Песнь убитой Мавки

– Кто с тобой это сделал? – прошептала она, больше себе, чем ему. – За что?

Её пальцы дрожали, когда она провела рукой по его шерсти – там, где не было крови. Где ещё можно было притвориться, что всё в порядке. Он дёрнулся – едва заметно, словно в полусне. Может, от боли, а может, он почувствовал её. Может, услышал её голос даже в этом молчании. Снежинки медленно падали, укрывая землю и зверя тонким, пушистым покрывалом, словно сама зима пыталась защитить его от неминуемого конца. Лес вокруг казался окаменевшим – ни треска веток, ни пения птиц, только шёпот падающего снега, плавно затихающий.

– Ты не должен был умирать вот так, – говорила она тихо, стараясь не потревожить его последние мгновения. – Не один. Не здесь.

В её душе скребло чувство глубокой связи, непостижимой родственной связи с этим зверем. В его мутных глазах отражалась усталость, голод, страх, а главное – молчаливая просьба не оставить его. Не сейчас. Она наклонилась ближе, щекой почти касаясь его морды. Закрыла глаза, чувствуя, как холодный воздух смешивается с теплом его тела, как дыхание сливается с тишиной.

– Прости, что пришла слишком поздно. Прости, что не умею лечить. Только петь. Только усыплять. Только провожать.

Её губы едва шевелились, произнося древнюю молитву – не богам, не людям, а лесу, ветру и теням между мирами. Песнь, в которой слышался плач зимы и шёпот забвения, просьба о покое для этого разбитого духа. Снег усилился. Хлопья, как будто оплакивая боль, ложились на раны, медленно таяли, смешиваясь с кровью, впитываясь в землю. Ветер снова задул, но уже не с яростью – скорее с сожалением и нежностью, словно обнимая Карну, утешая и напоминая, что жизнь продолжается. Она поднялась, тяжело дыша, чувствуя, как грудь сжимается болью и тоской. Последний раз взглянула на него – на это хрупкое создание, которое напоминало ей саму себя. И, не оборачиваясь, пошла прочь, в глубокую тишину леса.

Волк остался лежать, словно вечная тень, вмерзшая в снег, а лес – древний и мудрый – замолчал в знак прощания.

Глава 18

Тишина казалась почти осязаемой – плотной, как туман, и холодной, как дыхание зимы. Только хруст снега под сапогами нарушал безмолвие, да редкое потрескивание веток над головой, когда ветер проходил сквозь остовы деревьев, словно шепча что-то на забытом языке. Изо рта вырывались облачка пара – короткие, неровные, как будто каждый вздох давался с усилием. Внезапно Карна вздрогнула. Холод, словно живое существо, вполз под одежду, обвил её позвоночник и начал пробираться внутрь, к самым костям. Уже два года она не чувствовала этого леденящего холода – не просто физического, а того, что вытягивает тепло изнутри, оставляя лишь тревогу и пустоту. Она потёрла ладони друг о друга, пытаясь вернуть в пальцы жизнь. Но движения были вялыми, почти машинальными – как будто её тело сопротивлялось даже этому.Пока они шли к выходу из леса, ни один из них не произнёс ни слова.

– Без понятия… Это очень странно, – прошептала она, дрожа всем телом. Зубы выбивали частый, нервный стук.Борей притормозил. Тишина между ними стала гулкой, тяжёлой. Он медленно обернулся – в его взгляде не было злости, но и тепла там тоже не осталось. Только усталость и тень сомнений. Он не знал, что чувствует к ней. Может быть – ничего. Или слишком много, чтобы признать это. Но одно он знал точно: ему не нравилось, что она ищет его брата. – Почему ты мерзнешь? – тихо спросил он, подходя ближе. Его голос звучал ровно, но в нём проскальзывало беспокойство. Карна с трудом подняла на него взгляд – глаза покраснели от ветра, а губы посинели.

Борей протянул руки и осторожно обхватил её предплечья, растирая их, пытаясь хоть немного согреть. Его прикосновения были сильными, но холодными. Он знал это. Знал, что не может дать ей тепла – он и сам был холодом. Он – воплощение севера, ледяной ветер в человеческой оболочке.

Он не мог её согреть.

