Полная версия
Девушка солдата
Максим Дебюсси
Девушка солдата
РОМАН В СТИХАХ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Da hört ich eine Stimme: Kinder, seht,
Hier wurden die Faschisten einst begraben,
Verbrecher, die das Land mit Blut besät,
Die es verwüstet und geplündert haben!
– Эрих Вайнерт
В таинственности, где мрак,
Как тихий, маленький овраг,
Увидел вас – букет из роз,
Вы пробуждали слезы грез…
О, как сердце коснулись вы!
В надеждах новых, что живы;
И в этой нежности простой
Душа находит путь домой!..
Я помню ночь, как буря пела,
Пусть пушка подлая гремела,
Ваш взор крылья трепетные дал,
Вы – мой вечный идеал.
Помню ночь: гремели пушки, горела мгла,
И вы сидели, как кузнечик у опушки,
Под звуки умирающего Сталинграда…
ГЛАВА ПЕРВАЯ
“Война – дело скучное, грязное и, простите, вонючее…”
–Васильев Борис Львович
IВ век коварства и невзгоды,
Когда фашисты били наших,
Умирали солдаты за жизни ваши,
Во власти матушки природы!
Тогда вставала вся земля,
И Русь святая восставала,
Вся сила русского огня
Врагов жестоко покарала!
И в грозный час беды,
От севера и до Москвы,
Сплотились братья всей земли,
Едины были все полки!
И мы запишем подвиги их,
На чёрной странице вспыхнет стих!..
II
В год тяжелый сорок первый
Покинул он родимый дом,
Сражаться с ненавистным злом,
Так хотел мой друг земельный.
Я помню смех его с детишками,
И нежность в добрых тех глазах,
Взгляд его с потешками,
С печалью, с пылью на губах.
Там ветер выл, земля стонала,
И счастья она совсем не знала;
И вот у самой той границы,
Где на года замолкли птицы,
Он под штыки врагов пошел,
И в бой последний он вошел.
IIIБыл могуч – целый обоз увезет;
Помню в нем плескалась звезда,
На полях его руками косилась трава,
И когда хмельной не подведет.
В плечах стихийный силы поток,
Темный локон, как лиана, вьется,
Легкий, словно весенний ветерок,
Черты лица из водицы льются.
Любил бродить, где цветы расцветут,
Над водой и то там, и то тут.
Шел по полям, где камни шептали,
Люди вслед ему ковры махали.
И сам он острый, как сталь меча,
И в сердце возгорается свеча.
IVНе смог смириться с утратой сякой,
Роман ради кого я такой написал;
И легкий характер его понимал,
Я знал его душу простой и живой.
Дни сквозь тревоги неслись чередой,
Но сердце его не знало усталости;
Ветеран, прошедший через бой,
Хранил память о страшной напасти.
Каждый его жест такой о-го-го,
Павел Курганов – так звали его,
Паренек, гонявший беззаботно ребят,
Взмах и вдаль волна уносит закат.
Любил наблюдать, как гуляет краса,
И светлые грёзы кружат небеса.
VУвы, не ангел Павел был,
Хоть ликом светел, словно день;
В поступках видел только тень,
Порой душой своей остыл.
Он гордость в сердце затаил,
И над другими возносил,
Ученья пользу он забыл,
И праздность часто он любил.
Забавы ради, мог шутить,
И боль другим легко дарить,
Над чувствами чужих людей,
Не видя в том своих затей.
В любви непостоянен был,
И сердца девичьи разбил!..
Увы, талант свой погубил,
И в жизни счастья не вкусил…
VIОставив заботы, звала его мать,
Хозяйка, спеша день деньской:
«Сыночек мой милый, мой родной!»
Своим теплом согревая опять.
Александра, как церковные свечи,
Румянец играл на лице высоко,
Златая коса, что спадала на плечи,
Как алая заря в дали далеко.
Нежная, словно лебедь в тиши,
И голос ее, как песня души.
Любовь ее – океан без конца,
И весной веет ее красота.
Мать сберегает доброту для детей,
И в сердце навек память о ней.
VIIГавриловы славой живут,
Деревня та красой знаменита,
И в песнях краса ее воспета,
В деревне той дом свой ведут.
