Путь к себе. Чёрная книга

После посещения Йосемити, ребята отправились в Сан-Франциско, где остановились в центральной части города в одном хостеле. За ужином, они повстречали одиночного путешественника из Перу и задушевно разговорились. Путешественник, так проникся к друзьям, что решил достать из рюкзака и угостить их изысканным перуанским уникальным ромом 18-летней выдержки. Вау. Так за такую встречу можно и курнуть, но ни трубки, ни бумаг – как? И тут тот парень достает свою морковку. И делает из нее трубку, раньше, такое Вэл проворачивал только с яблоком. Морковка дала приятный сладковатый вкус, и вечер был шикарен.

Признаться в этом путешествии Вэл был словно бесперебойный заводной мотор, Никита же камнем стабильности, и порой чрезмерно основателен.

Сан-Франциско очень понравился, забегая вперёд можно отметить, что Никита переехал туда жить, в этот тихоокеанский город со свежестью эвкалиптов, и частым туманом, словно Санкт-Петербург, откуда он был родом.

Никита. С ним произошло открытие дикого запада. Путешествие, что планировали ребята, продолжалось. Из Сан-Франциско на Юг в Сан-Диего, начиная по трассе номер один.

Они ехали по серпантинной дороге, мимо прекраснейшего места – Биг Сюр, фотографируя завораживающие местные пейзажи.

Добравшись Лос Анджелеса они, конечно, поехали в Голливуд, к Обсерватории Гриффита, и уже на входе в Район парк увидели табличку: «Пожалуйста, не кормите койотов». Что? Койоты? В городе? И тут же услышали вой койотов на луну – завели машину и уехали. Вэл приедет сюда ещё не раз и даже будет жить в пеший доступности во время пандемии… Друзья помчали на океан осмотреть Венис Бич. Вэл спустя пару лет будет жить и здесь тоже неподалеку, в Марине Дел Рей. Сделали пару фотографий на пляже и на пирсе, под которым они в будущем отыграют полночный дж сет, под шум прибоя и океанского бриза…

Где-то на дороге они встретили странного мужчину – кантри-музыканта, а в прошлом солдата. Он появился из темноты, как будто шагнул с окраины какой-то другой жизни – той, где пыль не смывается, а воспоминания носят форму жетона на шее. У него было лицо человека, прошедшего сквозь время, но не утратившего тепла. Глаза, подёрнутые ветром и дорогой, смотрели мягко, с печальной внимательностью, словно внутри звучала музыка.

Он носил фиолетовую рубашку в клетку – не потому, что хотел выделяться, а потому, что в ней было уютно. На шее болтался армейский жетон, потемневший от лет и смыслов. Из-под воротника выглядывал уголок синей банданы – не ради стиля, а словно в память о чём-то, что когда-то спасло.

Когда он говорил, его голос будто бы шёл через гитарные струны. Он не рассказывал – он наигрывал. Он играл музыку, чтобы не распасться. И когда струны начинали звучать, Вэл вдруг понимал: неважно, где ты был и что сделал, пока ты ещё жив и можешь выдохнуть в мир хоть один честный аккорд – ты ещё в пути.

Он играл на гитаре, а его взгляд был полон покоя, как будто война осталась в другом измерении. – Сейчас моя гитара – моё оружие мира, – сказал он и улыбнулся так, словно действительно знал, что говорит. Его музыка растворялась в горных дорогах, и что-то внутри становилось теплее.

А машина ехала, а Вэл очень хотел писать. Он не раз говорил об этом Никите, но на шоссе, порой бывает сложно остановиться. И Никита сказал:

– Сделай это в бутылку.

Словно слово старшего брата – джин повиновался.

Как только полилась струя, машину закачало, ещё б чуть-чуть и писька закончала бы. Конечно, в такой тряске, удержать это шланг было не просто, но он справился, и всё же несколько капель попали на светлое тряпичное сидение арендованного автомобиля. Ой, и даже ближе к тридцати годам есть возможность обоссаться, совершенно не от смеха. Смешно не было, так как сиденье в этих местах начало темнеть, будто было обработано каким-то специальным растворов. Пошла химическая реакция. Машина была помечена буквально, словно её благословили, и далее происшествий не было. Они ехали спокойно, и после случившегося стали более чуткими к желаниям друг друга.

…Как потом только они ни пытались это оттереть перед сдачей машины, старались – право, всё прошло гладко, за исключением пары царапин, которые покрыла страховка. Так никто и не узнал, что взрослый мужчина обоссался в машине.

