Психология насилия

Это напоминает эффект теории заговора, где сложность и неясность наконец-то разоблачены: непонятное теперь вызывает азарт, а между тем растет чувство собственного превосходства. Когда порог насилия пройден, человек воспринимает происходящее скорее как наблюдатель. Однако, будучи участником, эту позицию «над» ничто не способно поколебать.

Так же воспринимает ребенок запреты – например, не бить по батареям. В этом простом действии словно появляется новый смысл, он продолжает попытки с новой силой и оживлением. В этом ключе становится понятно значение плаката движения против сексуального насилия: «”Да” значит “да”».

По этой же причине упразднение нормы (в отношениях, группе, социуме) воспринимается как освобождение – оно желанно! Воздвижение новой <общей> нормы или возвращение к прежним ценностям[20] часто являются примером высокого пафоса при низменном использовании – это и есть логика насилия.

Согласие

Если протест и стремление урезонить лишь подстегивают насилие, то согласие и смирение также не позволят его избежать. Если в насилии нет приравнивания к «да», то что тогда значит прямое «да»? Оно скорее смущает, воспринимается как манипуляция, стремление вести игру на чужой стороне, огорчает, подстегивая насилие.

Мысль насильника выглядела бы так:

«Как ты себя ни веди, все нацелено на то, чтобы меня спровоцировать и вывести из себя».

Это ловушка: насильник продвигает идею соблюдения «общих» правил, которые обеспечивают мир и процветание. Но вся его сторона – словно страна, которая представляет из себя сплошную границу, которую невозможно не пересечь. Более того, жертва насилия чувствует, что затишье – своего рода перемирие – самое страшное время, когда копится напряжение. Возможность насилия пугает больше, чем реальный срыв, и вызывает тревогу. Желание довериться спокойствию – самый сильный катализатор насилия.

Поведение жертвы всегда воспринимается как пассивная агрессия или как высказывание недовольства под маской смирения – стремление выйти из-под контроля. Такой выход интерпретируется насильником как издевка, скрытое презрение и насмешка. На подавление любого сопротивления нацелена машина насилия:

«Я хочу, чтобы ты со мной согласился. Но когда это произойдет, я не смогу это принять, потому что за этим стоит какой-то замысел. Соглашаясь, ты отмахиваешься от меня, игнорируешь».

Иными словами, насилие абсолютно не приемлет пассивной позиции:

«Если у меня все служит возбуждению, то значит, и у тебя. Просто на мою “прямоту” ты отвечаешь хитростью, хочешь переиграть, притворяясь».

Так, игнорирование видится не как усталость или безразличие, а как активное игнорирование – ирония или сарказм.

«Ты такая же азартная, как и я. Соглашаясь, ты отбираешь у меня мой напор <…> все, чтобы сделать меня бессильным или выставить в дурном свете».

Насилие выдерживает напряжение, которое не может быть разрешено на стороне жертвы, за что ту и «судят».

Откликом на насильственную позицию является мазохистическая логика:

«Как бы я себя ни вел, ты будешь считать, что я тебя провоцирую, поэтому единственный способ избежать этого – действительно провоцировать, тем самым подтверждая твои представления обо мне как о провоцирующей стороне и таким образом все же переигрывающей тебя, делая презренным и бессильным».

С согласием насильнику сложнее:

«Я настаиваю, чтобы меня слушались, но возбуждает меня обратное».

На отказе вообще строится бессознательная логика желания. Об этом говорится у З. Фрейда в «Толковании сновидений». Например, ребенку отказываются покупать мороженое, и в эту же ночь ему снится гора мороженого. То есть он находит территорию, где его желания не ограничены.

Насильник видит себя в позиции того, кому отказали, и, чтобы преодолеть этот кризис, он ставит себя на место того, кто имеет власть, кто ему отказывает, словно пытаясь эту позицию отобрать. Так, ребенок, который впадает в исступление – например, в магазине, когда ему отказались покупать игрушку, продолжает логику родительской настоятельности, но уже своими средствами – валяясь и истеря на полу магазина игрушек. Этим он пытается перевесить родительскую бескомпромиссность за счет такой же эмоциональной бескомпромиссности, усиливая ее при этом до выхода из себя. Так же видит поведение жертвы насильник – в тайном подражании.

Система без выхода

Насильственные отношения не предполагают выхода. Все отсылки вовне воспринимаются как недовольство. Например, требование к партнеру все же найти работу или бросить пить. Любое недовольство, желание выйти из отношений воспринимается как манипуляция.

