Сломанные доски

Снежана Литовченко

Сломанные доски

«Детство не кончается внезапно. Оно ломается – тихо, как доски под ногами.»

Пролог

Дорога тянулась прямо, без единого изгиба, будто её нарисовали карандашом по линейке. Асфальт поблёскивал от жары, и казалось, что вдалеке он плавится, перетекает в жидкое марево. Воздух дрожал, будто над дорогой висела прозрачная дымка, тонкая, но плотная, и из-за неё мир казался чуть искажённым. Как во сне, когда знаешь: идёшь по привычной улице, но всё вокруг слегка «не то», едва ощутимо сдвинуто.

По обочинам волновались поля. Пшеничные колосья, ещё зелёные, но уже налитые, тянулись к солнцу. Между ними попадались островки травы – сухой, ломкой, пахнущей горечью. Запах был густым, вязким, и он смешивался с горячим пылевым духом дороги. Иногда ветер приносил сладковатый аромат цветущего чабреца, и тогда казалось, будто сама земля дышит – тяжело, раскалённо.

Мы шли вдвоём. Сестра чуть впереди, лёгким шагом, будто дорога принадлежала ей. У неё был такой вид – упрямый, свободный, словно она не уставала никогда. Волосы выбились из косы и прилипли к вискам, но она не обращала внимания. Иногда поднимала лицо к солнцу, щурилась и улыбалась – словно впитывала всё это лето целиком, как можно больше, чтобы запомнить.

Я смотрел на неё и думал: какая она живая. Сестра всегда умела идти так, будто за её спиной нет ни прошлого, ни будущего – только шаги здесь и сейчас. Я пытался шагать так же, но у меня получалось хуже: слишком много мыслей роилось в голове.

Иногда мимо нас проносились машины. Они появлялись внезапно, из дрожащего марева, и с ревом обгоняли нас, оставляя после себя горячую волну воздуха. Мы инстинктивно отходили к обочине, и колосья щекотали ноги. Сестра каждый раз хохотала, будто это была игра.

– Думаешь, скоро море? – спросила она, не оборачиваясь.

– Скоро, – ответил я.

Хотя я и сам не знал. Дорога казалась бесконечной. Но в этом было что-то притягательное: идти вперёд, шаг за шагом, чувствуя, что за горизонтом ждёт шум волн, солёный ветер, белая пена на камнях. Всё наше движение было ожиданием. И это ожидание делало жару терпимой, даже приятной.

Мы говорили мало. Жара отнимала слова, и сама дорога будто требовала тишины. Иногда сестра напевала себе под нос какую-то мелодию, тихо-тихо, и её голос растворялся в воздухе.

И всё же в этой дороге было ощущение лёгкости. Почти беззаботности. Как будто больше ничего и не существовало: ни города, откуда мы вышли, ни людей, которые остались позади, ни дел, ни забот. Только мы вдвоём и дорога к морю.

Я не сразу заметил здание. Сначала просто мелькнула странная тень вдалеке, сбоку от дороги. Я прищурился: мираж? В жарком мареве всё дрожало и плывло, и очертания были неясными.

– Видишь? – вдруг сказала сестра. Она тоже заметила.

Я кивнул.

По мере того как мы приближались, очертания становились отчётливее. Высокие, обугленные стены. Провалившаяся крыша. Тёмные пустые проёмы окон, как выбитые глаза.

Заброшка.

Это слово сразу возникло в голове, сухое и холодное, будто камень. Оно ударило по воображению и нарушило всю лёгкость, в которой мы шагали.

Мы замедлили ход.

– Может быть, – ответил я, хотя сомневался.– Наверное, старая ферма, – сказала сестра. – Или склад.

Ветер вдруг изменился. С полей донёсся другой запах – резкий, прелый, как будто где-то гнило старое дерево или мокрая бумага. И в этом запахе чувствовалось что-то чужое, тревожное.