После этого они поехали в Техас, стоит отметить насколько вкусным было почти любое придорожное тако-кафе в тех краях. Вэлу приехавшему из Нью-Йорка, работающему тогда на еврейских кошерных кэйтерингах, местная еда казалась наивкуснейшей. В Хьюстоне жил Рафаэль и его потрясающая собака Блу, они встретили ребят. Блу очень понравился Вэлу, и он ему тоже. В подарок Рафаэлю была подарена матрёшка-чебурашка. Ему она пришлась по вкусу, особенно название.

Блу был словно ветеран дорог, изучивший карту мира по запаху шин. Его стальная шерсть тёплая и плотная, пахла дорогой, ветром и чем-то родным; она поблёскивала в лучах утреннего солнца, а шейный чёрный платок придавал ему вид уличного мудреца – того, кто повидал бури, но всё ещё выбирает доверять хорошему человеку. Его золотистые глаза смотрели прямо в душу, без попытки понравиться, без просьбы. Он просто был. Был здесь и был рядом. Его глаза полны безмолвного сарказма, и где-то в глубине мерцала ласковая преданность. Он не лаял зря, не бегал за тенями. Блу просто смотрел – долго, внимательно, как будто всё уже понял. И когда он поворачивал голову в твою сторону, в этом взгляде было что-то большее, чем просто собачья преданность.

Это был напарник. Друг Рафаэля. Один из немногих, кто не предаст. Блу не нуждался в словах. Он умел быть, когда слова были бессильны. И, обняв его, можно было себя почувствовать в безопасности – даже если вокруг рушился мир. Потому что, если такой пёс рядом, значит, ещё не потерян.

Рафаэль же был как метеорит, который решил, что ему пора стать человеком. Загадочный, интенсивный, с чувством драматизма, присущим Скорпионам.

Вечером того же дня друзья устроили вечеринку дома у Рафаэля. Приехал местный друг Рафаэля, и очень быстро стало гораздо веселее. Вскоре он продемонстрировал пистолет в кобуре закреплённой к его голени и поведал, что в Техасе это может быть необходимо. Возможно, в воскресение, когда продажа алкоголя запрещена в этом штате…

Дом Рафаэля находился сразу за забором начальной школы, так что утром, когда похмельные мужики, возможно, ещё нетрезвые курили на крыльце, могли наблюдать детвору на школьном дворе, что играла между собой, ведя себя беззаботно – почти так же как они прошлой ночью. Наверное, отличались только размеры тел, время активности и употребляемые вещества.

Рафаэль говорил много, метко, но умел и слушать. Он умел молчать так, что казалось, он вот-вот скажет что-то, что изменит твою жизнь. И, как позже оказалось, иногда действительно работало.

Тем не менее похмельным утром Никита, Вэл и Рафаэль стали собираться на событие под названием Фризер Бёрн, местное мероприятие под эгидой Бёрнинг Мэна, проводимое в Январе в Техасском лесу, на частном Ранчо.

Глава 5.

«Утка-дракон —

личный Рафаэля пляж»

«Порой на вид: и золото-то не блестит»

Фризер Бёрн 2018 сразу задал тон. Техасская зима показала зубы. Лагерь располагался в сухом январском лесу, где кто-то заявил: – Мы нашли четырнадцать гремучих змей. То ли это была мера предосторожности, то ли чей-то злой юмор – но после таких слов даже тёплый спальник начинал казаться недостаточной защитой. Вэл стоял с чашкой в руке и вдруг почувствовал вкус настоящего приключения. Правда, в кружке был «Мэджик Джус» – это уже отдельная история.

…А всё начиналось с коктейля «Мэджик Джус». Коктейль цвета яблочного сока в бутылке. Ещё в первый день трое друзей в алкогольном угаре оставили его на центральном поле близ чей-то палатки. Здесь они и разбрелись по трём разным направлениям. Каждый углубился в своё личное исследование и испытание судьбы.

Наступила ночь. Выглянула луна. Фонарик Вэла начал садится. Батарейки умирали, как и надежды на тепло. Вэл стал искать свой лагерь, что мужики разбили на троих, GPS не ловил, и страх блуждания в ночном зимнем лесу усиливался. Было темно, холодно, и даже виделся снег, а подснежников не было.

Ещё чуть позже, когда стало по-настоящему холодно, батареи сдались перед техасским январём – фонарик умер. Лагерь потерялся в темноте. Палатку Вэл найти не мог, было откровенно страшно. Страшно было даже найти палатку, уснуть в ней и не проснуться.

