Чисто художественная трагедия

Михаил Корин

Чисто художественная трагедия

Уже пять лет как я на пенсии, но самое важное событие в моей жизни случилось сразу после того, как я стал пенсионером. Неожиданно я встретил человека, который многое во мне перевернул.

Сразу после прощания с работой и коллегами я получил визу и поехал в США, где давно хотел побывать. Не только из простого любопытства, но также из профессионального интереса. Должен признаться, что я искусствовед, профессор, заведовал кафедрой и более двадцати лет сотрудничал с КГБ – ФСБ как эксперт. Живопись является одновременно моей работой и страстью.

Приземлившись в аэропорту Кеннеди, я принялся курсировать по городам Америки, посещая самые знаменитые музеи и выставки и продвигаясь понемногу с востока страны на запад. И, наконец, я оказался в Сан-Франциско, где то ли мой каприз, то ли само Провидение привело меня на непритязательную окраину города, где, как мне сказали, продавали свои работы непризнанные художники. И тут совершенно неожиданно я нашел совершенно оригинальные, если не более того, картины. Я увидел в лавке сразу несколько полотен без сомнения одного автора. Автор без сомнения не был американцем – те уже разучились писать. Помимо того, в нем было заметно сильное влияние реализма, хотя сами работы не были реалистическими. Но у художника был свой голос, стиль и видение мира, что не часто встретишь. Я спросил у продавца имя автора, и моя догадка подтвердилась – тот оказался русским. У меня тотчас возникло желание встретиться с ним, и это было несложно осуществить, поскольку Бурков жил поблизости, снимая на паях с другим художником маленькую квартиру. Через полчаса поисков я стучал в его дверь.

Он сам открыл дверь и уже первый взгляд на него немало мне сказал. Бурков был одет бедно и крайне небрежно, что меня не удивило, поскольку я оторвал его от работы. Однако мой опыт общения говорит о том, что бесталанные художники с большим самомнением как раз стараются приодеться понаряднее даже во время работы. Я кратко и честно заявил ему о цели визита, но не увидел на его лице удивления ни тому, что я русский, ни моему интересу. Видно было, что он сосредоточен на своей мысли и потому взгляд его был скорее хмур, чем приветлив. Длинноволосый, худой и даже красивый парень лет тридцати мог бы с успехом ходить по подиуму, получая легкие деньги, но предпочел трудную жизнь. Выслушав меня и внимательно посмотрев мне в глаза, художник усмехнулся и просто ответил: проходите.

Пока шли по коридору, он указал на купленные мною три полотна без рамок, которые я сжимал под мышкой.

– Коллекционируете?

– Вообще, да. Эти, кстати, ваши.

– Так вы еще хотите купить?

– Честно говоря, сегодня я истратил все свои свободные деньги и до возвращения домой мне уже не придется покупать дорогие вещи.

– Значит, желаете посмотреть?

– Да.

– Заходите, смотрите.

Оказавшись в комнате, я увидел естественное в столь стесненных условиях совмещение жилья с мастерской, с неизбежным для художника творческим беспорядком. В этом кавардаке совсем не ощущалось присутствия женщины – Бурков жил один. На мольберте у окна стоял холст с неоконченным натюрмортом, написанном в той же, уже знакомой мне манере.