Арминута

Однажды она откуда-то вернулась и сказала:

– Они меня берут.

Так за несколько лет до возвращения к настоящим родителям я ее потеряла. Случилось это в универмаге. Однажды рано утром мы с ней отправились за покупками, и пока я примеряла рубашку с рыбами и морскими звездами, она спросила у продавщицы, можно ли поговорить с директором. Ее готовы были принять, но чуть позже, и мы стали ждать. Как только Лидии разрешили зайти в простенький офис, она сразу же достала из сумки диплом секретаря и попросила взять ее на работу, на любую зарплату. Она сидела перед письменным столом, а я стояла сбоку, и она время от времени гладила мою руку.

Ее почти сразу взяли на испытательный срок. Однажды вечером она вернулась домой, неся в дрожащих руках униформу: на следующий день она должна была надеть ее на работу. Она прошлась в ней взад-вперед по гостиной. Белый с синим костюм, крахмальный воротничок и манжеты. Теперь она тоже надела форму, как и ее брат. Она немного покружилась, показывая, как раздувается колоколом юбка. Когда она остановилась и мир вокруг нее перестал вращаться, меня уже не оказалось в комнате: у меня не было сил на нее смотреть.

Она недолго проработала продавцом, потом ее сделали кассиром, а через год – заведующей отделом. Она стала поздно возвращаться домой. Затем ее взяли в центральный офис, за несколько сотен километров от нас, и она переехала. Иногда она писала мне, а я не знала, что ей отвечать. Да, в школе все в порядке, конечно. Патриция, как и раньше, – лучшая подруга. В бассейн хожу, научилась делать кувырки в воде, но по-прежнему мерзну. Сначала она отправляла мне открытки с достопримечательностями города, где теперь жила, но они вскоре закончились. Рисуя в альбоме, я красила солнце в черный цвет – такое у меня было настроение, – и обеспокоенная учительница позвонила домой и спросила, не умер ли у нас кто-нибудь. В табеле успеваемости у меня почти по всем предметам были десятки: я старательно выполняла все домашние задания, лишь бы заполнить время, освободившееся после отъезда Лидии.

Она приехала в августе на праздники, но я боялась слишком ей радоваться. Мы пошли на наш обычный пляж, и она сгорела, несмотря на кремы, которые приобрела со скидкой для сотрудников. Она здоровалась со старыми знакомыми с фальшивым северным акцентом, словно приезжая. Я испытывала за нее неловкость и начала скучать по прежним временам.

До того, как меня вернули настоящим родителям, я виделась с ней еще раз. Услышала звонок в дверь и открыла: передо мной стояла незнакомка с выпрямленными крашеными волосами, а с ней девочка, цеплявшаяся ручонками за ее ноги, и это была не я.

Лежа в темноте рядом с Адрианой, я представляла себе, что Лидия могла бы спасти меня, может быть, взять с собой на север. Но она переехала в другой город, и я не представляла себе, как ее отыскать. Еще рано было думать о другом варианте спасения.

12

Они выключили свет и прыгнули в кровать. Когда я входила в комнату, Серджо шикнул на брата, но оба продолжали приглушенно хихикать в подушку. Винченцо ушел из дома днем и до сих пор не вернулся, а Адриана нянчила малыша, держа его на руках. Я разделась в темноте и в напряженной тишине скользнула под одеяло. Моя нога дотронулась до чего-то живого, оно шевелилось и билось, теплое и пушистое. Я услышала свой собственный крик, почувствовала, как в лодыжку меня что-то несколько раз укололо. Не помню, как я добралась до выключателя. Потом повернулась и посмотрела на кровать. Там, семеня лапками, вертелся вокруг своей оси голубь, хлопая одним крылом и пытаясь взлететь. Другое крыло, сломанное, болталось с другого бока. Вся новая простыня была испачкана его экскрементами. Он дополз до края матраса и упал на пол, ударившись грудью.

Братья сидели и громко смеялись, хлопая себя по ляжкам широкими лапами и утирая слезы. Птица и на полу не прекращала попыток подняться в воздух. Серджо наскучило это зрелище, он схватил голубя за здоровое крыло и выкинул в окно. В этот момент я отчетливо поняла, что второе крыло голубю сломал он.

Я подскочила к нему, крикнула, что он чудовище, и расцарапала ему лицо, оставив на щеках глубокие борозды, из которых сразу начала сочиться кровь. Он даже не защищался, не ударил меня, только нарочито громко смеялся, словно пытаясь показать, что мне не по силам причинить ему боль. Другой брат подскакивал на кровати, подражая движениями голубя.

Отец пришел узнать, что происходит. Еще ни в чем не разобравшись, он дал обоим братьям по паре оплеух, и они присмирели. По негласному обычаю отец всегда сам бил мальчишек, во всяком случае после того, как они подросли и у матери уже не хватало сил с ними справляться. Она отвечала за Адриану, почти ежедневно выдавая ей положенную порцию тумаков.

