Хватит притворяться живым

Дуглас Купланд

Хватит притворяться живым

Введение. Звук выключили, а ты остался

Ты сидишь в темном зале. На экране идет фильм. Фильм о тебе. Неплохое кино, надо признать. Качественная картинка, выверенные ракурсы. Главный герой выглядит достойно. Он делает правильные вещи. Ходит на работу, добивается результатов, обеспечивает семью. Он говорит нужные слова, вовремя улыбается, уверенно пожимает руки. Иногда он даже смеется, и мышцы его лица сокращаются именно так, как должны сокращаться при смехе. Все выглядит правильно. Все на своих местах. Декорации убедительны: вот офис, вот дом, вот машина, вот женщина рядом, вот дети. Сценарий логичен, последователен. Конфликты разрешаются, цели достигаются. Внешне – это история успеха. История правильной, взрослой, мужской жизни. Но что-то не так. Ты сидишь в этом зале, в этом кресле, которое уже вросло в тебя, и смотришь на экран, и единственное, что ты чувствуешь, – это оглушающая, всепоглощающая тишина. Звук выключили.

Ты не помнишь, в какой момент это произошло. Никто не подходил к тебе и не нажимал на кнопку. Не было резкого щелчка, после которого мир замолчал. Нет. Это было медленное, постепенное угасание. Словно кто-то очень терпеливый день за днем поворачивал ручку громкости на миллиметр влево. Сначала пропали самые тихие звуки: шелест листьев, который ты слышал в детстве, лежа на траве; далекий гул города за окном поздно ночью; едва уловимый вздох женщины, спящей рядом с тобой. Ты не придал этому значения. Это просто фон, неважные детали. Потом стали исчезать звуки погромче. Перестала трогать музыка. Раньше какая-то мелодия могла заставить сердце сжаться или, наоборот, рвануть вперед, а теперь это просто набор упорядоченных колебаний воздуха. Ты слышишь ноты, но не слышишь музыку. Потом пришла очередь голосов. Ты слышишь слова, ты понимаешь их значение, ты можешь разобрать речь и ответить на нее. Но ты не слышишь интонаций, не чувствуешь тепла, боли, радости, которые за ними стоят. Слова стали плоскими, как вырезанные из картона фигурки. Они обозначают предметы и действия, но они больше не живут. Смех твоих детей – это просто резкий, высокий звук. Плач – раздражающий, монотонный. Признание в любви – последовательность фонем, заученная реплика. Ты сам произносишь такие же. Ты научился идеально имитировать жизнь в беззвучном мире. Ты знаешь, в какой момент нужно кивнуть, когда улыбнуться, когда нахмурить брови. Ты – идеальный актер в немом кино. Но фильм идет, а звук выключили. И ты остался.

Ты остался один на один с этой картинкой. С этим человеком на экране, который носит твое лицо и твое имя. Ты смотришь на него и не узнаешь. Ты видишь его движения, но не понимаешь их мотивов. Вернее, ты знаешь их на уровне логики: он идет на работу, чтобы заработать деньги; он обнимает жену, потому что так положено в ритуале под названием «брак»; он играет с ребенком, потому что это функция «хорошего отца». Все объяснимо. Но за этими объяснениями – пустота. Ты не чувствуешь ни азарта погони за деньгами, ни нежности к этой женщине, ни радости от игры с этим маленьким человеком. Ты просто наблюдаешь. Как энтомолог наблюдает за муравьем, который тащит свою травинку. Интересно. Методично. Но абсолютно отстраненно. Этот человек на экране – не ты. Это твоя функция, твоя роль, твоя оболочка, которая продолжает двигаться по инерции в давно замершем мире. А ты – зритель. Единственный зритель в этом пустом кинотеатре.

Иногда ты пытаешься докричаться до него. Ты сидишь в своем кресле, сжимаешь подлокотники до боли в костяшках и беззвучно кричишь на экран: «Остановись! Обернись! Посмотри на меня! Ты же видишь, что все это – фальшь?» Но он тебя не слышит. Он продолжает свой выверенный танец. Он поправляет галстук, садится в машину, едет на очередную встречу. Он даже не подозревает о твоем существовании. Для него ты – это просто данность, как воздух, которым он дышит, не задумываясь. А может, он и есть ты, а тот, кто сидит в зале – это нечто иное? Призрак, который отделился от тела и теперь вынужден вечно смотреть фильм о жизни, в которой он больше не участвует. Кто из вас настоящий? Тот, кто действует, или тот, кто чувствует – вернее, тот, кто чувствует только одно: тотальное отсутствие всех чувств.

