Посольство в Египет

Михаил Корин

Посольство в Египет

Повесть.

От автора.

Наступят светлые времена, когда множество людей смогут подробно и исторически неопровержимо описывать прожитые ранее воплощения. И это уже совершенно невозможно будет игнорировать в традиционно христианских странах как в настоящее время, этому долгое время будут искать любые превратные объяснения лишь бы не признать правду. Такие факты тем более легко будет доказать, опираясь на исторически известные факты, исключая отсюда древнейшую историю, о которой нам практически ничего не известно. А предлагаемая повесть рассказывает именно о самой древнейшей истории.

Признав в полном противоречии с известной поговоркой, что мы не один раз живем, мы, разумные и продвинутые люди, которых я сильно отличаю от прочих, радикально изменяем свой образ жизни и мышления. Наше отношение к жизни и смерти, которое лежит в основании сознания каждого человека, окажется ближе всего к пониманию оных буддизмом и вслед за тем все ветхозаветные догмы, цепями опутавшие современную цивилизацию, для нас перестанут существовать. Человек, прошедший через такой переворот сознания, резко взрослеет и получает мощный задел для дальнейшего индивидуального развития.

Эта книга предваряет грядущую эпоху и станет подспорьем для тех, кто пожелает идти путем внутренней свободы, а другой на самом деле не бывает! И по этой причине в наше время она многим покажется странной, особенно потому, что автор вновь настаивает, что в ней совершенно нет выдумки, но все – историческая правда. Высказанные в ней идеи во многом совершенно расходятся с принятыми нашим обществом, что само по себе еще не может их опровергнуть. При написании повести автор не ставил целей понравиться ни массовому читателю, ни литературной критике, ни заинтересованным в предмете разговора ученым. Правда всегда выше наших мнений о ней или наших представлений о том, какова она может или не может быть. Повесть, как и прежние сочинения автора, продолжает тему прошлых воплощений ее написавшего, и относиться к ней следует как к правде, изложенной художественными средствами. В этом месте возможны скептические улыбки, но по указанной причине мои книги – чтение не для всех, так же как не для всех моих современников сама правда. Ведь большинству из нас правда не только не нужна, но страшна!

Вспоминать события повести мне помогал еще один человек, потом погибший. И оба мы были главными героями событий, от лиц которых ведется повествование. Об этой седой древности нашей науке практически ничего не известно.

ЗАКОНЫ ЗЛА

Разумная жизнь тогда лишь достигает вершины своего развития, когда делает своим двигателем творческое зло, избегая разрушительного зла.

Зло творческое хрупко так же как добро и подобно ему требует постоянной заботы о себе. Поэтому, если некая цивилизация делает его источником своего развития, то последнее обусловливает существование в ней многих условностей и ограничений, создающих питательную основу для творческого зла.

Только зло способно быть двигателем цивилизации, поскольку лишь оно, но никак не добро может противопоставить друг другу людей в обществе и заставить их развивать себя постоянно борясь друг с другом.

Шива ( бог разрушающий )

ВОИН

Закон вождей

1.Всегда будь на высоте положения.

2.Будь недосягаемым образцом для подчиненных.

3.Держись в стороне от всех пороков и осуждай их проявление в подчиненных воинах.

4.Дерзко смейся над всеми трудностями и лично их преодолевай.

5.Презирай смерть и бойся только позора.

(Из законов Одина, бога-хранителя Вселенной)

Уже более десяти лет со мною ничего не происходит. Люди будто бегут мимо меня, а я остаюсь на том месте, где встал десять лет назад. Что-то внезапно произошло внутри меня вскоре после возвращения на родину. Я искренне стараюсь порою походить на окружающих, пытаюсь окунуться в привычную для них, как и для меня когда-то, жизнь, но у меня это плохо получается. Чтобы мне вновь жить этой простой жизнью мне пришлось бы разучиться мыслить и затем вовсе не пытаться это делать. Научившись этому еще в молодости, будучи в стране Тхамареш, теперь я смотрю на прежнюю жизнь, оставленную мною на долгие годы, и своих старых друзей умом и глазами египтянина. Да, я чувствую себя египтянином на добрую половину!