Каждое утро, петухи голосят,
Шагал Павел через поля,
В садах, где девицы блестят,
Стоят гордо седые тополя.
И дед на крылечке сидит,
И смех баб у колодца звенит,
Люди живут, как в сказке одной,
В согласье, с душой живой.
И стоит деревня в красе своей,
Средь полей и далеко от морей.
VIIIУ ворот пылится телега,
Шепчут, манят, говорят:
«Павел, уже часы велят!»
Кони рвутся, ждут побега.
Он взял вожжи смело,
И в далекий путь простой,
И коней пустив на дело,
Мчится, как снег зимой.
Широких простор тона,
Душа трепещет, как струна,
То манит счастье, то тоска,
И крепко сжимается рука.
Ночь покровом одевает,
Мать в мечтах его встречает…
IXВот уж день, а может второй,
Но из кустов Мужик выбегает,
И страх его едва не потрясает,
А герой в пути, довольный собой.
«Война! Фашисты грянут!
Земля в огне, и ужас наступает!
Немецкие полки ее смянут!»
Но спокойствие Павел не забывает:
«Уймись и выпей воды глоток,
Видно, вина ты принял чуток.
Иди домой, протрезвей, успокойся,
И бред оставь и не бойся!»
И поехал он, продолжая,
Коней подстегнул, вперёд улетая.
XИ вот до леса верст было лишь две,
Иль три – вдруг раздался гром,
И дым поднялся черным полотном,
Раздался грохот в вышине…
Повозку в щепки сразу разнесло,
И кони встали, дико захрапев,
Упали мертвы, кровью залило,
А Павел был отброшен, онемев.
И он, теряя сознание, упал –
В цвет кровавый мир окрашен стал;
Крики раненых, стоны еле слышны,
Брызжет кровь – жизни лишены.
Разорваны тела, (И плотью, и копытом)
Земля вокруг усыпана была!..
XIВстал Павел, недвижим страхом он,
В очах лишь ужас пережитых бед;
Пред ним дитя, ей нет и пяти лет,
Сидит у мертвой матери, как сон.
В очах невинных ропот лишь святой,
И кукла в маленькой руке лежит,
Солдаты рыщут этакой толпой;
Как подойти? Ведь смерть вокруг царит!
Нельзя дитя оставить в том гнету,
Он крался тихо, словно зверь в лесу,
Дом за домом, пепел, кровь и смрад,
Война – чудовищный парад!
Вдали слышно злоба, как гремит,
И смерть зловеще в воздухе парит.
XIIКак крысы танки выползли из тьмы,
Застыл герой в бессмысленном бреду,
Но девочку прижал, как к кресту,
И автоматчиков безумные ряды.
И побежал, куда глаза глядят,
И вдруг свист пуль над головой,
Сквозь дым, сквозь кромешный ад;
Земля дрожит и немец над землей!
Чует он, как девочка дрожит,
А смерть с косой над ним кружит;
Взрываются дома, горят сады,
И стон стоит над руинами беды.
Бегут они сквозь лесную чащу,
Глаза в испуге, сердце бьется чаще.
XIIIДеревья хлещут, ветви рвут одежду,
Но страх сильней, он гонит их вперед,
Ушли они! За ними лес замрет!
И вот проблеск надежды нежной.
Затихло все. Лишь шепчет ветер глухо,
Да птица где-то жалобно кричит,
Присел Павел, чтобы не злить духа,
И на девчушку с нежностью глядит.
Но вдруг… из чащи, словно тень из ада,
В очах безумие, ненависть и злоба:
Мужик возник, вскинув ружье враз,
И взгляд, что холодит, как мразь!
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
XIV«Не тронь, злодей! Она ни при чем!»
Заслонил девчушку Павел робко,
Но грянул выстрел, оглушая жутко,
И боль пронзила девочку лучом!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
XVИ тут в ушах Павла зазвенело,
И девочка осела на траву,
Не поверил горю своему,
В глазах его всё потемнело.
«За что? Что же вы творите?
Зачем забрали жизнь у малыша?»
Лишь страданья мне сулите,
И боль, что не передать слова!