Здание стояло чуть в стороне, но оно будто притягивало взгляд. Неважно, куда я смотрел – на дорогу, на траву, на сестру, – глаза всё равно возвращались к нему. Оно не принадлежало этой солнечной картине, но именно поэтому казалось значимым.

– Давай быстрее пройдём, – предложила сестра, и в её голосе прозвучала настороженность.

Она ускорила шаг, и я пошёл следом. Но внутри у меня разрасталось другое чувство – странное, почти болезненное любопытство. Хотелось свернуть, подойти ближе, заглянуть в эти чёрные окна. Было страшно, но ещё больше – тянуло. Как во сне, когда понимаешь: за дверью опасность, а ноги всё равно сами идут туда.

Мы не свернули. Мы прошли мимо. Но всё вокруг изменилось.

Теперь дорога уже не казалась такой лёгкой. Солнце было тем же, поля те же, но в воздухе осталась невидимая тень. Настроение стало другим, как будто в ткань дня вплели чёрную нитку.

Я оглянулся. Заброшка медленно растворялась в мареве, становилась всё меньше, но не исчезла.

Эта дорога больше не была просто дорогой к морю.

Она вела куда-то ещё.

Глава 1. Заброшка

Заброшенное здание всё время маячило сбоку, и чем ближе мы подходили, тем труднее было отвести взгляд. Сестра шагала быстрее, будто старалась уйти от этого вида, но я замедлялся – притягивало.

– Пошли дальше, – сказала она, не оборачиваясь. – Подожди. Давай посмотрим. – Зачем? Там грязь, крыша провалилась. Ещё свалка какая-нибудь.

Она остановилась, глянула на меня раздражённо. В её глазах мелькнуло то самое чувство, которое я всегда узнавал: страх, завуалированный под твёрдость. Она умела быть смелой, но именно поэтому не любила признавать, что боится.

– Тебе всегда нужно лезть куда-то. – сказала она.

Мы стояли напротив друг друга, солнце било в глаза, и пыль поднималась от шагов. Молчание зависло, но заброшка будто звала меня.

– Только на минуту, – сказал я. – Заглянем и всё.

Она вздохнула и махнула рукой.

– Ладно. Только быстро.

Мы свернули с дороги. Тропа заросла травой, местами между камнями пробивались корни. Под ногами хрустели обломки кирпича и битое стекло. Чем ближе мы подходили, тем сильнее пахло сыростью и железом.

Здание оказалось двухэтажным. Когда-то оно, наверное, служило складом или общежитием: длинные стены, обшарпанные. Окна без стёкол зияли чёрными дырами. Двери не было вовсе – только пустой проём.

Мы остановились у входа.

– Ну, заходи, раз уж притащил. – бросила сестра.

Я шагнул первым. Внутри пахло затхлостью и пылью, старым деревом, которое гниёт изнутри. Лучи солнца пробивались сквозь дыры в крыше и ложились пятнами на пол. В этих пятнах летала пыль – медленно, вальяжно, как в замедленной съёмке.

Пол скрипел под ногами, хотя здесь не было мебели – всё вынесли. Лишь кое-где валялись обломки досок, ржавая жестянка, остатки кирпичей. На стенах – облезшие пятна краски, словно странные карты.

– Фу, – сказала сестра тихо. – Давай назад.

Я хотел согласиться, но вдруг что-то послышалось. Скрип, шорох. Будто кто-то отступил за стену.

Я замер. Сестра заметила моё выражение и тоже прислушалась.

Тишина. Только капли воды падали где-то в глубине здания.

– Ты слышал? – спросила она.

– Да.

Мы медленно пошли дальше, в сторону лестницы.

Шаги наши отдавались эхом. И тут – голоса. Детские. Сначала тихие, потом ближе. Смех, шепот, чей-то крик.

Я обернулся к сестре: её глаза расширились.

– Тут кто-то есть, – прошептала она.

Из-за поворота вдруг выскочили двое. Босые, худые, в рваных футболках, измазанные пылью и землёй. Лица загорелые, глаза блестят, волосы торчат в разные стороны. Они остановились резко, увидев нас.