Оказалось, что в Техасском лесу может быть очень холодно зимой. Найти палатку на отшибе в чаще Вэл в этой темноте пытался несколько раз. Ещё полгода назад он был каучсёрфером, а этой ночью, чтобы не замёрзнуть, стал «сёрфером огня» – перескакивая от одного костра к другому, словно по волнам. Люди у огня принимали его, спасибо. Вэл грелся, кивал, двигался дальше, пока около полуночи не оказался в баре Полдень. Здесь он заказал напиток, сделал буквально пару глотков и техасская девушка нагло вылила его на барную стойку. Он удивился, возможно, это была оплошность и заказал следующий. Она тоже вылила его на барную стойку. И третий напиток, не был исключением. Тут Вэла наконец-то осенило – и в ту ночь он не замёрз. Было даже жарко. Хотя обогреватель они так и не включили. И, возможно, даже влюбился, на гормональном уровне-то точно…

В споре с женщиной: либо проиграл, либо проиграл. Поэтому герой не спорил с ней, а просто победил несколько раз.

Жасмин появилась как-то внезапно – как порой делают Близнецы, точно стрела Купидона, пущенная из розового облака, набитого старыми комиксами, кофеином и нерастраченной нежностью. У неё было лицо девочки из будущего, которую забыли забрать с Луны обратно на Землю. Глаза – озорные, слегка прищуренные, будто упрямо искали весёлый парадокс даже в самой скучной фразе. Губы с пирсингом как сноска: «Не воспринимай меня буквально, я – между строк». Пирсинг присутствовал и в пикантных местах, там где были наколоты звёзды.

Вэл стал ночевать в её палатке – было комфортно и тепло. На вторую ночь девушка сказала, что у неё есть обогреватель – вот это была прям роскошь. Её палатка была так хорошо укомплектована, что холостяцкое логово, с пьяными храпящими мужиками вообще перестало его привлекать, судя по всему и дорогу Вэл туда почти позабыл.

Двери в лагерь Полдень – это двери в салун с дикого запада, буквально открывались туда-сюда и ещё какое-то время продолжали двигаться, словно половые губы его избранницы.

Вэл влетал в эти двери прыжком с разбега, будто ставя рекорд как далеко он пролетит, перед тем как бухнуться на землю. Ему не было больно – так как он был защищён: в двух куртках, да и то не своих. Это было весело.

И в этом лагере узнали: кто такой сорвиголова Вэл.

Следующим вечером он отправился к друзьям по направлению в холостяцкое логово на отшибе в надежде найти их…

Над головой висело белёсое небо, замирающее в январском ожидании метели. Где-то в центре выжженного поля стояла она – огромная деревянная Утка: главное сооружение мероприятия подготовленное для сжигания. Странная, многоликая, величественная и по-хорошему безумная…

А Никита и Рафаэль пошли к Утке – центральной огромной арт-инсталляции, которая трансформировалась в дракона, если нажимать нужные кнопки. Ник и Рафаэль нажимали всё подряд, но в чёткой последовательности.

Всё выглядело мирно для Вэла, который, по случайности, проходил тогда по главной площади прям перед Уткой, весёлый после секс-терапии. Пламя вырвалось из пасти Утки так неожиданно, что он инстинктивно прыгнул. Взрывная волна увеличила длину прыжка, подхватив его тельце; и герой, пролетев несколько метров, оказался на земле. Даже лёжа на земле в двух куртках, Вэл чувствовал, как огненная волна жара прошла по спине. Она пронеслась по всему телу, оставляя ощущение, будто кто-то гладил его раскалённой ладонью.

Это была игра «Саймон» в голове Утки – только вместо стандартных бипов она издавала разные утиные кряки. Каждое нажатие – как новая реплика на утином языке. Когда игрок побеждал, достигая уровня номер семь, система отправляла сигналы; как на контроллер огненных эффектов, так и на контроллер света. Всё начинало отсчитывать паттерны огня и света – сначала мелкие языки пламени, а потом… кульминация: огромный бах из клюва Утки! 30-галлонный накопитель, клапан в полтора дюйма, давление 60—80 psi – и огненный привет всему лагерю. Утка, будто почувствовав силу воли игрока, выдыхала в небо огненный крик свободы.

Это было прекрасно.

А потом Вэл попал в лабиринт.