Нежелание только подчеркивает необходимость:

«Вы должны в этом участвовать именно потому, что вам не нравится, именно потому, что не понимаете зачем это нужно».

Например, девушка говорит, что из-за учебы не может посетить день рождения свекра. Это становится поводом для всевозможных упреков и третирования в семье мужа.

Причина насилия

Запускает насилие всегда не прямая, всегда косвенная причина. Все дело в намерении другого, в его причине «так себя вести», каким она видится с позиции насильника. Версия насильника всегда нереалистична, не соответствует реальным мотивам жертвы. Выглядит она как психотически абсурдное предположение: «Ты это специально?!» или «Ты что, издеваешься?!».

Такие поводы, как издевательства, оскорбления, причинение боли, «отравление жизни» и др. требуют додумывания, наращивания масштабов ситуации, достраивания намерений за другого в полноте, пропорциональной тому, насколько жертва не была готова сделать нечто подобное[21].

Насилие требует масштабной интерпретации. Именно она дает импульс действию. Правда, сюжет такой интерпретации прост – «скрытое намерение», «провокация» жертвы.

Из разговора с жертвой домашнего насилия:

– Твоя жена говорит одно и то же: ты вкладываешься в то, чтобы мне было плохо!

– Да! А я не вкладываюсь! У меня нет такой цели.

– Это ее проекция: то, каким ты можешь быть, но, благодаря опережающему обвинению, должен перестать видеть ваши отношения: страдаешь в них ты.

Вывод: для того, чтобы насилие состоялось, требуется высокая степень надуманности, интерпретации. Жестокий приговор по надуманному поводу – характерная черта насилия. Поводом для срыва может стать кажущееся недовольство жертвы, которое приобретает для насильника непропорциональную картинность и полноту:

«Не хмыкай мне тут!» – предупреждает он.

Чему служит этот механизм насилия?

Он служит пассивной актуализации. Благодаря насилию человеку нет необходимости что-либо предпринимать, строить, представлять. Достаточно иметь «врага под боком»: насильника «вынуждают» включаться в неурядицы, где спонтанно проявляются все его достоинства (характер, сила убеждений, проницательность), которым не оказывается места в реальной жизни.

Обрушение отношений со всем окружением, разрушение своей жизни и тех, кто связан с насильником – «малая цена» за «торжество справедливости».

Так муж говорит жене:

«Я наконец-то понял, почему ты всем вечно недовольна, откуда эта постоянная грызня. Все дело в том, что ты ничего не хочешь: не хочешь быть матерью нашему ребенку, не хочешь строить карьеру, не хочешь быть мне настоящей женой. И чтобы я не обвинял тебя во всем этом, ты находишь причины во мне!»

Наказание за намеки

Насилие доводит ситуацию до абсурда. Самым жестоким образом наказывается не прямой проступок, а непокорность или любой намек на непринятие своей власти – даже интерес к тому, что насильник считает враждебным.

Косвенное игнорирование

Причина причин насилия – косвенное игнорирование:

«Ты делаешь нечто вопреки моему указанию, договоренности, и ты не мог не знать, как это важно для меня».

Насильник видит, что его атакуют не напрямую, а косвенно, контекстно – как в шутке. И такое смягчение со стороны жертвы не просто не снижает реакцию на замечание или невольный намек, а, наоборот, сокрушает насильника, схлопывает фокус его внимания, разворачивая программу реагирования.

Феноменология насилия

Мужчина срывается на женщину, которая плохо говорит о нем в его же компании.

Что происходит? Что становится стартером насилия?

Точка, с которой стартует насилие – женщина, которая не видит в происходящем «ничего такого». Ее «непосредственность» воспринимается как пассивный газлайтинг, за которым должна лежать насмешка, презентующая участника этого «театра», как мазохистическую личность.

В «Венере в мехах» Захера Мазоха самой жестокой, финальной пыткой оказывается реализация такого фантазма: Ванда, в которую влюбляется главный герой Северин, убеждает того в последний раз пройти через унижение. Она предлагает привязать и отхлестать его. Когда же он соглашается, на сцену выходит незнакомец[22], который действует под ее обличием, избивая главного героя.

Жертве достается за то, что ею можно пренебречь, и она это сама допускает.