Из-за неё. Мысль об этом кольнула Борея, как осколок льда. Он не мог понять, почему до сих пор они скрывают от неё то, что узнали о Лорелей. Почему продолжают играть в молчание, как будто правда – это что-то, что её убьёт. Или, может быть, они просто боятся, что она не та, за кого себя выдаёт?Это мог бы сделать Нот. Он знал, как – он всегда знал. Но Нота не было. Уже два дня. С тех самых пор, как они поссорились.

Он замер, продолжая машинально растирать её руки. В груди нарастало ощущение, будто внутри него ломается что-то – крошится, как тонкий лёд под ногами.

Карна закрыла глаза, вдыхая ледяной воздух. Она явно уже не слышала, что он ей говорил. Была где-то далеко, во власти холода, который пришёл не только снаружи… но и изнутри.

***

Девушка очнулась. Медленно, будто из вязкого сна, возвращалось сознание. Она не сразу поняла, где находится – вокруг было непривычно тихо, слишком тихо. Ни звука улицы, ни шагов, ни голосов – только еле уловимое потрескивание где-то сбоку и шелест ткани над головой.Потолка видно не было – его скрывал полупрозрачный, дымчатый балдахин, опускавшийся вниз мягкими волнами. Он чуть колыхался в воздухе, будто от невидимого сквозняка. Простыни под ней были прохладными и гладкими, словно шелк, дорогой и почти невесомый. Сверху лежало плотное, тяжёлое одеяло, источающее сухое, ровное тепло – как будто оно впитало в себя целый день у камина. В комнате пахло… не больницей, не пылью, а чем-то уютным: смесь дерева, лёгкого дыма и сандала.Сбросив с себя это тёплое, почти удушающее укрытие, она осторожно приподнялась, высунувшись из-под балдахина.

Её дыхание на мгновение перехватило.

Комната была огромной. Тёмный паркет, отполированный до блеска, отражал отблески огня. Прямо у кровати раскинулся мягкий ковер, словно ожидавший её ног. Стены были отделаны тёплым деревом и тканью – не однотонной, а с тонким узором, почти неразличимым в полумраке. Где-то наверху терялись высокие потолки, украшенные старинной лепниной. Свет от камина играл на стенах, бросая рыжеватые тени, будто в комнате что-то шевелилось.

Шёлест огня справа стал громче, и девушка повернула голову.

– Серьёзно?.. Ещё и камин в придачу? – пробормотала она, почти невольно. Голос прозвучал хрипло, слишком громко на фоне общей тишины.

Огонь плясал за решёткой массивного камина, отбрасывая оранжевые блики на два кресла, стоявших рядом. Одно – пустое. А вот во втором кто-то сидел.

Фигура была тёмной на фоне пламени, силуэт – неподвижен. То ли смотрел в огонь, то ли ждал. Сердце девушки сжалось, но не от страха. От незнания.

Она осторожно сдвинула ногу к краю кровати, стараясь не издать ни звука. Под подошвой чуть хрустнул ковёр – совсем тихо, но в этой гробовой тишине даже это прозвучало как удар. Она затаила дыхание.

Фигура у камина вздрогнула и резко повернулась.

Огонь осветил лицо. Его лицо.

Карна замерла.

– Нот?! – вырвалось у неё, голос дрожал от удивления. – Почему ты здесь?.. Точнее… почему я здесь?

Она быстро осмотрела себя – та же ветровка, те же штаны, грязь засохла на подоле, будто она только что вышла из долгого похода. Воспоминания путались: тьма, лес, шаги по снег… волк.

– А если быть ещё точнее… Где я, чёрт возьми?

Нот медленно поднялся с кресла. Он был высок, почти нереально – как будто пространство само немного искривлялось вокруг него, придавая фигуре силуэт чего-то большего, чем человек.

– Угомонись, – сначала бросил он резко, почти машинально. Но когда увидел, как она побелела и слегка отпрянула, в его голосе появилась тень сожаления. Он провёл рукой по волосам и уже тише добавил: – Ты в моей комнате.

Его комнате. Он сам едва привык это произносить вслух.

Место, откуда никуда не нужно бежать.

Комната была тёплой, но Ноту казалось, что он стоит на холодном ветру. Он не знал, как она отреагирует, но, кажется, начал догадываться.