Недавно вернулся с войны с желтокожими и сразу окунулся в забытые мною пиры и охоты в компании таких же как я старых воинов. Там мой ум был занят войною, здесь развлечениями, и я честно признаюсь, что и то и другое занятие мне нужны прежде всего, чтобы не занимать ум свой самым важным: то есть не размышлять. Даже неустрашимый воин может бояться своих мыслей – вот что понял я за последние годы! Египтяне учили меня не страшиться идей, несгибаемый их дух имеет своим началом предельную честность с собою и последовательность в мыслях, ибо все остальное – уже после… А я отворачиваюсь от себя и своего прошлого, от воспоминаний, которые часто помимо воли моей всплывают в моем сознании, вместо того, чтобы признать их и принять.

Отрок, взятый мною на воспитание еще два года назад, всегда рядом со мною и на пиру и на охоте. Он приходится мне дальним родственником, но не по родству кровному держу его при себе, а чтобы чувствовать себя менее одиноко по ночам, когда и пир и охота уже не отвлекают мой ум. Если в эти минуты тоски я слышу его дыхание, а лучше его голос, то мне становится легче. Как умею я учу его тому, что знаю, и он уже успел получить хорошую воинскую подготовку. От случая к случаю, понемногу я рассказал ему всю свою жизнь. Надеюсь, он сделает правильные выводы – ведь он неглуп и возможно избегнет того, о чем я теперь вспоминаю со стыдом.

Еще один человек помогает мне мириться со своей жизнью и не опуститься. Мой старый друг Тутэмнос живет недалеко от Скрамасакса, в деревне, которую король наш назначил местом для него и его учеников. Туда постоянно стремится душа моя, однако я, не желая отнимать у него драгоценное время, навещаю его не чаще раза в десять дней. Школа, ученики и разнообразные изыскания по-прежнему составляют смысл его жизни. Этот неугомонный человек всю свою жизнь подчинил высшим целям! Завидую ему, так как сам понимаю, что к этому неспособен.

Моя жизнь с самого ее начала была совсем иною. Началась не так, как следует, и потому затем многое в ней сложилось не так, как того требует разум и наши боги. Потому теперь я растерян, хотя не подаю виду, и нет во мне радости. Его же радость всегда с ним, она постоянная и ровная как летнее солнце на нашем Севере. Причиной тому египетское воспитание, полученное им в детстве. Меня же в должное время воспитывали точно так же как всех прочих моих сверстников, как и теперь воспитывают детей, которых я вижу ныне вокруг. Нам рассказывали наши древние законы, по которым арьи живут тысячи лет, и предания. Нас делали вначале охотниками, затем воинами как у нас принято, и учили простым хозяйственным работам. Но никто не воспитывал, не шлифовал наш ум так целенаправленно, изощренно, как это умеют одни египтяне!

Я прошел этот путь и, по единому мнению с детства знавших меня, рано сделал успехи. Свое первое воинское испытание я прошел в двенадцать лет на войне с желтокожими. Меня взяли туда пращником, обычай наш это предусматривает, и вместе со мною на войне побывали многие другие мои сверстники, в основном постарше меня. Нас, конечно, не пустили в бой и мы метали камни пока желтокожие приближались к нашим. Точно знаю, что тогда я убил не менее одного, поскольку сам метил в него и он следом упал. Тогда мне стало страшно, но больше смерть врага меня не смущала – ведь всех нас с малых лет учат, что врага надо безжалостно убивать или он убьет тебя. В восемнадцать лет, в соответствии с обычаем, я со своим другом вошел в пещеру, где жили громадные медведи, и мы их убили. С того дня два громадных медвежьих клыка ношу я на шее как всякий мужчина-арий. Помимо того я прошел чисто воинские испытания и вскоре меня приняли в воинское братство.