Эта тишина стала твоей средой обитания. Ты научился в ней ориентироваться. Она стала твоим убежищем. Когда-то давно мир был слишком громким. Требования, ожидания, упреки, чужие слезы, чужой гнев, собственные страхи – все это создавало какофонию, от которой раскалывалась голова. «Будь мужчиной», «Не ной», «Ты должен», «Соберись», «Ты обязан». Каждый из этих призывов был как удар гонга. И в какой-то момент ты решил, что с тебя хватит. Ты начал строить свою звуконепроницаемую стену. Сначала тонкую, потом все толще и толще. Ты отгораживался от боли, чтобы выжить. Ты отключал каналы, по которым поступал шум. И это сработало. Боль ушла. Страх притупился. Чувство вины стало абстрактным понятием из книг. Ты победил. Ты создал для себя идеальный, стерильный, тихий мир. Но, выключая боль, ты выключил и все остальное. Ты не можешь выборочно регулировать громкость. Поворачивая ручку, ты заглушаешь все дорожки сразу: и крики, и шепот, и плач, и смех, и музыку любви, и грохот отчаяния. Ты получил свою тишину. И теперь ты в ней заперт.

Твоя жизнь превратилась в стеклянный лабиринт. Ты видишь все вокруг. Ты видишь других людей. Они живут, смеются, плачут, ссорятся, любят. Они касаются друг друга. Их мир наполнен звуками. А ты находишься за невидимой, но абсолютно непроницаемой преградой. Ты можешь подойти вплотную к стеклу. Ты видишь лицо своей жены. Вот она что-то говорит тебе, ее губы шевелятся, в глазах – мольба, или надежда, или усталость. Ты видишь каждую морщинку, каждую ресницу. Но ты не слышишь ее. Ты можешь приложить ладонь к стеклу, и она, с другой стороны, приложит свою. Но ты не почувствуешь ее тепла. Ты почувствуешь только холод гладкой поверхности. Ты можешь даже научиться читать по губам. Ты можешь идеально воспроизводить ответные реплики. Ты можешь кивать и улыбаться в нужных местах. Со стороны это будет выглядеть как нормальный диалог. Но ты-то знаешь, что между вами – вакуум. И в этом вакууме ты один. Всегда.

Этот вакуум ты научился заполнять. Правильными действиями. Успехом. Работой. Достижениями. Это хороший способ создать иллюзию звука. Рев мотора дорогой машины. Хлопок пробки от шампанского. Аплодисменты на совещании. Цифры на банковском счете. Все это – суррогаты жизни, заменители звука. Они громкие, они заметные. Они позволяют тебе и окружающим верить, что в твоем мире все в порядке. Что музыка играет, просто она очень дорогая и не всем понятная. «Смотрите, вот мои достижения. Вот мои трофеи. Разве может быть мертвым тот, кто так успешен?» Ты сам начинаешь в это верить. Ты обкладываешь себя этими артефактами, как гробницу фараона. Они должны подтверждать твой статус, твою значимость. Твою жизнь. Но когда ночью ты остаешься один, когда выключены все внешние источники шума – телевизор, телефон, компьютер, – твоя внутренняя тишина возвращается. И она становится еще более оглушительной на фоне дневного грохота. И ты лежишь в темноте и смотришь в потолок, и понимаешь, что все эти трофеи – просто блестящий мусор. Они не могут заполнить пустоту. Они не могут включить звук.