«Дело не в том, что жена тебе изменяет, а в том, что ты ничего об этом не знаешь. Но в глубине души ты чувствовал, знал – но вел себя как незнающий. Словно струсил. То есть ты прекрасный пример человека, у которого сработала психологическая защита».

Насильник видит в измене желание, направленное не на другого человека, а на самого себя. Прямое и косвенное <желание> меняются местами. Насильник видит проективно, приписывая другому стремление поглумиться, желание выставить напоказ, причинить боль. Насилие оказывается актом прорыва из позиции, в которой привычно оказывается жертва насильника. Представление, что он сам не прямым образом оказался в таком же положении – невыносимо. И тогда измена – действие его партнера – является формой навязчивости – то, с чем невозможно бороться, что вызывает огромное желание и даже ломку: невозможно не изменить. Партнеру не просто хочется изменять, а делать то, что действует исподволь, что больше него, руководит им. И причина все же в том, кому изменяют.

Здесь речь идет о спонтанном насилии. Оно целиком строится на такой перемене позиций, которые должны порывисто быть возвращены в «исходное положение». Так, в пьесе «Трамвай “Желание”» главная героиня подшучивает над мужчиной своей сестры, пытается установить свои правила в его доме, на что тот «восстанавливает прежний порядок», срываясь в насилие.

Насилие же постоянное строится на удержании постоянства порядков и правил на другой стороне – стороне жертвы. При этом собственное соблюдение каких-либо правил на собственной стороне вещь необязательная. То, что принимают за отрицание, т. е. отказ от того, что действия насильника способны ранить, – высшая ценность насилия: ценность быть вне контекста другого, «хотеть только хорошего». Насилие, соответственно, – это делегированное соблюдение правил, предписаний, контекстов, освобождающая самого насильника, а также способ избегания навязчивости.

Частая насильственная манера – утверждать подобное:

«Именно зная, что это для меня значит, ты так поступила. Значит, получишь ты ровно то же – что-то невообразимо жестокое, то, что будет способно компенсировать твое изощренное намерение».

Насилие – это заимствование чужого намерения – такого, каким оно видится с точки зрения насильника – предполагающим:

«Не может быть действия или бездействия, не направленного на меня…» / «Ты все делаешь специально, чтобы я…» / «Все, что делаю я, – это акт моего бессилия, высказывания на неспособность возразить».

Такая парадоксальность – важная часть нашего феномена.

Магическое мышление

Магическое мышление – вера в то, что я нахожусь в центре и имею влияние на явления со мной не связанные. В детстве оно возникает из-за кризиса на стороне родителей:

«Если родители ругаются или разводятся, то это из-за меня, я – плохой». – и ребенок впадает в тревожность или депрессию.

Или:

«Если родитель меня сильно опекает, тревожится, значит, этому есть причина: я болен». – и ребенок может действительно заболеть.

То есть в магическом мышлении производится постановка себя на место того, кто лежит в основе явления, обладает большой властью. Из этого выстраивается цельная, устойчивая картина, где человек оказывается в проблемной ситуации – но он актуализирован, и такая подстановка «многое объясняет»[23].

Магическое мышление работает, например, в подозрительности, когда бросающаяся в глаза деталь рисует альтернативу привычному порядок вещей. Такого рода мышление включается в ответ на оправдания. Приводимые аргументы кажутся фальшивыми, потому что «истина» находится в другом месте – не там, куда указывает оправдывающийся, а во мне:

«Ты что, специально <или мне на зло>?!» – кричит мать опоздавшей дочери.

Вряд ли эта женщина думает, что дочь, задерживаясь, жаждала произведенного эффекта – например, стояла под дверью лишние полчаса. Но логика тут работает не так, как обычно. При этом само магическое мышление не приводит к насилию.

Что же должно произойти в этой логике, чтобы сработало насилие?

Магическое мышление должно перевернуться. Да, насильник так же, как и в магическом мышлении, считает, что все связанно с ним – но косвенно. Он – не причина, но адресат. Все происходит, чтобы дать ему «знак», что-то показать, бросить вызов, переворачивая тем самым ситуацию с ног на голову[24]. Причиной кризиса оказывается другой, от которого нужно отмежеваться, чтобы вернуть порядок.

«Это ты во всем виноват!» / «Из-за тебя все мои проблемы, вся неудовлетворенность и напряжение!» – так мыслит насильник.

Фокус насильника смещен с задач и обстоятельств на того, кто делегировано с ними не справляется. Тут соблюдены два условия невроза:

1. На меня происходящее по-настоящему не влияет;

2. Чем меньше это меня касается, тем острее переживается.