– Эй! – выкрикнул один.

Мы тоже замерли. Сердце забилось громко, в висках.

Через секунду из-за стены вышел третий, а потом четвёртый. Старший из них выше ростом, лет семнадцать. Смотрел внимательно, почти холодно. Остальные трое – шумные, дерзкие: два близнеца, одинаковые до смешного, и ещё один помладше, худой, с большими глазами.

– Вы кто? – спросил старший.

Его голос был сухой, уверенный.

– Мы… идём к морю, – ответил я.

Сестра сжала мою руку, будто хотела остановить.

– А вы? – спросил я в ответ.

Близнецы переглянулись и хмыкнули. Один, в кепке, сказал:

– А вы зачем сюда зашли? Это наше место.

– Мы просто смотрим, – вмешалась сестра. Её голос дрогнул.

Взгляд старшего оставался спокойным, но пристальным. Он окинул нас глазами с ног до головы, как будто решал, кто мы такие и можно ли нам доверять.

– Пойдёмте с нами, – неожиданно сказал он. – Тут нечего делать.

Сестра резко обернулась ко мне:

– Нет. Мы уходим.

Но в словах старшего было что-то, что не отпускало. Не приказ, не просьба – просто утверждение, что за ними идти нужно.

Молчание повисло. Солнечный свет из выбитого окна полосами падал на пыльный пол, в котором блестели осколки стекла. Мы с сестрой стояли чуть в стороне от входа, а четверо мальчишек – напротив, как маленький отряд.

Старший сделал шаг вперёд. На нём были старые джинсы, местами протёртые до белесых пятен, и футболка с порванным рукавом. Он держался прямо, глаза не отводил.

– Вы туристы? – спросил он.

– Нет, – ответил я, чувствуя, как сестра сжимает мою руку. – Просто идём к морю.

– Все идут к морю, – тихо усмехнулся один из близнецов. У него голос был резкий, как скрип ржавой петли.

– А вы… здесь живёте? – спросил я, неуверенно.

– Нет, – отрезал старший. И после короткой паузы добавил: – Мы ищем вещи.

Младший, тот, что выглядел лет на тринадцать, кивнул и показал какой-то обломок в руках – старую пыльную ткань.

– Зачем вам это? – не удержалась сестра.

– Чтобы подшить, носить, – снова сказал старший. Его слова звучали странно, словно он говорил о чём-то само собой разумеющемся.

Я смотрел на них и пытался понять: кто они? Босые, пыльные, лица обветренные. Но глаза – живые, внимательные. Не бродяги и не случайные подростки. В них была своя сплочённость.

– Пойдёмте с нами, – повторил старший.

Он говорил спокойно, без нажима. Но в его голосе было что-то такое, от чего внутри холодело. Не угроза, нет. Просто уверенность: если мы не пойдём, то всё равно останемся втянутыми.

Сестра резко шагнула вперёд, заслоняя меня.

– Нет, – сказала она. – Мы не идём. Нам не по пути.

– По пути, – возразил близнец в кепке. Он хмыкнул и добавил: – Все дороги всё равно сходятся к морю.

– Мы сами знаем, куда идти, – сестра говорила жёстко, но я чувствовал, как дрожит её голос.

Старший снова посмотрел на меня. Его глаза были серые, чуть прищуренные, словно он пытался разглядеть что-то за моей спиной.

– Здесь опасно, – сказал он. – Лучше с нами.

Я открыл рот, но слова застряли. Было странное чувство: вроде бы он прав, хотя мы и не знали, кто они. В его голосе звучала не угроза, а знание – будто он видел дорогу дальше, а мы нет.

Сестра дёрнула меня за руку:

– Мы уходим!

– Подожди, – сказал я. – Может… стоит выслушать.

Она обернулась на меня так, будто я предал её. В её глазах было отчаяние и злость.

– Ты всегда такой, – прошептала она. – Вечно тянешься за чужими.