Ты стал призраком в собственной биографии. Ты присутствуешь на всех фотографиях, но если присмотреться, твои глаза пусты. Ты есть во всех семейных историях, но твоя роль в них сводится к функции: «папа привез», «муж купил», «он решил проблему». Ты – полезный механизм, хорошо отлаженный и безотказный. Тебя ценят за твою надежность. За то, что ты никогда не подводишь. За то, что на тебя можно положиться. И никто, даже самые близкие, не догадываются, что внутри этого механизма никого нет. Там только холод и тишина. И ты сам приложил все усилия, чтобы никто не заметил твоего отсутствия. Ты боишься, что если они поймут, что ты пуст, вся конструкция рухнет. Что их любовь, их привязанность, их уважение адресованы не тебе, а той роли, которую ты играешь. И если ты перестанешь играть, ты просто исчезнешь. Тебя, настоящего, того, кто сидит в темном зале, – его ведь никто и не знает. А может, его и вовсе нет? Может, есть только оболочка и пустота за ней? Этот страх заставляет тебя играть свою роль еще усерднее. Улыбаться шире. Говорить увереннее. Делать вид, что ты слышишь музыку, которая давно отзвучала.

Ты наблюдаешь за другими мужчинами. За своими друзьями, коллегами, знакомыми. И иногда, в редкие моменты, ты видишь в их глазах то же самое. Проблеск узнавания. Мимолетная тень в разгар общего веселья. Секундная пауза перед тем, как произнести заготовленную шутку. Ты видишь, что они тоже сидят в своих темных кинозалах. Каждый смотрит свое кино. И каждый делает вид, что ему очень нравится саундтрек. Вы встречаетесь, хлопаете друг друга по плечу, говорите о работе, о машинах, о женщинах. Вы используете правильные слова, правильные интонации. Вы все – члены одного тайного клуба. Клуба тех, у кого выключили звук. Но главное правило этого клуба – никогда не говорить о том, что ты в нем состоишь. Признать это – значит проявить слабость. Значит расписаться в своем поражении. А тебя учили побеждать. Тебя учили быть сильным. Сила – это когда ты молча несешь свой груз. Сила – это когда ты не показываешь боли. Сила – это когда ты сам поворачиваешь ручку громкости влево до упора и делаешь вид, что так и должно быть. И вы все продолжаете играть в эту игру, поддерживая друг в друге иллюзию, что все в порядке. Что вы – хозяева жизни, а не зрители на ее обочине.

Но наступает момент, когда притворяться становится невыносимо. Когда тишина внутри начинает давить на барабанные перепонки сильнее, чем любой крик. Когда ты смотришь на экран, на этого успешного, правильного человека, и чувствуешь к нему не отстраненность, а тихую, холодную ненависть. За то, что он украл твою жизнь. За то, что он заменил тебя этой безупречной, но безжизненной копией. Ты понимаешь, что фильм подходит к концу. И финал тебе известен. Этот человек на экране доиграет свою роль до конца, получит все положенные по сценарию награды, состарится и умрет. И на титрах напишут твое имя. И все будут говорить, какую хорошую жизнь ты прожил. А ты так и останешься сидеть в этом кресле, в этом темном зале. Вечный зритель собственной смерти.

Именно в этот момент, на самом дне этой тишины, появляется шанс. Шанс перестать смотреть кино. Шанс признать, что звук выключен. Это не значит, что ты знаешь, как его включить. Это не значит, что у тебя есть план. Это значит только одно: ты перестаешь врать. Прежде всего – самому себе. Ты просто говоришь: «Да. Тишина. Внутри меня абсолютная, звенящая тишина. Я ничего не чувствую. Я – призрак. Я смотрю на свою жизнь со стороны». Это признание не приносит облегчения. Оно приносит боль. Ту самую боль, от которой ты так долго и успешно отгораживался. Она возвращается, острая, настоящая. И эта боль – первое доказательство того, что ты еще жив. Мертвые не чувствуют боли. Призраки не страдают. Если тебе больно от этой правды, значит, тот, кто сидит в зале – настоящий. Значит, еще не все потеряно.

Эта книга – не инструкция по ремонту звуковой аппаратуры. Здесь не будет советов, как «снова зажечь огонь» или «найти себя». Огонь не зажигают по команде, а себя не находят, как потерянные ключи. Эта книга – зеркало. Холодное, безжалостное зеркало, которое я ставлю перед твоим креслом в темном зале. Чтобы ты увидел не только человека на экране, но и себя – зрителя. Чтобы ты увидел свое лицо, искаженное беззвучным криком. Чтобы ты увидел пустоту в своих глазах. Я не психолог, который будет тебя лечить. Я такой же зритель, который однажды устал притворяться. Я просто сижу в соседнем кресле и говорю: «Я тебя вижу. Я знаю этот фильм. Я знаю эту тишину».