Нюанс в том, что невроз переживается самостоятельно, а насилие – адресовано.

От эмоционального преимущества насилия трудно отказаться, потому что чужая ошибка или «несоответствие» переживаются как собственное достоинство. Люди, например, чаще ругаются не ради простого обличения другого, а ради занятия позиции скрытого превосходства.

Перформатив и реформатив

Перформатив – это равноценное поступку высказывание[25]. Например, человек говорит: «послушай», – вместо того, чтобы остановить возражения другого. Реформатив означает обратное: делать вместо говорить.

Насилие как реформатив выглядит следующим образом:

«То, что я тебя бью или обзываю – лишь способ донести, что без такого воздействия ты воспринять не способен. Этим я пытаюсь показать, каким потрясением было бы для тебя случившееся, посмотри ты на происходящее моими глазами. А поскольку мой взгляд охватывает тебя, то и ты – лишь часть картины, а не тот, кто владеет ситуацией».

Акт насилия – это восторг от собственных способностей на фоне недостатков другого – нарциссический акт. Фраза «да, как ты не можешь понять» подразумевает: «как восхитителен я должен выглядеть с твоей стороны, умей ты это разглядеть».

Так, жертве травли обычно предоставлена честь быть скрепой и воодушевлением остального коллектива из-за того, что она не способна разделить преимущества агрессивной группы. Примером реформатива служит любое действие, после которого жертва возражает:

«А просто сказать нельзя было!»

Есть два вида насилия, построенных на перформативе: пассивная агрессия и газлайтинг.

Пассивная-агрессия построена на сарказме: тебя невозможно остановить или переубедить, и «я не в силах» не сделать то единственное, что выдает мое несогласие – это избыточное согласие или творческий способ это «согласие» продемонстрировать[26].

Формальность

Если бы инстинкт насильника мог быть осознан им самим, то звучал бы так:

«На самом деле, мне все равно, как ты ко мне относишься. Важно само выражение твоего отношения!»

Это выходит из-за того, что насильник больше склонен к наблюдению, чем анализу. Точнее анализ возникает у него спонтанно, как восстановление картинки из признака, своего рода «улики»: «Ты не так на меня посмотрела – значит, бросаешь мне вызов…» / «…подала горячий суп – значит, хочешь, чтобы я обжегся» и проч.

Парадокс в том, что несоблюдение важных для насильника правил ценнее, чем соблюдение. Он оживает, его способности актуализируются, он становится энергичным и уверенным в себе. Более того, соблюдение требований человека, склонного к насилию, также могут вызвать его недовольство. Исключение – если правила соблюдаются неистово, подобострастно – когда жертва берет на себя эмоциональное наполнение того, что было формальным и пустым для насильника.

Одержимость

Как связано желание и насилие?

На вопрос: «чего мы хотим?» Жак Лакан ответчает: мы желаем желания другого:

«Даже если я не готов к желанию другого, я все равно на него рассчитываю, и это способно все для меня перевернуть. А твой интерес ко мне поможет стать одержимым тобой».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Другими словами: навязчивость, компульсивность. Это непреодолимое влечение, постоянное возвращение к мыслям, чувствам, действиям. Если совершить такое действие не получается (например, крутить в руках любой небольшой предмет), увеличивается тревога и появляется стресс.

2

То есть жертва насилия, тот кто является адресатом насилия. Здесь не имеется в виду понятие Другого, которое развивалось таких философами XX века, как Мартин Бубер, Жак Лакан, Жан-Поль Сартр, Эммануэль Левинас и др.

3

Это «для всех» выражает степень генерализации переживания, разрастающейся идеи: «Любой бы это понял, а ты – нет. За твоим внешне невинным поведением лежит провокация, на которую я просто не могу не ответить».

4

Напоминает анализ человеческого поведения З. Фрейда: «Распевая в темноте песни, путник отрицает свою боязливость, но светлее от этого не делается». (З. Фрейд. Торможение, симптом и тревога. Т. 6. С. 227–310; с. 241).

5

Тот, кто недавно открыл для себя новую веру, систему убеждений, был принят в круг единоверцев.

6

Человеку предлагается посчитать до пяти, прежде чем «сорваться».

7

Метод тот же, что при состоянии шока или панической атаке: человеку предлагают сосредоточить свое внимание на деталях – например, найти пять вещей синего цвета в комнате.