Потом была война, охота, работа, женщины… Честно говоря, именно история с женщиной столь круто перевернула мою жизнь, сделав меня в итоге совершенно другим человеком. Иначе я теперь оставался бы таким же как все вокруг меня – простым, честным и полудиким арьем. В двадцать четыре года я насмерть влюбился в Таммату, женщину уже имевшую ребенка, но еще один воин и мой приятель тоже имел на нее виды. Ведь ребенок был ему сыном. Я совершенно не желал смерти своему приятелю, в том поединке я просто хотел выбить меч из его руки и завершить дело без крови и, желательно, миром. Но неожиданно он сам напоролся на мой клинок. До сих пор помню его мертвенно-бледное лицо и плач Тамматы, осуждающие взгляды воинов и старейшин. Помню, как отвечал на вопросы совета старейшин и гневные слова нашего короля Прората. Погибший происходил из его рода и смерть уже кружила за моей спиною, я чувствовал ее холод, но я продолжал стоять на своем: я поступил согласно древнему закону чести! А честь воину дороже жизни и в этом все меня правильно поняли, но решение старейшин обрекало меня на наказание, страшнее которого лишь смерть. Теперь я признаю их правоту, тогда же я не был к этому способен. Поединки между арьями и гибель молодых воинов от рук своих же были постоянной головной болью короля и старейшин. Они делали что могли, но в данном случае трудно что-то изменить, ибо всеми нами руководит честь, постоянно требующая крови. С того дня прошло четверть века, а у нас, в Трискандии, все осталось по-прежнему и теперь уже я сам твердо стою на стороне старейшин и как могу охлаждаю горячие головы молодежи.

Несмотря на противодействие короля старейшины решили оставить мне жизнь, но при этом отправить в изгнание. Навсегда, как говорили мне тогда. Благо, что им в этом помог удобный случай: Прорат собирал в ту пору посольство, а вместе с ним и войско в далекую страну Тхамареш. Мне оставили право выбрать изгнание или смерть. Но какой арий откажется, будучи поставлен перед таким выбором, от приключения длинною в жизнь?!

У меня оставалось около десяти дней на прощания и сборы. Первым делом я отправился на охоту, чтобы получше запомнить наш северный лес. На чужбине он постоянно являлся мне во снах и я часто тосковал по нему, так как именно в нем легче всего себя чувствовал. В последний свой раз я охотился мало, но больше скакал по знакомым местам, чтобы получше их запомнить. По пути заглядывал к друзьям и подругам, которых у меня всегда хватало. Именно во время той охоты я и сообщил Литэран о своем отъезде. Она была рада тому, что мне оставили жизнь, но рыдала, услышав, что я навсегда покидаю родину. За всю жизнь не знал я женщины, любившей меня столь же преданно и беззаветно! Но мужчины в таких случаях почти всегда ведут себя неблагодарно, и я не составляю исключения. Кроме нее у меня были и другие, наряду с нею, и в странствиях тоже, хотя она сопровождала меня. Литэран все знала, видела и ничего не требовала от меня, вероятно, понимая, что я неисправим и стараясь быть рядом. Время шло, прочие появлялись и исчезали, она же неизменно оставалась со мною.

Сообщив ей новости утром я покинул ее дом, не подозревая что за тем последует. Но когда наши корабли, отплывающие в далекую страну, отчалили от берега и мы поставили паруса кто-то бросился в воду с берега и поплыл к нам. На кораблях все подумали: наверное, один из наших опоздал и не стали спешить с отплытием. Но когда пловца вытащили на борт, то увидели, что это женщина-воин при оружии. Она плыла к моему кораблю и еще в воде я узнал Литэран.

Всего за день переплыв узкий морской пролив к ночи мы вошли в устье реки, что текла на север через земли, населенные неарийцами, в большинстве своем нашими союзниками. Сотни лет наши вожди и старейшины делали все, чтобы обратить этих дикарей в наших прочных друзей и многого они добились на этом пути. Водный путь с севера на юг в Срединное море охранялся нашими гарнизонами по двадцать-тридцать человек, которые стояли в редких фортах, в стратегически важных местах. Лишь изредка там случались какие-то передвижения или нападения незамиренных варваров и тогда у воинов наших гарнизонов на короткое время появлялись воинские занятия.