Зачем вся эта злоба и вражда,
И смерть, словно госпожа?»
Вокруг руины, пепел и разруха,
Судьба смеется, как старуха…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
XVIПавел зрит: дитя молчит навек,
Вчера дышало радостно оно;
Кто начал бойню, злобное пятно,
Ненавидит он люто человек.
Кто кровью детской землю окропил,
Кто веру в счастье навек отнял?
От трупа взор Павел отвратил,
И на убийцу взгляд свой устремлял!
Но щелкнул выстрел, пал убийца,
След тень свою оставил без лица;
И Павел видит немцев грозный строй,
Пред неминуемой и страшной мглой:
Их форма серая, как печаль,
И взгляды ледяные, словно сталь!..
XVIIРужье схватив, он кинулся бежать,
Не зная ни пути, ни направленья.
Ждет война ужасным тленьем,
От врагов подальше убежать.
Он мчался лесом, дикий словно зверь,
Где мрак и злоба бродят,
И слышал крики тихие теперь,
Что злобу, ненависть разносят…
«Halt! Stehen bleiben!» – немцы кричат,
Стреляет Павел, отступать не рад!
Щелчок! Патронов больше нет,
Шальная задела пуля его скелет;
И тишина зловеще наступила,
И кровь на землю отступила.
XVIII, XIX. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
XXСквозь ветви пробираясь робко,
Герой упал, но вновь поднялся он,
И вот, просвет, как тихий сон,
Надеждой слабой в сердце гордо.
На тракт вышел, где царит покой,
Зловещий, будто перед бурей;
Ружье подняв, прикрыл рукой
Ту рану, что становится дурей.
Как вдруг режет слух эфир,
Взревели, ослепив весь мир:
Два грузовика, как адский спрут,
В грязи продолжал он свой путь.
«Эй, люди! Смилуйтесь, я погибаю тут!
Жизнь отдаю и меня не найдут!»
XXI«Что ищешь ты в глуши немой?»
Кто таков? Откуда взялся ты?
Павел поведал все, без суеты,
Про горе, что войне принес той злой.
«Ладно, садись», – один из них сказал, –
«Поможем чем сумеем в трудный час»,
Но помни, парень!» – строго наказал:
«Не смей нам лгать, хоть тяжело сейчас…»
Солдаты в кабину сели равно
А Павел в кузов, где темно,
Где ящики с патронами лежат,
И грузовик затрясся наугад!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
XXIIВ железном кузове трясло,
Солома хрустнула под ними,
Бросала тенями живыми
Лампада слабое тепло.
«Пришла война в одно мгновенье», –
Старик тряпицу Павлу протянул, –
«Фашистов орды, неся разрушенья!»
«Перевяжи, сынок, ты рану растянул».
Бомбили села, жгли дома,
Пришла война, сошла с ума,
Косили старых и родных;
Не щадят даже молодых.
Замолчал старик, отвел глаза,
По ним скатилась вдруг слеза…
XXIIIС детьми жена в углу сидит:
Один лишь стонет еле-еле,
Другой во сне, в своей постели,
От стрел незримых мать хранит.
А дева юная близка,
На платье кровь алеет ярко;
В очах лишь только пустота,
Рука на сердце – жизни жалко.
Мужчина с раной на ноге,
Сжимает крепко ППШ в руке;
Старик же шепчет еле слышно:
«Нас услышит Бог великодушно!»
Солдаты в куче там лежат,
Их губы мерзнут и дрожат…
XXIVВздохнул старик, взглянул вокруг:
«Я тень великую видал,
Как дым, по полю проплывал,
Когда бомбили Спасский луг!»
Лишь холод обнимал недуг.
Она взглянула и шептала,
Не зверь то был, не враг, не друг,
И тишина вдруг наступала…
Потом огонь, и взрыв ужасный,
И мир затих, такой несчастный.
В ее глазах был вид пустой,
Как будто видела конец земной.
С тех пор мне чудится порой,
Что тень та бродит за спиной…
XXV
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
XXVI«Ты веришь мне? Иль я безумен?
Война – лишь знак, а впереди
Лишь что-то движется в тени…»
Старик замолк ником не нужен!