Голос Карны дрожал от злости. И от усталости. И от того, что она вдруг почувствовала себя слишком маленькой – среди этих стен, этой мебели, этих теней.– В твоей комнате? – переспросила она с интонацией, будто он сообщил, что она на Луне. – Это что, общежитие?! – она мотнула рукой, указывая на лепнину, высокие потолки, мягкий ковер и древний, живой камин. – Какого хрена оно у вас такое? А мы, простые "смертные", должны ютиться по двое в одной комнате с ржавыми батареями и шатающимися табуретками!

А он просто смотрел на неё.

Сколько лет он избегал таких моментов. Сколько веков – не отвечал ни на чьи вопросы. Сколько жизней – позволял людям верить в его недоступность.

А теперь – она.

Живая. Упрямая. Угрожающе настоящая.

Он провёл рукой по щеке, словно стряхивая что-то лишнее. Тень улыбки скользнула по его лицу, но не задержалась.

– Брат сказал, что ты искала меня? – голос Нота прозвучал низко, почти ласково, но в его спокойствии чувствовалось нечто острое. Как тонкий клинок в бархатной обёртке.

Он приблизился медленно, шаг за шагом, и в каждом его движении сквозила осторожность хищника. Карна, не осознавая, попятилась, но сзади была кровать. Мгновение – и он уже рядом. Его руки коснулись её плеч – и она вздрогнула. Сила прикосновения была лёгкой, но в этой близости было что-то слишком… личное.

– Ты только что пришла в себя после обморока, – проговорил он, мягко усаживая её обратно на край постели. Ткань шелестнула под её телом, тяжёлое одеяло сдвинулось, словно позволяя ей остаться.

Карна попыталась удержать дыхание ровным, но всё внутри сжалось.

– Для чего я тебе был нужен?

Она подняла на него глаза. И увидела в них – не холод, не насмешку, а… ожидание. Он ждал ответа. По-настоящему. Ей вдруг стало неуютно от этой уязвимости, едва заметной, почти спрятанной – но она была.

– Я… – она судорожно вздохнула, – просто хотела отдать тебе ту кофту, которую ты оставил. Вот и всё.

Но слова вышли слишком слабо. Она злилась – на него, на себя, на всю эту ситуацию. И голос сорвался:

– А, нет. Ещё – я хотела, чтобы ты поведал мне, какого хрена вы все от меня скрываете!

Она резко сбросила его руки с себя, и тут же отшатнулась – ладони обожгло. Будто она коснулась чего-то раскалённого, почти жидкого огня. Жар пробежал по коже до плеча, пронизав нервами.

– Ай… – прошептала она, больше удивлённо, чем в боли. Глаза расширились.

Он тоже замер.

– Ты почувствовала? – медленно произнёс он, глядя ей прямо в глаза.

Её руки дрожали. Она посмотрела на них – кожа была чистой, но всё внутри будто плавилось. Это не было похоже на обычное тепло. Это было… чуждое, инородное. Тело вспоминало температуру, которую она никогда не знала раньше.

– Я… – начала она, сбивчиво, – раньше… я не чувствовала такое. Никогда.

Нот смотрел на неё, будто видел её впервые. Его взгляд стал изучающим, сосредоточенным, почти тревожным. Он даже отступил на шаг, словно опасался дотронуться снова.

В комнате повисла тишина. Только камин потрескивал, отбрасывая оранжевые отблески на их лица. Пламя отражалось в его глазах.

Он прошептал, едва слышно, но с отчетливой чёткостью:

– Ты раньше не ощущала такие температуры…

Карна подняла на него взгляд. Беспокойство в ней сменялось тревожным осознанием: он что-то знает. Не догадывается – знает точно. А она – нет.

– И… всего-то? – он произнёс это почти с насмешкой, но голос дрогнул. – Ради этого ты перешла половину академии, ушла в снежную ночь, свалилась прямо в лесу… от обморожения.

Он прищурился.

– Интересный вопрос, кстати, – его голос стал холоднее, жёстче. – Как ты, Мавка, могла получить переохлаждение?

Слово рухнуло между ними, как раскат грома в гробовой тишине.

Карна замерла. В ушах зашумело. Даже потрескивание камина отступило, стало глухим, как сквозь воду.

Но её молчание, её реакция – всё уже сказало за неё.