Но мы без затруднений пересекли реки континента дней за двадцать в основном на веслах. Небольшую часть пути мы на бревнах перекатили наши большие лодки через водораздел и, наконец, по небольшой речке, постоянно натыкаясь на мели, скатились в долгожданное Срединное море. Недалеко от устья мы на несколько дней расположились лагерем и на другой день принялись валить береговой лес, состоявший в основном из сосен, выбирая ровные и толстые стволы, обрубая сучья и затем уже на воде связывая плоты. На плотах мы поставили своих коней и благодаря тому избавились от тесноты, перегрузки и навоза на борту. С того дня наше продвижение шло крайне медленно, несмотря на то, что целыми днями мы гребли при поднятых парусах. Ведь каждый корабль тянул за собою плот. Лишь дней через пятнадцать изнурительного плавания к югу показался берег, и боги не допустили штормов, пока мы не пересекли море. Двигаясь вдоль берега на восход еще пару дней вместо саванны мы начали встречать буйную растительность и распаханные поля. То была страна Тхамареш!

В устье великой, полноводной реки нас встретило множество рыбацких лодок, которые не отставали от нас вплоть до прибытия каравана в столицу царства. Среди дружелюбных людей в лодках большинство были смуглые и почти голые, но встречались совсем светлокожие, светловолосые и голубоглазые. Два совершенно разных народа жили в одной стране и говорили на одном языке! Они дарили нам фрукты и вино и мы, после целой луны питания грубой и сытной пищей, были этому очень рады. Мы воспряли духом и войдя в устье реки напряглись из последних сил – теперь некоторое время мы преодолевали встречное течение Раса. На всем пути следования к столице навстречу нам плыли по воде, пущенные рыбаками цветы, огромные и яркие, прежде нами не виденные. Их кидали также и люди на левом берегу, вдоль которого мы следовали, они кричали нам что-то, дружелюбно улыбаясь и размахивая руками.

Столицу страны Тхэор-Пта еще издали мы заметили на берегу утром третьего дня нашего движения по реке. Ее сверкающие на солнце белые стены притягивали наши взоры и задолго до полудня головная часть каравана судов приблизилась к городу, в котором нас давно ожидали. Наши корабли старались держаться ближе к берегу, где слабее течение реки и потому мы хорошо видели все, что творилось на берегу. Туда, между тем, высыпало, наверное, все население столицы, а у каменной пристани стояли правильными рядами, застыв как статуи, белые воины к копьями. Однако, все мы, затаив дыхание и не отрывая глаз рассматривали большую группу молодых женщин, которые нас встречали, ибо прежде даже не представляли, что женщины могут быть, оказывается, столь прекрасны! Арийская женщина совсем не похожа на египетскую, это совсем иное существо: подруга, боевой товарищ, мать. Но те, которых мы сразу увидели на том берегу представляли из себя произведения искусства! На них мы смотрели поначалу точно так же, как люди смотрят на прекрасные статуи. Наша растянувшаяся флотилия из сотен судов долго причаливала, мы отцепляли плоты и сгоняли на берег лошадей, передавая и то и другое заботам почти черных и почти голых работником, которые понимали нас без слов. Крепкими канатами местные жители оттаскивали освобожденные от груза плоты выше по течению и там привязывали их к сваям на берегу. Тем временем наш жрец неторопливо поднимался вверх по лестнице через живой коридор, образованный двумя рядами воинов. Глаза всех встречающих теперь были прикованы к двум жрецам, арийскому и египетскому. Последний столь же неторопливо спускался вниз по лестнице навстречу нашему. Вот они остановились, подойдя близко и согласно нашему обычаю взялись левыми руками за посохи друг друга. Затем по-арийски произнесли приветствия и вместе обернулись к нам, приглашая следовать за ними.