Где мать сидела по углам,
Детей от смерти укрывая,
И вдруг раздался голос там,
И словно тень собой спасая:
«Замолкни, старый! Ты забыл,
Как страх нам душу надломил?
Зачем плетешь ты бредни тут?
И так все смерти в сердце ждут!
Им страшно, им и так темно,
Зачем тень зла несешь в окно?»
XXVIIСтарик поник, склонил главу,
Мотор гудит, и шепот тлеет.
Все то, что душу еле греет,
И все это идет ко дну!
А Павел зрит, как дети ждут:
«Как вынести мне эти муки?»
Как все раны их души жгут:
«Как удержать себя в разлуке?»
Дорога – ад, ухабы, мрак,
И путь их горестный итак;
Взрывы, как гром гремят,
И пули, словно комары, звенят.
Солдаты ежатся в испуге,
Молясь в неистовом недуге…
«Отец, услышь!» – шепнул он ввысь,
И к небесам взметнулась мысль:
«Дай мудрости, дай силы, Боже,
Чтоб разум мой осилить тоже!»
ГЛАВА ВТОРАЯ
Соня?..
IВот утро. Тягостно оно,
Сожгло все тени, скрыв печаль;
Пыталась выжить невзначай,
И сердце бьется так уныло.
Пришли машины – старый хлам,
Дымя, надрывно кашляя;
В них груз живой, как срам,
Слабостью своей пылая.
Старик поник. Он видел ад,
Душа изранена стократ.
И в кузове, где стон и плач,
Влачит свой путь, как старый мяч.
Окинул взглядом лагерь свой,
Средь руин герой, где стынет зной.
IIЯвив картины горя,
Раскрыл борт грузовик слепой —
И хлынул смерти рой,
Явив ужасы террора…
Раненые тела бездыханны,
Сплелись в мертвый узор;
Эти тела безымянны
Глазами глядят в приговор.
Выносят их один за другим,
Бледен их лик, словно дым.
На пол, на песок холодный,
От пуль, от боли голодной.
Дрожит сестра, но она тороплива,
И хочет домой. Ну где её сила?..
IIIИ каждый солдат покуда живой,
Видит того, кто уже упокоен;
Сегодня он дышит, но неспокоен —
Завтра, быть может, придет роковой!
И вдруг все рухнуло в миг —
Не обман, она здесь лежит;
Знакомая шаль… Матери лик!
И Павел громко кричит.
Стоял он, в землю вросший ногой,
И эта боль, как камень сырой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
IVЗастыли, исчезли все звуки,
Лишь в ушах стучали набат;
И мир, как будто табак,
Чувствовал зной мертвой руки.
И сколько его губы шептали:
Его дорогое, родное «Мама?»
Лишь небеса в ответ промолчали,
А сердце кричало: «Эта драма!»
И жизнь потекла, как тихая река,
И взрослая судьба пришла издалека.
Так кончилось юность, померкла,
И новым свершениям подвергла…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
VСознанье явилось, но мир другой,
Не поле сраженья, не запах беды,
И бледные, призрачные сады,
Вокруг тишина, и покой неземной!
И вот тень, что старик рассказал,
Плывет, как туманная мгла,
Огромна, безлика, он ее увидал,
Как сквозь время она проплыла.
Не враг и не друг, не живое создание,
И шепчет безмолвно страданье;
Забытое имя, далекий наш дом,
Лишь холод струится, и пусто во всем.
И нет в этом страха, лишь горькая боль,
И понял Павел: это не смерти король.
VIВот свет вспыхнул дневной,
И скрип глухих шагов,
И сознанье из плена оков,
Вернулось, где пахнет сосной.
Лежал Павел на жесткой носилки,
Под простынкой, укрытый слегка;
Вокруг дыханье вполсилы,
А рядом сестра и большая игла.
Стены шептали, и Павел, держась,
Ногой волотид, с мамой прощаясь.
И туго на ноги свои привстал,
Вдоль лазаретных рядов зашагал.
В палатке той у входа почти,
Увидел знакомые черты.
