Коммунальный Рай

Мара Стрябчева

Коммунальный Рай

Питер, как плохо зашитая рана, сочится красотой сквозь грязь.

Галя, вооружившись наушниками, выпустила на волю музыку из телефона и отдалась танцу – священному ритуалу чистоты, исполняемому посреди хаоса. Ведро звенело, словно колокольчик на шее у заблудшей коровы, а тряпка чертила причудливые письмена на паркете, чьи трещины хранили отпечатки прожитых жизней: десятилетия грязных сапог, пролитых щей, запекшиеся капли крови от былых ссор и следы детских слёз. Она двигалась ритмично и грациозно, словно верховная жрица культа Домостроя: отодвигала обувницы, полные рассохшихся сандалий со стоптанными каблуками, смывая грехи пыли, осевшей за год или даже больше; расставляла обувь по цветам и рангам, выстраивая пёстрый немой караул у каждой двери, подобно солдатам, готовящимся к параду.

Затем она перешла в кухню – двадцать квадратных метров, пропитанных паром и претензиями, ароматами вчерашних щей и сегодняшнего раздражения. Стол, изрезанный ножами и судьбами, – каждая царапина здесь была словно морщина на лице старухи-судьбы. Два стула, подоконник, превращённый в «огород»: базилик, укроп и помидоры черри – последний оплот личного пространства в этом общем владении. Галя протёрла листья с нежностью садовника, ухаживающего за Эдемским садом, сорвала помидор черри, съела, зажмурившись от удовольствия, ощущая на языке взрыв сладости. Вытерев пыль на подоконнике, она двинулась дальше, в ванную. Там, на спинке облезлого стула, висела старая занавеска – ветхий саван, пропитанный воспоминаниями о чужих телах, свидетельница тысяч чужих омовений. Галя сорвала её одним решительным движением, будто срывая пелену с глаз, являя миру новую – с бирюзовыми дельфинами, пляшущими в хрустальных волнах. Повесив занавеску, Галя отступила на шаг, окидывая взглядом обновлённое святилище, и провозгласила: