Эра Тьмы: Цена воскрешения

Валерий Тузовский

Эра Тьмы: Цена воскрешения

Глава 1: Пролог

Город гнил в тумане, как старая рана, затянутая грязной повязкой. Улицы пахли сыростью, кровью и дымом – обычный вечер в этом проклятом месте. Бродяга шагал по мостовой, его потрёпанный плащ шуршал, словно крылья дохлой птицы. Окинув взглядом старый, полуразрушенный, покрытый засохшими плетьми лозы храм, он остановился у его высоких деревянных дверей. Сквозь разбитые витражи храма слышался жуткий гул, исходящий от тварей, находившихся внутри. Их было множество.

Бродяга стоял среди окрашенных закатом в ржавый цвет груд костей, сжимая в руке кривой клинок. Его доспехи, пропитанные гарью и кровью, передавали тяжелое дыхание путника. Ветер шептал сквозь щели в стенах, будто предупреждая о приближающейся беде.

Из тени небольшого закутка выползло оно – безглазое существо с кожей, как потрескавшийся фарфор, и ртом, растянутым до ушей. Волоча за собой остатки недоеденной женщины, монстр совсем не замечал стоящего в паре метров от него путника. Его длинные пальцы с когтями, похожими на ржавые гвозди, царапали камень, оставляя за собой следы слизи и запёкшейся крови.

Сделав неосторожный шаг, бродяга наступил на хрупкие кости. Треск разнёсся по мёртвым улицам, эхом отражаясь от чёрных стен домов. Чудовище замерло, затем резко повернуло голову в сторону звука. Пустые глазницы, казалось, пронзали тьму, улавливая малейшее движение.

Оно зашипело, обнажая иглы зубов, и в следующее мгновение уже определило местоположение добычи. Мышцы существа напряглись, кожа натянулась, как пергамент, и – прыжок.

Человек едва успел отпрыгнуть в сторону, клинок сверкнул в воздухе, рассекая тухлую плоть. Существо взвыло от боли и тут же рухнуло, разорвавшись на две части, окропив расколотую временем плитку своей кровью.

Без единой эмоции путник махнул клинком, стряхивая с него кровь чудовища. Он направился прямиком в храм, в логово чудовищ. Распахнув тяжёлые двери, он шагнул внутрь, и сразу же влажный, гнилостный воздух обволок его, словно незримые руки мертвецов. Стены, некогда украшенные фресками богов, теперь были испещрены следами когтей. В полумраке шевелились тени – десятки, сотни существ, притаившихся среди обломков скамеек и обвалившихся колонн. Их дыхание сливалось в единый гул, наполняя пространство жутким, почти осязаемым страхом.

Но путник не дрогнул. Его взгляд скользнул по залу, выхватывая из темноты силуэты, готовые к прыжку. Он знал, что они ждут его слабости, ждут, когда страх пробьётся сквозь броню хладнокровия.

И тогда он усмехнулся.

Первая тварь бросилась на него с визгом, её когти сверкнули в бликах угасающего света. Удар клинка – и голова отлетела, ударившись о стену с мокрым хлопком. Вторая, третья… Они набрасывались волнами, но клинок путника был быстрее, точнее. Каждый взмах оставлял за собой очередное корчащееся в агонии тело, каждый шаг вперёд усеивал пол новыми трупами.

Чужая кровь стекала по его коже и доспехам, смешиваясь с собственным потом, тяжелое дыхание говорило об усталости, но он не останавливался.

Из-под обломков, из тёмных углов, из щелей в полу – отовсюду появлялись новые тени. Их возня и издаваемые звуки сливалась в единый гул, наполняя храм леденящей душу кокофонией. Они вылезали, извиваясь, как черви после дождя, их тела слипались, кости хрустели, а рты распахивались в немых криках.

Путник оглянулся – выход уже перекрыли, часть из них медленно сползала со стен, словно капли смолы. Он стиснул рукоять клинка, чувствуя, как пот стекает по вискам.

Но он не отступил.

Где-то в глубине храма, за грудой обломков и искалеченных тел, мерцал тусклый свет – слабый, как последний вздох умирающего. Там было то, ради чего он пришёл.

Твари смыкали кольцо, их шёпот превратился в вой, наполненный голодом и яростью. Когти скребли камень, зубы щёлкали в предвкушении плоти.

Бродяга глубоко вдохнул, ощущая запах гнили и смерти. Он знал, что не выйдет отсюда живым.

Но это не имело значения.

С первым же рыком нападающих он ринулся вперёд. Тела разлетались в стороны, кровь брызгала на стены, но их было слишком много. Когти впивались в доспехи, зубы скрежетали по металлу. Одна из тварей вцепилась ему в плечо, другая – в бедро. Боль пронзила тело, но он лишь стиснул зубы в безумном оскале, а его глаза налились безудержной яростью. Размахнувшись, он отсек головы ближайшим чудовищам и ринулся вперёд. Он пробивался сквозь них, оставляя за собой кровавый след. Рука немела от ударов, дыхание стало тяжёлым, но он не останавливался.

И вот – сердце храма.

Посреди зала, на груде костей, стоял алтарь, покрытый чёрной слизью. Над ним висел источник того света – мерцающий, как гнилушка в болоте, шар из плоти и глаз. Он пульсировал, словно живой, а из его трещин сочилась тёмная жидкость.