Мы начнем с того, что назовем вещи своими именами. Мы не будем говорить о «эмоциональном выгорании», «кризисе среднего возраста» или «поиске смысла». Это все – красивые этикетки, попытки упаковать тишину в аккуратную коробочку, чтобы она не так пугала. Мы будем говорить о смерти. О твоей внутренней смерти, которая уже произошла. Ты можешь продолжать делать вид, что это не так. Ты можешь отбросить эту книгу и вернуться к просмотру своего немого кино. Это твое право. Твой зал. Твой фильм. Но если ты останешься, если ты найдешь в себе мужество посмотреть в это зеркало, то мы вместе пройдем по пустым залам твоей души. Мы будем ходить по декорациям твоей жизни и срывать с них картонные фасады. Мы посмотрим на твой успех, на твою женщину, на твоих детей, на твои страхи и на твою силу. Но не глазами того актера с экрана, а твоими глазами. Глазами призрака, который решил наконец-то быть честным.

Первый шаг – самый сложный. Признать, что ты здесь, в этом зале. Не там, на экране, где все красиво и правильно, а здесь, в темноте и тишине. Просто почувствуй это. Почувствуй холод кресла. Пыльный воздух кинотеатра. Одиночество. Почувствуй, как давит на уши отсутствие звука. Не пытайся ничего изменить. Не пытайся вспомнить, когда играла музыка. Просто будь здесь и сейчас. В этой точке абсолютного нуля. В эпицентре своей собственной тишины. Звук выключили. А ты остался. И это – отправная точка. Это единственная правда, которая у тебя есть. Все остальное – фильм. А с правды, даже самой страшной, может начаться что-то настоящее. Или не начаться. Но это, по крайней мере, честно. А честность – это единственное, что может быть у того, кто потерял все остальное. Ты готов быть честным? Готов признать, что музыка больше не играет? Если да, то давай просто посидим немного в этой тишине вместе. Перед тем, как зажечь свет и посмотреть, что еще осталось в этом заброшенном кинотеатре твоей жизни.

Глава 1. Успех как анестезия

Она лежит рядом. Ты слышишь ее дыхание. Ровное, спокойное, дыхание спящего человека. Иногда оно сбивается, она что-то бормочет во сне, переворачивается на другой бок, и ее рука находит твою грудь. Ты чувствуешь тепло ее кожи, вес ее ладони. Это физические факты. Давление, температура, звук. Ты регистрируешь их, как прибор. Ты лежишь с открытыми глазами в темноте и анализируешь эти данные. Вот женщина. Она спит в твоей постели. Она спит с твоим телом. Но она не спит с тобой. Тебя здесь нет. Ты, как всегда, в своем темном зале, в своем вельветовом кресле, смотришь фильм. А это просто одна из сцен. Сцена «Ночь». Главный герой лежит в постели рядом с главной героиней. Очень убедительно. Очень реалистично. Камера медленно наезжает на его лицо. Глаза открыты. В них ничего нет. Пустота. Титры.

Ты помнишь, как ее встретил? Скорее всего, да. Память – это архив, и ты можешь получить доступ к нужным файлам. Ты можешь воспроизвести картинку: ресторан, вечеринка у друзей, случайная встреча на работе. Ты можешь даже вспомнить, во что она была одета, какую-то фразу, которую она сказала и которая показалась тебе забавной или умной. Это все есть в сценарии. Это завязка сюжета. Был момент, когда ты решил, что она – та самая. Правильная женщина для правильной жизни. Она подходила на эту роль. Она идеально вписывалась в декорации, которые ты строил. Она была красива, умна, она смеялась над твоими шутками. Ты видел, как она смотрит на тебя, и этот взгляд подтверждал твою значимость. В ее глазах ты был не призраком, а главным героем. И ты захотел, чтобы этот взгляд был рядом всегда. Это было логичное решение. Как покупка хорошей машины или вложение в перспективный проект. Ты сделал ей предложение. Она сказала «да». Все аплодировали. Это была хорошая сцена.