Мы стояли между двумя дорогами. Сестра – вперёд, к трассе, к привычному миру. Мальчишки – в сторону заброшки, вглубь, туда, где трава и пыль скрывали тропу.

Внутри у меня боролись два чувства: страх и притяжение. Сестра – это безопасность, но и замкнутость. Эти дети – неизвестность, опасность, но и какая-то правда, которую хотелось узнать.

– Что у вас там? – спросил я.

Близнецы переглянулись и прыснули от смеха. Младший посмотрел серьёзно, почти жалобно. А старший сказал:

– Там наши. Там жизнь.

Эти слова прозвучали просто, но в них было что-то тяжёлое. Я почувствовал: если сделаю шаг за ними, назад дороги не будет.

Сестра резко развернулась и пошла к выходу. Её шаги отдавались гулко.

– Ты идёшь или нет? – бросила она через плечо.

Я не ответил.

Старший повернулся к своим и кивнул: мол, пора. Они двинулись к заднему выходу из здания. Их босые ступни скользили по пыльному полу беззвучно, словно они знали здесь каждую щель.

Я смотрел то на сестру, исчезающую в дверном проёме, то на этих странных мальчишек. В груди теснилось.

– Ну? – сказал один из близнецов, обернувшись. Его глаза блеснули – не насмешка, а вызов.

Солнце падало в окна, пыль в воздухе сияла золотыми крупинками. Всё вокруг застыло, будто время задержало дыхание.

Я сделал шаг вперёд.

Глава 2. Тропинка из досок

Сестра ушла быстро, почти бегом, – будто хотела поскорее стереть из памяти и здание, и мальчишек, и моё колебание. Её тонкая фигура мелькнула в проёме двери, блеснула на солнце и растворилась в мареве дороги. Только звякнул где-то камешек под её сандалией – и тишина.

Я остался.

Воздух внутри заброшки был тяжёлым, пах плесенью и горячим железом. Четверо мальчишек стояли напротив – босые, худые, но уверенные. Их взгляды были слишком взрослые для тех лет.

– Пойдём, – повторил старший, и это прозвучало как факт, не как приглашение.

Я взглянул ещё раз на дверной проём, где исчезла сестра. На миг захотелось броситься за ней – к привычному, безопасному, солнечному. Но ноги не сдвинулись. В груди было чувство, будто именно здесь – ответ на что-то, чего я сам себе не мог объяснить.

Старший двинулся к заднему выходу. Остальные сразу потянулись за ним, как тень за телом. Я шагнул вслед, и мне показалось, будто между мной и сестрой опустилась прозрачная стена: я больше не мог её догнать, даже если бы захотел.

Солнечный свет ударил в лицо, когда мы вышли наружу. Позади осталась дорога к морю – ровная, яркая, прямая. Впереди начиналась тропа, сбитая из травы и земли, уходящая в заросли.

Я сделал первый шаг, и всё внутри дрогнуло.

Тропинка была узкая, заросшая, будто ей давно никто не пользовался. Ветки кустов цепляли руки, сухая трава шуршала под ногами. Старший шёл первым, не оглядывался. За ним – близнецы, переговариваясь шёпотом, иногда прыская от смеха. Замыкал младший, сутулый, с большими глазами.

Я шагал рядом с ним.

– Куда мы идём? – спросил я.

– Туда. Он посмотрел на меня, чуть пожал плечами.

– А что там?

– Жизнь, – сказал он тихо и отвернулся.

Я хотел переспросить, но он уже замкнулся в своём молчании.

Впереди близнецы спорили о чём-то, толкали друг друга локтями. Один нарочно хрустнул сухой веткой, другой шипнул: «Тише!» – и оба прыснули от смеха. Их шутливость не была детской: скорее как у дворовых парней, которые всегда на грани драки.

Старший шёл так, будто видел путь, которого я не замечал. Иногда он наклонял ветку, иногда перешагивал камень – уверенно, спокойно, словно много раз уже проходил здесь.