Твари завыли, отступая, будто боясь приблизиться.

Клинок вонзился в шар, и храм вздрогнул. Свет вспыхнул ослепительно, затем погас, оставив после себя тишину. Твари замерли, а затем – начали рассыпаться в прах. Одна за другой, их тела распадались, превращаясь в смрадную жижу. Стены затряслись, потолок застонал, и с грохотом рухнули последние колонны.

Израненный путник стоял среди руин, глядя на заходящее за заброшенные дома солнце. Его потрёпанный плащ колыхался на холодном ветру, а взгляд, затуманенный годами скитаний, скользил по обломкам прошлого. Когда-то здесь кипела жизнь: смех детей, звон посуды из открытых окон, запах свежеиспечённого хлеба. Теперь же – лишь тени былого и тихий шёпот ветра в пустых проёмах. Вдалеке, над рухнувшей колокольней, кружила стая ворон. Их карканье сливалось с шорохом опавших листьев, создавая жутковатую мелодию угасающего дня. Бродяга вздохнул и потянулся к потрёпанному мешку за последним глотком воды. Жажда напоминала о себе всё чаще, а дорога впереди была долгой.

Он знал: оставаться в городе было нельзя, ночь придёт скоро, а с ней – и новые твари. Солнце коснулось края земли, окрасив руины в кроваво-красный свет. Убрав окропившийся кровью клинок в ножны, он натянул капюшон и двинулся вперёд. Он шёл быстро, но осторожно, прислушиваясь к каждому шороху. Где-то впереди, за поворотом, скрипнула ржавая вывеска, и пальцы сами сжали рукоять меча. Но это был лишь порыв ветра – пока что. Впереди темнел узкий проход между двумя обрушенными зданиями – идеальное место для засады. Он замедлил шаг, прижался к стене и бросил взгляд в темноту. Ничего. Только чёрные провалы окон, словно пустые глазницы, смотрели на него. Пробравшись через завалы, и пройдя несколько пустых улиц, он вышел к главным вратам города.

Они зияли, как разорванная рана, – створки были сорваны с петель, а вокруг валялись обломки и обглоданные кости. За воротами простиралась выжженная равнина, окутанная вечерним туманом. Там, в серой дымке, маячили силуэты – то ли деревья, то ли те, кто уже ждал его за пределами стен. Выбравшись в лес неподалёку от города, он рухнул под дерево и принялся перевязывать раны. Кровь сочилась сквозь разорванную ткань, но боль была лишь фоном – привычным, как дыхание. Из сумки он достал грязный бинт, зажал его зубами, туго обмотал плечо и затянул узлом. И тогда – она появилась.

Сначала лишь шёпот, едва различимый среди шелеста листьев. Потом – лёгкое прикосновение, будто ветерок, скользящий по щеке. Он замер, не решаясь поднять глаза. Но когда всё же поднял – увидел их.

Жена. Дочь.

Они стояли в шаге от него, полупрозрачные, окутанные мерцающим светом. Лица – такие же, какими он помнил: у жены – усталая улыбка, у дочери – смешинки в глазах. Они смотрели на него, и в этом взгляде не было упрёка, только тихая печаль.

«Ты устал», – прошелестел голос жены, будто доносясь из-под земли.

Он хотел ответить, но слова застряли в горле.

«Папа, мы скучаем», – прозвучало рядом, и сердце сжалось так, что он едва не застонал.

Но потом – холодный укол в груди. Что-то было не так. Их голоса звучали слишком правильно, слишком… знакомо. Как будто кто-то вытащил эти слова из самых глубоких уголков его памяти и вложил в уста призраков.

Он медленно опустил руку к мечу, не отрывая взгляда от их лиц. Жена протянула к нему ладонь, и в её глазах мелькнуло что-то чужое – жадное, хищное.

«Останься с нами», – прошептала дочь, но её улыбка стала шире, неестественно широкой, обнажая ряды острых, как иглы, зубов.

В тот же миг меч взметнулся в воздухе, рассекая призрачный свет. Лезвие прошло сквозь них, как сквозь дым, но вместо криков боли раздался лишь шипящий смех, рассыпающийся на тысячи шёпотов.

– Дурак… – завыл ветер, и силуэты распались, превратившись в клубящийся туман.

Он стоял, тяжело дыша, сжимая рукоять так, что пальцы онемели. В ушах ещё звенел тот шипящий смех, а в груди горело холодное понимание – они не были теми, кем казались.

Туман сгущался, обволакивая деревья, и теперь в нём шевелилось что-то ещё. Тени двигались, принимая знакомые очертания, но он уже знал – это ловушка.

«Почему ты не остаёшься?» – раздалось справа, и он резко развернулся.

Там, между стволами, стоял его старый друг – верный спутник, погибший год назад. Лицо его было бледным, глаза – пустыми, но голос звучал так же, как тогда, перед последним боем.

– Ты же обещал… – прошептал призрак, делая шаг вперёд.

Лезвие взметнулось снова, рассекая иллюзию, но на этот раз что-то капнуло на землю – чёрное, как смола. Туман заволновался, и из него выползли длинные, костлявые пальцы, цепляясь за корни деревьев.

Он отступил, прижимаясь спиной к стволу. В голове пронеслось: «Они питаются памятью. Они вытягивают её, как сок, пока не останется лишь пустая оболочка».