Потом начался быт. Это длинная, немного нудная часть фильма, которую при монтаже обычно сокращают, но в жизни ее приходится проживать кадр за кадром. Утры. Вы пьете кофе на одной кухне. Ты смотришь на нее через стол. Она что-то говорит. О планах на день, о вчерашних новостях, о какой-то мелочи, связанной с детьми или домом. Ты киваешь. Ты даже вставляешь реплики. «Да, конечно», «Я помню», «Я сделаю». Твой речевой аппарат работает безупречно. Ты натренировал его годами. Он генерирует социально приемлемые ответы. Но пока твой рот произносит слова, ты наблюдаешь. Ты изучаешь ее лицо. Вот морщинка у уголка глаза, которой не было пять лет назад. Вот так она хмурит брови, когда чем-то обеспокоена. Вот так поджимает губы, когда недовольна. Ты знаешь ее мимику лучше, чем любой эксперт. Ты можешь предсказать ее реакцию на любую твою фразу. Ты стал идеальным дрессировщиком, идеальным актером-партнером. Ты знаешь весь ее сценарий наизусть. Но ты не чувствуешь ее. Ее слова – это просто шум. Ее эмоции – это просто сокращения лицевых мышц. Между вами стеклянная стена, толстая, звуконепроницаемая. Ты видишь ее, но не слышишь. Ты видишь движение губ, но не понимаешь музыку ее души. Ты давно оглох.

Секс. Это отдельный акт в вашем спектакле. Очень важный. Он должен доказывать, что вы – пара. Что между вами есть страсть, близость, жизнь. И ты играешь эту роль с особым усердием. Ты научился быть хорошим любовником. Ты знаешь ее тело, как карту. Ты знаешь все точки, все маршруты, ведущие к цели. Цель – ее оргазм. Это как решение бизнес-задачи. Есть вводные данные, есть алгоритм действий, есть ожидаемый результат. Ты приступаешь к выполнению. Ты целуешь ее. Твои губы касаются ее губ, ее шеи, ее груди. Ты чувствуешь вкус ее кожи, ее запах. Это сенсорная информация. Ты обрабатываешь ее и переходишь к следующему шагу. Твои руки движуются по отработанной траектории. Ты слышишь, как меняется ее дыхание. Это сигнал. Система реагирует правильно. Ты продолжаешь. Ты входишь в нее. И на несколько минут наступает иллюзия слияния. Два тела движутся в одном ритме. Вы смотрите друг другу в глаза. В ее глазах ты видишь желание, страсть, может быть, даже любовь. А что она видит в твоих? Скорее всего, отражение своих собственных чувств. Ты научился делать взгляд «наполненным». Это несложно. Просто немного расфокусировать зрение и чуть напрячь мышцы вокруг глаз. Ты хороший актер. Ты доводишь дело до конца. Она стонет, ее тело выгибается. Задача выполнена. Результат достигнут. Ты лежишь на ней или рядом, твое сердце колотится от физической нагрузки. Ты чувствуешь усталость. И тишину. Тишина после секса оглушает сильнее любой другой. Иллюзия близости рассеялась, и вакуум между вами стал еще более плотным, еще более холодным. Она прижимается к тебе, что-то шепчет. «Я люблю тебя». Ты отвечаешь: «И я тебя». Это обязательная реплика по сценарию. Ты произносишь ее и чувствуешь, как слова превращаются в лед, не успев вылететь изо рта. Ты лжешь. Ты лжешь самому близкому человеку в самой интимной ситуации. Но это даже не ложь. Чтобы лгать, нужно знать правду и сознательно ее искажать. А ты не знаешь. Ты не знаешь, что такое любовь. Ты помнишь это слово из книг и фильмов, но ты не можешь вспомнить само чувство. Оно атрофировалось, как мышца, которой не пользовались. Ты просто говоришь правильные слова в правильное время. Это функция. Роль хорошего мужа.