VII«Иван?» – слышно едва,
Тронул друга дрожащей рукой;
И не удивляет полный покой,
Иван повернулся слегка.
«Пашка…» – замолвило эхо,
И снова забылся, отбросив весь мир.
И болью пронзило, жестоким утехам,
Что этот покой изранен и сир.
Павел стоял, не дыша, как в тумане,
Что ждет его на кровавом экране?
Оставил Ивана в забытом сне,
В этой гнилой и пустой избе…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
VIIIРаскрылся лес, и новый день
Дышал прохладой полевой.
И воздух плыл над головой,
В палатках стихла даже тень.
Павел, выйдя из душной мглы,
Вдохнул июньский аромат,
Шагнул, забыв про кандалы,
Где ждала страна и новый лад!
И вот у котелка дымка,
Сидел солдат – рука крепка,
Где пламя съело уголек,
И чистил Миша свой клинок.
И тут девица подошла к нему,
Рассеяла неземную красоту…
«Сверкала дуло в его руках,
Он был спокоен и суров,
Забыв, про горе и про страх
Среди военный голосов».
IXКак золотистый летний свет,
Ее волос струился шелк,
И веснушек рассыпался полк –
Она прекрасна как рассвет!..
Как поцелуи солнца платье,
Что, кажется, сбежало с бала,
Струится, легкое объятие,
И жуть войны девица испытала.
«Что делаешь?» – спросила дама,
«Оружие чищу для кармана».
А ты, откуда здесь скажи?»
«Соня я! Как это делать? Покажи!»
И каждый вздох ее, и жест,
Всё было чудом, манифест!
XМиша вздохнул, его чело
Покрылось вдруг морщиной строгой:
«Занятий много, путь дорогой;
Прости сестра, сейчас не то…
Не в силах я прервать сей труд,
Караулу надобен покой.
Иди, здесь скоро соберут…
Все силы в стойкий строй!"
Отчаявшись, она пошла
Обратно в сторону леска,
А Павел, дыша из-за ствола,
Следил за ней издалека.
Теперь решился и сердца стук,
Он вышел, избегая рук.
XIИ, словно невзначай, задел
Ее плечо, едва касаясь;
И васильки синие распускались,
В глазах ее рассвет горел.
«Простите, гражданка, за мой
Неловкий, скажем так, маневр.
Я путь прокладывал иной,
Не чаял встретить здесь шедевр.
Но встретил… Ослепительный,
Наш край, он в целом удивительный,
Как утренний восход зари,
Но вы прекраснее верно-ли?
Нет прекраснее той поры,
Когда великие миры…
Как стройка нового завода,
Как песнь нового народа!»
XIIКак будто слушали двоих:
Вся ширь полей, речной изгиб,
И каждый одинокий гриб
Внимал молчанье уст немых.
Дыхание рощи, тихий вздох,
Плели узор из нежных чар;
И каждый полевой цветок
Свой аромат дарил их чудный дар.
В лучах рассвета, золотых,
И в шепоте берез простых,
Купался ласковый простор,
Звучал любви неспешный хор.
Трава росой умыта. В ней
Сияния девичьих очей.
XIIIВдвоем по лагерю они
Бродили, позабыв тревоги,
Что мелькали в их потоке,
Смеясь, взирая на огни.
О жизни мирной речь вели,
О счастье, что зовет их где-то,
О том как реки потекли –
Июньской ночью, жарким летом.
Она с улыбкой на него,
Про жизнь в деревне, про село,
Смотрела, слушая рассказы,
Забыв про время и про даты.
Он о работе говорил,
И словно воздух ее манил.
XIVНо вдруг тропинка завела…
Их к месту, что молчало глухо,
И замерло в груди их духо…
Там тишина загробная была.
То было место, скорбный край,
Где вечный обрели покой,
Те, кому еще рано в рай,
И жили своей нуждой…
Павел застыл, в глазах тоска
Его пронзила на века.
В земле сырой нашла приют,
И слезы горькие текут;
Он знал, что где-то мать лежит,
Ее любовью Павел дорожит.
XV«Моя матушка… Где она?» –
Шептал он, стиснув кулаки, –
«Как посмели эти мудаки?..» –
Он побледнел лицом сполна!..