Поняв, что от нас требуется, мы поспешили вверх по лестнице по-одному, по-двое, и постепенно, – а нас ведь было тысячи, – поднялись все и собрались на высоком берегу. За спиною у нас нес свои воды Рас, а перед нами стоял прекрасный, белый город, о существовании которого прежде мы только слышали, но мы, по сути варвары, и представить не могли до той поры как он прекрасен! Дорога, выложенная из гладких каменных плит, являлась продолжением лестницы и вела к воротам города. Чтобы побудить нас к движению, от толпы женщин, встречавших нас на берегу, отделилась стайка юных и прекраснейших девушек в легчайших и тончайших одеждах и, танцуя под звуки ручных бубнов и колокольцев, двинулась впереди нас по дороге, жестами и улыбками увлекая нас за собою. Танцуя они изгибались, их изящные руки и ноги находились в непрестанном движении, их глаза влекли нас, а улыбки будто были предназначены каждому из нас. Плотно, строем, мы двинулись по дороге вслед за танцовщицами. В воротах города нас вновь встречали горожане, улыбаясь и бросая под ноги цветы, которыми оказался усыпан весь наш путь от городских ворот до дворца фараона. У стен последнего мы обнаружили великолепно устроенный пруд, обсаженный по берегам пальмами и цветами и облицованный гладкими каменными плитами. В прозрачной воде мы заметили крупную ярко раскрашенную рыбу. У дворцовых ворот глашатай на родном нашем языке объявил нам, что фараон примет лишь двести из нас. По этой причине в их число вошло все посольство и некоторые из воинов, которые в тот момент оказались рядом и на которых указали наши вожди. Боги сделали так, что я попался вождям на глаза и потому я оказался во дворце, в то время как остальное войско, почти семь тысяч, повели для размещения в казармы, освобожденные для нас к тому дню.

Ведомые египетским жрецом, который встречал нас на берегу и с которым судьба связала меня навсегда, мы долго двигались затемненными переходами дворца, прохлада которого освежила и приободрила нас после дневной жары. Здесь было тихо, лишь гулко отдавался топот наших ног и бряцанье нашего оружия, но внезапно зазвучали звуки цитры и мы невольно остановились. Звуки, несшиеся непонятно откуда, волнами поднимались все выше и там, на вершине, к ним присоединился высокий женский голос. Он пел на незнакомом нам языке, и мы не могли знать о чем, но он мощно вибрировал и непонятно как проник в наши сердца. Все мы замерли и затаили дыхание от неожиданности и красоты услышанного. Но столь же внезапно как началось все оборвалось, и оба жреца впереди, укоризненно глядя на нас, ждали. Мы двинулись вновь и скоро уже стояли у хорошо освещенных дверей, которые охраняли человек двадцать египтян. Сами эти великолепные двери достойны подробного описания, так прекрасна их украшавшая резьба, но неожиданно для нас передние наши ряды уперлись в скрещенные копья охраны: нам преградили путь в тронный зал.

Египтянин-переводчик, поджидавший нас у дверей, пояснил, что к фараону все входят без оружия и потому его нам надлежит оставить у тех дверей. Мы возмущенно загалдели в ответ, негодуя. По нашему обычаю арий нигде и никогда не расстается с оружием, хотя бы с коротким мечом, даже ложась спать. Потому нам был совершенно непонятен и оскорбителен этот приказ и вместо того, чтобы оставить мечи мы обнажили их и бросились на охрану. Однако, все понимали, что перед нами не враги и они сами исполняют приказ как все солдаты. К нашей чести в этой короткой схватке, едва начавшейся, никто не пострадал. Нас отрезвил громкий, звонкий голос, положивший конец ссоре:

– Остановитесь, храбрые арьи! Остановитесь! – голос обращался к нам почти на чистом арийском языке и как по команде, обезоруженные неожиданностью мы опустили мечи и смотрели во все глаза на того из египтян, который, видимо, командовал охраной зала.

– Вы пришли к нам как друзья, – продолжал он говорить.– Мы уважаем вас, но знайте, что к фараону все входят безоружными. Таков наш закон и он справедлив для всех, не только жителей нашей страны. Прошу вас, оставьте ваше оружие и я пропущу вас. Никто не узнает о том, что здесь произошло!

