Сталкер. Времена зоны. Весна

ПанДарыч (Студия BTR_FM)

Сталкер. Времена зоны. Весна

"В Зоне первые цветы всегда распускаются на могилах"

Из отчетов группы "G-9"

Пролог

Весна в Зоне пахнет гниющими трупами и порохом. И ещё чем-то сладковатым, от чего першит в горле и слезятся глаза, будто в воздухе растворили дешевые духи и ржавые гвозди.

Нас привезли на закате, пять девиц в потрёпанном кружеве, завернутых в прозрачные плащи от дождя. "Подарки" в полиэтиленовых упаковках, начальнику пограничного поста на день рождения.

Комната, куда нас загнали переодеваться, была уставлена странными цветами с мясистыми лепестками и сладковато-приторным запахом.

– Боже, как воняет! – сморщилась рыжая Машка, тыкая пальцем в ближайший букет. Из поврежденного стебля вытекло несколько капель мутной жидкости.

Я молчала. Запах был до боли знакомым.

Кажется так пахли цветы на могиле отца.

Праздник начался с водки и похабных тостов. Именинник, грузный мужчина с мутными глазами цвета застоявшейся мочи и аккуратным шрамом через всю щеку (будто кто-то пытался его вспороть, но не дотянул), орал что-то про "верную службу" и "крепкий тыл". Его толстые и влажные, как слизни пальцы, всё время норовили залезть кому-нибудь под юбку, оставляя на коже липкие следы.

А потом его взгляд упал на меня. Глаза сузились, в них мелькнуло что-то…

– Ты… – его дыхание стало тяжёлым, спиртовые пары обожгли мне лицо, – ты мне кого-то напоминаешь, сучка.

Я знала, кого. Мою мать. В последний день, когда она еще была матерью, а не дрожащим комочком под застиранным одеялом.

Его пальцы впились в моё запястье точь-в-точь как тогда, пятнадцать лет назад, когда он тащил её за волосы в родительскую спальню.

Комната начальника представляла собой странный гибрид казармы и музея. Стены обклеены пожелтевшими картами Зоны с пометками "здесь были", "ловушка", "схрон". На столе, среди пустых бутылок, лежала выцветшая фотография: молодой лейтенант в залитой кровью форме стоит, поставив ногу на грудь убитого сталкера. Моего отца. Я узнала его по кольцу на руке, такое же мать носила на цепочке, пока не продала за бутылку.

– Ну что, детка, – он пьяно ухмыльнулся, расстегивая ремень, – покажешь, на что способна дочь предателя?

Бутылка разбилась о его голову почти сама собой.

Осколок вошёл в горло так легко, будто резал не кожу, а старую плёнку. Он захрипел, захлебнулся, упал на кровать, дергаясь, как рыба, выброшенная на берег.

Кровь была тёплой. Как тогда.

Я бежала, не замечая, как острые камни режут босые ноги. Не к воротам, в Зону. Потому что знала: там, среди ржавых развалин и цветущих аномалий, у меня больше шансов выжить, чем среди этих мясных мешков в форме.

Сзади выла сирена, лаяли собаки, истошно кричали пьяные голоса.

А впереди…

Впереди ждала Зона, раскинув свои ядовитые объятия.

Готовая принять ещё одну жертву.

Глава 1:

Бежала.

Ноги скользили по мокрой земле, в груди горело, как будто я глотнула кислоты. Сзади хаос криков, треск автоматных очередей, яростный лай собак. Впереди только тьма да редкие синие огоньки, мерцающие среди деревьев.

Я споткнулась о что-то мягкое.

Труп.

Молодой сталкер, лицо которого уже наполовину съели бледные и пухлые, как личинки весенние ростки. Изо рта торчал толстый стебель с полураскрывшимся бутоном, будто кто-то решил вырастить цветок прямо в его глотке.

– Живая… – прошептал он, и лепестки шевельнулись, выпуская облачко синей пыльцы.

Я отпрянула, но было поздно, сладковатый запах ударил в нос, и перед глазами поплыли картинки:

– Папа! Смотри, какие цветы!

Маленькая я тянусь к охапке синих подснежников. Отец, еще живой, еще смеющийся, подхватывает меня на руки…

Громыхнул выстрел. Галлюцинация рассеялась, но привкус детства остался на языке. Сладкий, как украденные конфеты.

Погоня стихла у самой границы. Солдаты не рискнули зайти глубже, только осветили мне путь трассирующими. Пули цокали по ржавым арматурам, как дождь по жести.

Я упала за груду бетонных плит, давясь собственным дыханием. В кулаке окровавленный осколок. В кармане фотография.

Та самая, со стола начальника.

Молодой лейтенант (еще без шрама на щеке) стоит, поставив сапог на грудь моего отца. Но больше меня заинтересовал третий человек в кадре: кто-то аккуратно вырезал его ножницами, оставив только руку в черной перчатке, сжимающую пистолет.