Спираль. Входишь – вроде бы игра. Но когда стартуешь, начинается что-то между марафоном и экзорцизмом. Он побежал, просто чтобы согреться, а остановиться уже не мог. Путь казался бесконечным. Люди стояли по краям, хлопали, кричали и подбадривали. Кто-то махал факелами. Энергия росла, и эго нашего героя тоже. Конечно, оно хотело показать отличный результат. Сердце грохотало в груди так, будто хотело выскочить и бежать вместо него. И так до конца этого лабиринта, который оказался гораздо длиннее, чем Вэл себе его представлял. Он вообще не заканчивался, хотя линию финиша он видел неоднократно, а то что лабиринт был круговой только усиливало эффект бесконечности, словно магический луп в который попал Вэл и не мог из него выпутаться, человек застрявший в матрице бытия…

Ура! Наконец-то финиш. И он упал в прямом смысле этого слова. Взял и рухнул на землю. Лежал, как выжатый лимон, хватая воздух губами. По окончанию прохождения лежащий на земле дышал взахлеб, а его сердце колошматило так, что того и гляди сейчас выпрыгнет. Возможно, сердце билось так сильно, что люди рядом могли ощущать эту вибрацию от земли. Но всё же человек-легенда прошёл испытание. Он был уже другим и… ни ногой больше в этот лабиринт (спасибо художнику за это испытание). Можно сказать вау – если повезёт добрать живым до конца и хватит сил на возгласы.

Фризер Бёрн продолжал оживлять Вэла.

Ближе к вечеру уже уставшие от алкоголя, случайно встретившиеся Вэл и Рафаэль, как то набрели на один лагер. В лагере только закончился ужин и оставался чечевичный суп. Это было просто удовольствие, поесть горячего супа в такую холодину. Да и их желудочки благоговейно стали урчать после первых ложек. Они съели может каждый по две или три порции. Спасибо.

…Вечером Вэл искал своих друзей, и нашёл их там, где они расстались три дня назад, там, где они оставили коктейль – удивительно, он всё ещё стоял на том же месте. Никто не тронул. Кто-то сказал: – Я думал это моча.

И тут друзья засмеялись. Не просто так – как после хорошей шутки, а как будто узнали что-то важное. Смех был искренний, согревающий. Один из тех редких моментов, когда люди перестают быть просто случайными попутчиками и становятся частью чего-то большего.

Подумать только, бутыль стояла там же три дня, невозмутимо сияя в пыли. Нетронутая. Идеальная. Мифическая. И вдобавок холодная. Попросили Никиту попробовать первым, так как сами не решались, да и признаться, он фактически забыл её в том месте. Попробовал. Помолчал. Кивнул. И о чудо – «Это оно,» – сказал он, – «Это Мэджик Джус». Так продолжилась ночь второго посвящения. Это была магия. С первого глотка – всё стало снова «на своих местах».

Наконец-то друзья вновь вместе на главной площади: Ник, Вэл и Рафаэль, ожидали начала финального шоу, и конечно же, фейерверка.

Фейерверк неожиданно, как всегда, начался с громкого «Бах» и Вэл молнией умчал в туалет. Там в туалете ему казалось, что каждая искра в небе перекликалась с его личной, синхронно и в оркестровом сопровождении фейерверков.

Один из лучших в его жизни. Нет, правда. Искры взмывали в небо…

Настоящее шоу разворачивалось ниже пояса одного из участников. Многие знают, что чечевичный суп может быть стратегическим оружием, особенно, если не промыть бобы. Каждый залп – эхом в небе. Каждый взрыв – синхронно с фейерверком.

«Фейерверк из моей жопы!» – думал Вэл.

Вэл дристал – фейерверк пылал. И реальность потекла, как расплавленный воск.

Пиротехническое шоу длилось настолько долго, что Вэл успел закончить все свои грязные дела, найти ребят и ещё много чего…

Одна из искр фейерверка улетела в лес. Вэл наблюдал этот полёт словно в рапиде. Он быстро метнулся туда, инстинктивно, слово на крыльях, так как был облегчённый; и видел будто в замедленном действии, как каждая искорка ударяется о землю и делится напополам, или даже вторе, или четверо, и так продолжает свой путь зажигая сухую траву и деревья…

Вэл видел, как она ударялась о землю и раздрабливалась на десятки, как в замедленном кино. Всё внутри сжалось – ведь всё было сухо, и пламя вспыхивало быстро. Он начал топтать ногами каждую искру. Кого-то это удивило. Кто-то прокричал:

– Огонь в лесу!

Пожарная команда мероприятия, начала поиски очага возгорания. Профессионалы… В толпе начались разговоры.

– Один парень уже потушил это!

– Уже потушено? – отозвались.

– Да, какой-то русский уже потушил. Это был Вэл. Лес сохранён. Теперь к друзьям, выпить Мэджик Джус, и восстановить силы.

Никита с Рафаэлем без слов предложили тост, Вэл поддался коллективной магии. Они сделали по глотку, и всё вокруг стало чуть ярче, чуть объемнее, чуть… правильнее.