– Мы просто хотели пошутить, – оправдывался Серджо, – она по ночам кричит и будит нас. Вот я и решил: пусть от страха покричит.

На следующий день я помогала складывать выстиранные и просохшие простыни.

– Смотри внимательно, чтоб клоп-вонючка не попал, – сказала мне мать, смахивая с белья жирное зеленое насекомое. – Не знаю почему, но они любят забираться в белье на веревке. – И тут же непринужденно перешла от клопов к детям: – Второй-то у меня неудачный получился. Старший хоть и убегает, но все же получше.

– Они не хотят, чтобы я жила с вами, вот и мучают меня. Почему мне нельзя уехать обратно? Туда, где я жила раньше?

– Ничего, Серджо потихоньку привыкает. Ты все-таки попытайся не кричать во сне, а то они злятся.

Она замерла на секунду со стопкой белья в руках. Посмотрела мне в глаза – такое редко случалось, – как будто в голове у нее крутилась какая-то мысль.

– А ты помнишь, как мы встретились на свадьбе? Тебе тогда было лет шесть, может, семь.

Она словно хлыстом подстегнула мою память.

– Помню, но смутно. Ты сейчас другая, в обычной одежде. А тогда была очень элегантная, – признала я.

– Ты представить себе не можешь, как я себя ругала за то, что растолстела. В какой-то момент я ужас как разжирела, даже боялась, что одежда лопнет по швам, – улыбнулась она. – Это было в июне, в воскресенье, и молодожены ужасно долго фотографировались, – продолжила она. – Мы страшно проголодались, было уже три часа, а все только начали рассаживаться по местам в ресторане. Я повернулась и увидела тебя, но сама бы не узнала – такая ты стала большая и красивая.

– А кто тебе сказал, что это я?

– Услышала от кого-то. А потом пришла Адальджиза. Она разговаривала с родственниками и не сразу меня заметила. Я окликнула тебя, и ты подняла голову. И стала смотреть на меня, открыв рот, наверное, потому, что из глаз у меня текли слезы.

Сегодня я расспросила бы ее о подробностях той встречи, но тогда мне помешало смущение. Она продолжала говорить, положив стопку белья на стул.

– А Адальджиза как меня увидела, сразу встала между нами – между тобой и мной. Но ты все равно смотрела на меня, выглядывала у нее из-за спины, и личико у тебя было такое любопытное.

Я покосилась на раннюю седую прядь у нее надо лбом – признак того, что она все понимала. Когда меня ей вернули, эта прядь уже терялась среди ранней седины, а вскоре стала совсем незаметна в сплошной белизне.

Тогда, в день свадьбы, я еще ничего не знала. Мои отцы были дальними родственниками, я носила их фамилию. В течение месяца, когда меня постепенно отлучали от груди, две семьи договорились о моей дальнейшей жизни, не подписывая никаких официальных документов, не заботясь о том, какую цену мне придется заплатить за эту неопределенность.

– Я не могла с тобой разговаривать, ведь ты была еще слишком мала, зато я высказала все твоей тете.

– Почему?

– Она обещала, что вы с ней часто будете к нам приезжать, что ты будешь расти у нас на глазах. А вместо этого мы увидели тебя только на семейном празднике, когда приехали к вам в город. – Голос у нее дрогнул, но она взяла себя в руки: – А когда все изменилось, нас никто даже не предупредил.

Я внимательно и напряженно слушала ее рассказ, но не хотела ей верить. В день моего приезда то же самое сказала Адриана, но она еще маленькая – что она понимает?

– Она оправдывалась тем, что ей нужно заботиться о золовке, что она не могла оставлять ее без присмотра, хотя, когда Лидия подошла ко мне поздороваться, она выглядела красивой и совершенно здоровой.

– Лидия болела астмой. Иногда ей вызывали неотложку, – сухо проговорила я.

Она посмотрела на меня и не добавила больше ни слова. Она поняла, на чьей я стороне. Взяла со стула стопку белья и понесла к себе в комнату.

13

Получив мое письмо, они не ответили на него, но, скорее всего, заключили новое соглашение, не поставив меня в известность. По субботам мать поселковая должна была выдавать мне немного денег, которые присылала мать приморская. Сумма сокращалась, частично оседая у той, которая мне ее выдавала, но, получив деньги, я чувствовала облегчение: моя далекая мать пошла на поправку. И она по-прежнему думает обо мне. Я верила в то, что вместе с деньгами мне передается тепло ее рук, сохранившееся в металлических монетках по сто лир, почти такое же ощутимое, как если бы она прикоснулась ко мне сама.