И взор его хотел рыдать,
Он опустился на колени,
Руками землю стал копать;
И боль, и горечь, и потери.
Стоял, как памятник докучный
Как ленивый и очень скучный!
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
XVIШептала Соня: «Павел, встань,
Идем отсюда, здесь не место!..» –
Но жизнь зовет, забыв про бегство, –
«Ты меня прошу не рань!»
Герой поднялся, взор засох,
Все так же в нем тоска металась,
Вырвался из легких вздох,
И скорбь в душе его осталась.
Они пошли, тропа вела,
На небе ночь уже плыла;
«Скажите, Софья, вы откуда?
Где вы были война покуда?»
Она вздохнула: «Из столицы я,
Там, где живет семья моя…»
XVII«Мы с отцом в деревне были —
Там дел не мало накопилось,
Давно работа там томилась,
Ждали того, кого не забыли…
Но вдруг безжалостно и злобно
Завыли вражеские птицы,
И стало небо грозно,
Бомбежки разрывали лица!
Отец мой быстро без раздумий
И с ним средь черных мумий,
Нашел шофера, дал расчет,
Мы с военными поехали вперед.
Добрались до лагеря мы с боем,
Теперь там формируют роем!»
«Там беженцы, как мы, страдали,
Отряды, что зовутся партизаны!..»
XVIII, XIX, XX. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
XXIА Павел с Соней чуть в сторонке,
Шептались, позабыв про бой.
Она смеялась, как дитя весной,
Поправил локон он ей тонкий.
И взгляды их медленно сплетались,
Легло смущения на их черты,
Они, кажется, терялись,
Забыв про войну, про свои мечты.
И тут раздался голос с усмешкой:
«Ну, голубки? Занялись потешкой?» —
Он был невысок, но крепок, —
«Командир Медведев я! Без цепок», —
Взглядом, что пронзал на сквозь, —
«Расслабились вы двое не всерьез!»
XXII«Фамилия?» – властный тон,
И Павел скрыл в груди волнения.
Медведев: «Оставь сомнения!»
«Курганов!» – звук, как колокольный звон!
«Софья, вас отец зовет!» – тихий клич,
Стоял Медведев, ввысь смотря;
Павел, ногой оттолкнул кирпич,
И резко двинулся, вперед шагая.
Тянулись минуты бесконечно,
Дорога травой заросла навечно,
Вот Миша! Павла с ним Медведев свел:
«Мясо нужно, чтобы люд не отцвел!
Пойдете! Лес даст вам ответ.
Добыча – ваш боевой обет!»
XXIIIВокруг шумел великий русский лес,
Как древний храм сквозь много лет,
Стоит вовек, храня секрет,
Березы белые, их тонкий вес.
Здесь каждый легкий закуток,
Казался частью вечной красоты,
И солнце светило, как поток
Драгоценности чистой доброты.
Пахло хвоей и грибной порой,
И тишина стояла над землей!
Цвели цветы, роняя лепестки;
Их топтали солдатские башмаки.
Сквозь чащу мелькнула тень,
Кабан вышел в этот день!
XXIV«Ну Курганов! Стреляй же, не зевай!» –
Глаза Мишани вспыхнули огнем,
Испепеляя все своим житьем,
И выстрел грянул невзначай!..
Но зверь ушел, лишь эхо прошумело,
И звук пропал, растаял в тишине.
Кабан бежал, оставив след умело,
А сердце Павла сжалось в глубине.
«Да что ж ты, Пашка! Руки, что ль, кривые?
А ты мазила! Дни теперь худые!
Тебе бы в тыл! К девчатам на потеху!
Один промах и конец успеху!»
Слова Миши, как острые ножи,
Павел стиснул зубы, не сказав не лжи.
XXVВдруг не шорох зверя, звук иной,
Сквозь ели тени промелькнули;
«Немцы! Паша! Уснул, что ли?»
Нарушил Миша тот покой!..
Их тела слились с листвой,
Тихое дыхание и сердце билось,
Миша считал: «Один, шестой…»
Шесть силуэтов в чаще скрылось.
И Мишин пистолет в руке,
Часового немца, что в траве,