Герой успел сходить в туалет, выпить, потушить начинающийся пожар в лесу, и вернуться – а фейерверк всё ещё продолжался.

…Ближе к ночи огонь сжигания Арт-инсталляции в центре лагеря разгорелся настолько, что стал похож на кратер спящего вулкана. Угли разметались в широкую окружность, и плотный жар создал иллюзию оранжевого пламенного пляжа. Реально. Не метафора. Пляж. Даже запах – смесь прогоревшего дерева, хвои и немного кокосового масла, видимо, кто-то им натирался под серебристой луной.

Гетеросексуал Рафаэль появился словно из ниоткуда. Он был в белом платье, лёгком, полупрозрачном, развевающемся, с цветочками, как занавеска на даче у бабушки, но с драматургией кутюрье. Он не говорил. Он танцевал.

Рафаэль в пейзаже жизни как герой забытой баллады – неуловимый, рок-н-рольный, с оттенком мрака в улыбке и незыблемой теплотой в сердце. Его тень опережала солнце, а очки – тёмные, всегда на месте – были его неотъемлемой маской, за которой пряталась душа мага и упрямого мечтателя.

По знаку он был Скорпион: чувствительный до боли и опасный до соблазна. Внимательный, он умел слушать не только слова, но и паузы между ними. Его взгляд под стёклами очков был почти неуловим – как горячий ветер в техасской пустыне. Откуда он и выбрался, несмотря на всяческие юридические барьеры. Кто-то говорил, что он не имеет права покидать штат – удивительно, но Рафаэль каждый год появлялся в Городе Чёрного Рока так, словно его туда телепортировали.

Он был родом из мексиканской семьи, но с корнями, проросшими в американском асфальте. При этом в нём всегда ощущалась глубинная, латиноамериканская мудрость – та, что рождается из ритуалов, из жара костров и тяжёлых битов. Он обожал мотоциклы – в них он видел свободу, скорость, железо и ветер. В другой жизни, возможно, он стал бы гитаристом в группе, где тексты были бы манифестами, а соло – криками боли и любви одновременно. Он и выглядел как человек сцены – с темными волосами рок-н-рольщика, татуировками, широкими плечами и рубашками в цветах, в которых было что-то от мексиканской ярмарки и западного кантри одновременно.

Но за всем этим была тонкость. Рафаэль был добр, смеялся легко, как будто жизнь – это просто одна большая вечеринка, на которую ты всё равно попадёшь, даже если имя твоё не в списке, лишь бы чистою была бы писка.

Когда он подходил к костру, казалось, что пламя приглушается, чтобы послушать, что он скажет. А если он молчал, всё равно оставалось ощущение, что это – начало чего-то значительного.

Танец Рафаэля под луной был не просто танцем – это было заявление, ритуал, вызов природе, моде и январскому холоду. Его ноги едва касались земли, тело двигалось мягко и уверенно, как у скорпиона, который знал, что под ним – только угли, но он не боялся обжечься. Напротив – он питался этим жаром.

Уголёк за уголёчком, он приближался к центру его личного пляжа. Там, где было особенно горячо. Он стоял в этом январском аду, как огненный пророк. Его сердце светилось сквозь ткань. Под платьем у него ничего не было, только его пенис. Казалось, что с каждым движением он мигал: иногда с любовью, иногда с болью, иногда – в ритме бита, доносившегося отовсюду.

– Ты не замёрз? – крикнул кто-то. Рафаэль повернулся, приподнял подол и ответил, будто цитируя древнего шамана: – Это мой пляж.

Ночь продолжалась. Фейерверк уже давно отгремел. Угли светились. А Рафаэль всё танцевал и танцевал. Это был ритуал на его личном пляже. Стоит сказать, что это был один из лучших ивентов в жизни Вэла.

Наутро всё закончилось так же внезапно, как началось. Сильный ветер, снег, чувство похмелья. Друзья собирались в дорогу. Мэджик Джус исчез. Вэл, Рафаэль и Никита загрузились в машину и покатили в сторону Хьюстона.

На память у них остались маленькие уточки, символы мероприятия, что берут с собой в ванну: у Никиты – чёрная утка, как цвет его волос, у Рафаэля – утка космонавт, он же из Хьюстона, а у Вэла утка-сёрфер.

Хьюстон встретил их нерадостно. Промозглая погода. Лёд. Не метафора. Настоящий. Местами мокрые дороги, в небе – тревожное молчание. Это была экстремальная погода для этого региона.

Тем не менее вечером Вэл сказал, что он поедет в Остин. У него там где-то теперь девушка, с открытыми дверьми и влюблённость. Никита остался дома у Рафаэль в эти экстремально холодные январские дни.