Молодой офицер выжидательно смотрел на передние наши ряды и на миг наши взгляды встретились. Так я впервые встретился с Монту, вторым египтянином, с которым жизнь или сами боги накрепко связали меня. Однако, природное упрямство толкало меня наперекор всему, – в молодости я был буйного нрава! – и я ринулся к дверям. Но в грудь мне уперлось острие меча Монту. Я мгновенно взмахнул своим и отбил клинок. Так начался тот роковой поединок и я был виновником его и всей цепи событий, последовавшей затем. Все присутствовавшие, – и египтяне и наши, – застыли от неожиданности и любопытства и расступились. Ведь все мы воины и всем не терпелось понять слабости и преимущества в бою египетского и арийского воина, а тут столь подходящий для того случай! Я впервые в жизни бился с египтянином и еще не знал особенностей их тактики и физических их отличий. Меч моего противника, короче и вдвое легче моего, летал в воздухе едва уловимо и с легким свистом, как крыло ласточки, мой противник и сам был быстр, легок на ногу и гибок как кошка. Мне с огромным трудом удавалось отбивать его выпады, зато мои удары были сокрушительны для него и весь свой расчет я строил на том, чтобы используя свою силу и вес меча, обезоружить противника. Наконец, это мне удалось, когда я загнал египтянина в угол, из которого он уже никуда не мог бы от меня ускользнуть. Его меч, прощально зазвенев под моим ударом, куда-то улетел, я торжествующе издал боевой клич и занес свое оружие, чтобы нанести последний удар, но кто-то крепко схватил меня за руку, державшую меч. В гневе обернувшись назад я увидел египетского жреца. Он стоял совсем рядом, и лицо его было суровым и непроницаемым. Перехватив меч в левую руку я сделал шаг к своему противнику и тотчас кто-то схватил меня и за другую руку. Я взглянул налево и увидел того, кто это сделал: то был наш жрец. Против его воли я уже не имел права что-то делать и в бешенстве я швырнул меч, а затем и нож себе под ноги и упрямо шагнул к двери ожидая, что и теперь мне преградят путь и просто убьют. Однако, к удивлению моему никто мне не воспрепятствовал и я, взявшись за дверную ручку, в нерешительности замер, пораженный установившейся тишиной. Обернувшись к нашим я увидел, что все они в растерянности смотрят на меня. Вдруг раздался звон металла – это кто-то бросил свой меч, потом еще и еще… Наши, следуя моему примеру, все же расставались с оружием и проходили в зал. Потянув за ручку двери я первым вошел в зал приемов и широко раскрыл глаза. А внутри его было на что поглядеть!

Глава 1

ЖРЕЦ

Нет иного способа удержать людей от совершения зла кроме обещания зла в ответ. Но мое зло всегда осмыслено, хотя и жестоко как всякое зло.

Оно имеет возвышенные цели, недоступные пониманию глупцов.

(Сет, один из египетских богов)

Сто тридцать лет – немалый срок для человеческой жизни, но не для расы атлантов. Некогда наши предки жили тысячи лет, хотя мы, их далекие потомки, на это уже неспособны. Все в этом мире мельчает и приходит в упадок. Почему же мне в последнее время кажется, что я приблизился к завершению своей жизни? Я по-прежнему здоров, бодр и мог бы жить еще лет сто – ведь я атлант без примеси!

Жизнь моя всегда была наполнена делом и служением богам и до недавнего времени я был счастлив главным образом благодаря своему труду. Тут, в Трискандии, у меня с годами получилась целая Академия, где я отдаю гостеприимным арьям всю внеземную мудрость атлантов, весь свой немалый опыт и любовь к знаниям. Без любви к познанию ведь невозможно все остальное. Климат здешний удивителен и построен на контрасте как день и ночь. У нас совсем не так, но мне это даже нравится, хотя порою донимают зимние холода. Вянтэбор, видя это посмеивается и советует мне в мои годы закалять свое тело как это делают арийские дети. Он навещает меня время от времени и с нескрываемым удовольствием беседует со мною на языке моей родины. Странно то как время сглаживает острые углы между людьми. Теперь мне нравится в нем не непосредственная, как двадцать – двадцать пять лет назад, а нарочитая грубоватость. Та грубость постепенно ушла из него вместе с варварством в нем: общение с моей страной и ее великой культурой оказали столь неизгладимое влияние на него! Уверен, что он продолжает уже годы играть эту роль затем, чтобы не выглядеть беззащитным или непонятным в глазах простых и грубых своих товарищей-варваров. Но наедине со мною или в кругу моих египетских гостей он становится самим собою и почти ничем от нас не отличается, а египетская его речь за двадцать с лишним лет стала безупречной! Он наизусть знает нашу древнюю историю, почитает наших богов и уважает наши предания. В этом человеке великолепно соединилось все лучшее арийское и египетское. Все приезжие египтяне, повстречав Вянтэбора, восхищаются им, так же как иные из неотесанных арьев, узнав эту сторону его жизни, совершенно не могут его понять.