряным ковшом небольшой цены, обещаясь на возвратном пути в Москву заехать к нему в гости».

Триста алебард – это хорошо, это ценно, но как-то не очень духоподъемно, нет полета фантазии, нет изюминки. Гораздо лучше выглядит (и сильнее впечатляет) альтернативная версия знакомства, изложенная Иваном Афремовым. Пускай она и заочная, зато красивее. В рамках подготовки к Азовским походам[7] царь Петр часто ездил из Москвы в Воронеж. «В одну из поездок этих бывший с государем вице-канцлер барон Шафиров, отличный стрелок своего времени, проезжая Тулу, услышал об отличном тульском мастере Никите Антуфееве и отдал ему починить свой дорожный пистолет, работы славного Кухенройтера[8], – пишет Иван Федорович. – По истечении некоторого времени Демидов принес исправленный пистолет, и когда он всеми найден был в совершенной исправности, Демидов сказал, что у пистолета, отданного для поправки, испортилась затравка[9], и как его уже нельзя было починить, то он купил другой кухенройтерский пистолет. Подавая другой пистолет Шафирову, он сказал: “Не угодно ли вашему превосходительству взять два пистолета вместо одного, потому что вина моя, я и поплатиться должен?“ Оба пистолета были испробованы, сверены и признаны произведениями одного и того же мастера. Тогда Демидов объявил и доказал, что только один из них был настоящий кухенройтерский, а другой собственной его работы. Такое искусство Демидова сделало его известным императору Петру Первому».

К этой истории Афремов добавляет ту, что посвящена алебардам, и таким образом два события сплетаются воедино. Можно сплести и иначе, заменив Петра Павловича Шафирова на царя и повысив градус напряжения. Петр сломал курок привезенного из-за границы пистолета, и ни один мастер в Москве не брался за починку, поскольку работа представлялась очень сложной. Кто-то из приближенных рассказал царю про тульского кузнеца Никиту Антюфеева, славившегося своим искусством. По дороге из Москвы в Воронеж Петр встретился с Никитой, который взялся «поправить дело», но попросил дать ему достаточно времени. Уговорились, что царь заберет починенный пистолет на обратном пути. Месяца через два Петр вернулся, получил от Никиты исправный пистолет и, любуясь им, сказал: «Каков пистолет! Доживу ли я до того времени, когда и у меня, на Руси, будут делать такие?» «Что ж, авось и мы супротив немца постоим», – ответил Никита. Петра эти слова привели в ярость, поскольку подобное бахвальство ему приходилось слышать не раз, только вот делами слова не подкреплялись. Со словами «Сперва сделай, мошенник, а потом хвались!» Петр ударил Никиту по лицу. «А ты, царь, сперва узнай, а потом дерись! – ответил Никита, доставая из кармана другой пистолет. – Который у тебя в руках, тот моей работы, а заморский – вот он». Обрадованный Петр обнял Никиту и поручил ему устроить в Туле ружейный завод. Никита запросил пять тысяч рублей, каковые и были ему выданы… Оцените деловые качества неграмотного кузнеца. Услышав от царя о заводе, он моментально произвел в уме калькуляцию и уложился в затребованную сумму!