Воздух постепенно менялся. Сначала пахло сухой травой, потом влажной землёй. С каждым шагом становилось прохладнее, но тишина густела. Шум трассы остался позади, и казалось, что мы вошли в другой слой мира, где даже ветер дует иначе.

– А вы… давно живёте тут? – спросил я у ближнего из близнецов.

– Давно. Настолько, что считать неинтересно.Он усмехнулся:

– Но ведь… родители? – начал я.

– Родителей нет, – отрезал он. – Забудь.

Второй близнец засмеялся и повторил: «Забудь-забудь», словно эхом.

Я почувствовал, как холодок пробежал по спине.

Мы шли всё дальше, тропинка сужалась. Кусты сомкнулись над головой, и свет стал тусклее, будто вечер приближался, хотя солнце ещё было высоко. Земля под ногами стала мягкой, влажной, местами пружинила.

Вдруг из-за ветвей открылся вид: впереди начиналась странная дорога – не из земли, не из камней. Узкая полоса, сбитая из досок, дверей, обломков мебели, старого железа. Всё это лежало над чёрной водой с ряской и комарами.

– Вот, – сказал старший, обернувшись впервые. – Здесь начинается настоящее.

Я остановился у края. Передо мной лежала узкая полоса из досок, сколоченных кое-как, старых дверей без ручек, кусков ржавого железа, прогнивших бревен. Всё это соединялось в длинную тропу, тянущуюся вглубь зарослей. Под ногами хлюпала болотная жижа, тёмная, густая, с пятнами ряски. Вода блестела между досками, дышала гнилью и комарами.

Близнецы шагнули первыми. Один прыгнул на дверь, другой – на тонкую доску, которая качнулась под его весом. Они засмеялись, переглянувшись, будто нарочно хотели показать: это легко.

Младший шёл следом, осторожно, но уверенно. Его босые ноги ступали мягко, без звука.

Старший остановился рядом со мной. Его глаза были спокойны.

– Иди, – сказал он.

– Она выдержит? – спросил я, глядя на гнилые доски.

– Иногда нет, – пожал он плечами. – Но если идти правильно, выдержит.

Я почувствовал, как внутри всё сжалось. Вернуться назад было возможно – тропа ещё вела к дороге. Но сестра уже исчезла за горизонтом. Впереди – эти дети и странная дорога.

Я сделал шаг.

Доска заскрипела, под ногой хлюпнула вода. Я замер, дыхание сбилось. Комары закружились над головой.

– Не стой, – сказал старший спокойно. – Иди.

Я шагнул дальше. Сначала неуверенно, потом быстрее, стараясь не смотреть вниз. Под каждым шагом доски дрожали, но держались. Вода казалась такой близкой, что хотелось поджать ноги, будто я иду не по доскам, а прямо по поверхности болота.

Близнецы впереди нарочно раскачивали доски, смеялись. Один из них крикнул:

– Смотри, сейчас упадёт!

Сердце ухнуло в пятки, я чуть не потерял равновесие. Но Старший резко рявкнул:

– Хватит!

Голос его был твёрдый, и смех сразу стих.

Мы шли дальше. Я чувствовал, как с каждым шагом мир меняется: дорога позади растворялась, шум трассы исчез, даже солнце стало другим – тусклым, словно фильтр наложили на небо.

Старший шёл рядом. Его движения были спокойны, будто он давно научился жить на этой дороге.

– Это ваша… дорога? – спросил я.

– Наша, – ответил он. – Никто сюда не заходит. Только мы.

– Зачем?

– Чтобы не видеть лишних. Чтобы нас не трогали.

Он говорил коротко, но в его голосе не было сомнения.

– А вещи? – вспомнил я про тряпку у младшего.

– Всё, что найдём, берём. Из старого делаем новое. Из мусора – дом.

Я представил, как из обломков они строят себе что-то, чинят одежду, находят еду. Сначала это показалось диким, но в его словах было столько уверенности, что я невольно поверил: так и должно быть.