8

Зависимость – симметричный процесс: человек старается включится во все, что ему навязывают, чего от него ожидают, но вместо этого обнаруживает себя в откате зависимого срыва – в употреблении.

9

Встречаются также ситуации, когда женщина не может отказаться от роли матери и жены, воспринимая мужа и ребенка как ровесников. Подобное поведение встречается и у мужчин.

10

Слияние или конфлюенция – механизм психологической защиты, когда граница между одним человеком и другим стирается, образуя единую форму, которая объединяет двух в одного – в «мы». Так, молодые матери, могут сказать о ребенке: «мы покушали», «мы погуляли». Когда эти отношения распространяются на взрослые, такое блаженное «объединение» предполагает третью, агрессивную сторону. Под влиянием этой угрозы посторонний видится либо как слабый и беззащитный, либо, когда тот хочет выйти из слияния, как агрессивный и пугающий. Лучшей иллюстрацией конфлюенции является реакция Фаины Раневской на двух перешептывающихся актрис за кулисами. Она спросила: «Против кого дружите, девочки»?

11

Теория авторитарной личности возникла в 50-е годы. Ее разработали психологи из Калифорнийского университета в Беркли совместно с немецким социологом и философом Теодором Адорно. Задачей ученых было исследование типа личности, склонного к фашизму и антисемитизму. В результате научных изысканий данный тип личности и получил наименование «авторитарная личность».

12

Теодор Адорно. Исследование авторитарной личности. Под общей редакцией д. ф. н. В. П. Култыгина. М.: Серебряные нити, 2001. с. 15.

13

Фрустрация – эмоциональное состояние, возникающее из-за того, что человек не может получить желаемое. Фрустрация возникает из противоречия между желаниями и возможностями, ожиданиями и реальностью. Автором теории фрустрации (с лат. «уничтожение замыслов») является американский психолог и психотерапевт Саул Розенцвейг. Он же разработал методику, исследующую реакцию на неудачу.

14

В этом смысле слово, которое больше всего отражает логику насилия, – «за*бали!». Означает оно следующее: от меня постоянно что-то требуют, дергают, не могут оставить в покое. Это слово выражает путаницу личного и рабочего, которая вызывает характерный гнев и обесценивание.

15

Именно обвинителями, а не обвинениями. Обвинения, как и любая аргументация, бессильны в глазах авторитарной личности. В этом разница видения жертвы и насильника: если жертва что-то хочет объяснить, доказать, то пытается увещевать, а насильник видит перед собой словно бы истязуемое тело того, кто сам виноват в своих страданиях.

16

Как в случае с буллингом, мазохистической или истерической провокацией.

17

Как в сновидении.

18

Мания – это, по сути, противоположность депрессии – гипертонус, всепоглощающая уверенность в себе.

19

Ретравматизация – это ситуация, когда на сформировавшуюся травму наслаивается новое травмирующее событие.

20

Что происходило в нацистской Италии и Германии.

21

Здесь доказательством служит ситуация, в которой систематичное насилие мужа над женой прекращает взрослый сын. Прекращает навсегда, единожды дав отпор. У этого мужчины спадает наваждение, где он был вынужден наказывать за слабость.

22

Ванда, чьей философией античной чувственности восхищается Северин, помогает загадочному персонажу-греку надеть свою соболью шубу. Она даже целует того за находчивость, когда тот подбирает меха с кровати.

23

Магическое мышление также лежит в основе механизма сновидений.

24

Джеймс Дж. Фрэзер. Золотая ветвь: исследование магии и религии. Перевод с англ. М. К. Рыклина. М.: АСТ, 1998. 784 с.

NB! Такой переворот соответствует описанному Дж. Дж. Фрэзером. Переход от магического мышления к религиозному: от веры в свою власть над миром, признание своего бессилия влиять на мир и передачи этой силы другому, «всемогущему существу».

25

Джон Л. Остин. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII: Теория речевых актов. М., 1986. С. 22–129.

26

«Выдающийся британский философ и лингвист Дж. Остин из Оксфорда как-то в своей лекции заявил, что во многих языках двойное отрицание дает утверждение, но ни в одном дважды повторенное утверждение не дает отрицания. На что сидевший в аудитории философ из Колумбии Сидни Мордженбессер ехидно процедил: “Да-да”».

Цитируется по книге Стивена Строгаца «Удовольствие от X. Увлекательная экскурсия в мир математики от одного из лучших преподавателей».