Свою догадку о том, что родители о чем-то договорились, я обсудила с Адрианой. Мы с ней пошли в закусочную Эрнесто. Я открыла холодильник с мороженым и нырнула в облако ледяного белого пара. Две порции мороженого с добавками: мне – с шоколадной крошкой, Адриане – с вишней. Устроившись за столиком снаружи, мы сосредоточенно поглощали мороженое, напоминая двух старичков, играющих в карты. Я отложила немного денег, а на остаток купила соску для Джузеппе: он их все время терял.

За несколько недель я накопила достаточно, чтобы хватило на автобусные билеты и несколько бутербродов. Когда я рассказала Адриане о своих планах, она испугалась, и тогда я предложила Винченцо поехать с нами. Он докуривал сигарету на маленькой площади перед домом и собирался идти обедать. Винченцо выдыхал дым, закрыв глаза, и казалось, будто он о чем-то размышляет.

– Ну хорошо, – немного удивившись моему предложению, согласился он. – Но дома никто не должен знать, куда мы собрались. Надо убедить их в том, что вы едете со мной работать на ферму. Так они ни о чем не догадаются, – добавил он, бросив мрачный взгляд на окна третьего этажа.

Мы поднялись на рассвете, сели на автобус и поехали в мой город. Адриана никогда прежде не бывала в городах, а Винченцо видел только предместья, по которым его друзья цыгане кочевали со своими аттракционами. Автобус остановился в двух шагах от курортной зоны с пляжем, на котором я проводила каждое лето. Сидя под зонтиком, в тени, мы с мамой, благоухающей кремом для загара, наблюдали за толпами отдыхающих, которые искали свободное место на огороженном канатами пляже. В те дни, в конце сезона, мы с ней обычно ели виноград, отрывая по ягодке от большой грозди: он заменял нам полдник.

В такой ранний час там еще никого не было. Незнакомая девушка подметала бетонную площадку между тротуаром и входом в бар. Парень, работавший на пляже, открывал зонтики из желтых и зеленых клинышков, и над берегом разносились резкие, как выстрелы, металлические щелчки. Моего зонтика в первом ряду не было, как будто все знали, что он мне не понадобится.

– Эй, что-то тебя давно не видно! Куда ты запропастилась? – окликнул меня парень, когда мы проходили мимо. – И ты исчезла, и твоя мать что-то не появлялась. Уезжали на каникулы? Ладно, сейчас открою твой номер семь.

Моим лежаком давно не пользовались, и при попытке его разложить раздался натужный скрип. Внезапно парень – он был в выцветшей от солнца майке – повернулся и с любопытством посмотрел на двух моих спутников, остановившихся в нескольких метрах от нас. Они резко отличались от обычных посетителей пляжа.

– Это мои родственники, они живут в горах, – тихо сообщила я ему.

Они все равно не услышали бы: их переполняли новые впечатления. Они уселись на берегу, и было видно, что даже Винченцо немного оробел. Небольшие ленивые волны набегали на берег, не пенясь и не шумя. Солнце еще низко стояло над линией горизонта, и на краях волнорезов сидели чайки.

– А вдруг оно выйдет из берегов? Мы тогда умрем? – испуганно спросила Адриана.

Она опасливо наблюдала, как песок просачивается между пальцами ног. Мы переоделись, она натянула купальник, который на нее еле налез, а Винченцо и вовсе остался в обычных трусах. Мы развесили одежду на спицах зонтика, обнаружив там повязку для волос, которую, как мне казалось, я потеряла. А она меня ждала. Я с трудом развязала ее обгрызенными ногтями и положила в сумку. Она служила мне много лет. Когда я была маленькой, мама расчесывала мне волосы, потом надевала эту повязку и нежно брала мое лицо в свои ладони. Она каждое утро садилась на краешек моей кровати, а я слезала на пол и вставала к ней лицом. Мне очень нравилось, как щетка скользит по голове, как пружинят металлические зубчики.

Сестра не хотела купаться, даже заходить в воду боялась: вдруг море ее затянет, и она утонет? Она села на корточки на сухом месте, прижав подбородок к коленям и разглядывая синеву, плещущуюся перед глазами. Я скользнула под воду и погрузилась в тишину, насколько хватило вздоха, не оставляя следа на поверхности. Затем вынырнула и увидела пляж, где появились любители раннего купания, Адриану, которая, сжавшись в комок, ждала моего возвращения, и Винченцо, который разбежался изо всех сил и нырнул, подняв фонтаны брызг. Он научился плавать, купаясь в реке с друзьями. Он плыл ко мне мощными размашистыми гребками, оставляя за собой полосы пены. Исчез на секунду, когда был уже близко, и поднял меня над водой, просунув шею между моих ног. Я сидела у него на плечах, он держался на поверхности и сплевывал воду. Мы совсем не чувствовали холода.