Иногда ты задаешь себе вопрос: она знает? Она чувствует эту стеклянную стену? Или твое мастерство актера настолько велико, что иллюзия безупречна? Ты наблюдаешь за ней, ищешь признаки. Иногда тебе кажется, что она догадывается. Бывает, она смотрит на тебя долго, изучающе, словно пытается разглядеть что-то за маской. Она задает странные вопросы. «О чем ты думаешь?» – спрашивает она, когда вы сидите молча в машине. И ты быстро придумываешь ответ. О работе, о планах на выходные. Ты выдаешь ей готовую, безопасную мысль. Потому что если ты скажешь правду – «Ни о чем. Внутри просто тишина. Я сижу и смотрю фильм о том, как мы едем в машине» – это разрушит все. Это нарушит негласный договор. Иногда она говорит: «Ты как будто не здесь». И твое тренированное тело напрягается на долю секунды. Тревога. Сбой в системе. Но ты тут же включаешь нужную программу. Ты улыбаешься, обнимаешь ее, говоришь что-то вроде: «Просто задумался, прости. Тяжелый день». И ты целуешь ее, чтобы она замолчала. Поцелуй – отличный способ прекратить опасный разговор. Она отступает. Она хочет верить. Она тоже вложила слишком много в этот проект, чтобы признать его банкротство. Она тоже строит свою жизнь на этом фундаменте. И если она признает, что тебя нет, то и ее мир, построенный вокруг тебя, рухнет. Поэтому она предпочитает не замечать. Или делает вид, что не замечает. Она видит пустоту в твоих глазах, но говорит себе, что это просто усталость. Она чувствует холод, исходящий от тебя, но укрывается пледом и думает, что в доме просто прохладно. Она тоже играет свою роль. Роль женщины, у которой есть муж. Роль счастливой жены. Ваш брак – это театр двух актеров, которые играют для пустого зала. А может, зритель все-таки есть – ты.

Были ли моменты, когда она пыталась пробиться? Да, были. Обычно в начале. Ты смутно помнишь эти сцены. Слезы. Обвинения. «Ты меня не слышишь!», «Я для тебя просто мебель!», «Поговори со мной!». Тогда это казалось тебе иррациональным женским поведением. Шумом, который мешает нормальной работе системы. Ты не понимал, чего она хочет. Ты ведь все делаешь правильно. Ты обеспечиваешь ее. Ты не изменяешь. Ты говоришь ей комплименты. Ты даришь цветы на восьмое марта. Что еще нужно? Ее эмоциональные всплески были для тебя как ошибки в коде. Ты не пытался их понять, ты пытался их устранить. Ты либо отстранялся и ждал, пока «буря» утихнет, либо применял отработанные приемы: обнять, сказать «все хорошо», пообещать что-то. Ты действовал как сапер, который обезвреживает мину. Аккуратно, без лишних движений, чтобы не взорвалось. И со временем это сработало. Она перестала пытаться. Она поняла, что биться головой о стеклянную стену бесполезно. Можно только разбить себе лоб. Она адаптировалась. Она научилась жить в мире без звука, рядом с тобой. Она перестала просить тебя о том, чего ты не можешь ей дать. О тепле. О близости. Об участии. Она стала просить о вещах. Новое платье, отпуск на море, ремонт в спальне. Это были понятные, конкретные задачи. Ты мог их выполнить. И ты выполнял. Ты покупал ей вещи. Ты заполнял ее жизнь материальными суррогатами своего отсутствия. Это была своего рода компенсация. Ты платил ей за молчание. За то, что она согласилась играть по твоим правилам. За то, что она спит с твоим телом и делает вид, что этого достаточно. И теперь ваша жизнь – это хорошо отлаженный механизм. Он работает без сбоев. Но он не производит ничего, кроме шума.

Ты смотришь на нее спящую и иногда чувствуешь что-то похожее на укол. Не боль, нет. Боль – это слишком живое чувство. Скорее, фантомная боль в ампутированной конечности. Это призрак вины. Ты обманываешь ее. Вся ее жизнь, ее настоящее и будущее, построены на обмане. Она верит, что рядом с ней живой человек, муж, партнер. А на самом деле рядом с ней пустое место, занятое движущейся оболочкой. Она делит постель с голограммой. Она родила детей от призрака. Она состарится рядом с механизмом. И в этом есть что-то чудовищное. Это как жить в красивом доме, не зная, что в подвале лежит труп. Труп твоей души. И ты – единственный, кто знает об этом. Этот холодный, отстраненный ужас иногда подступает к горлу. Ты думаешь о том, что будет, когда она узнает. Может быть, в какой-то момент маска треснет. Может, ты совершишь ошибку, скажешь не ту реплику, и она все поймет. Что тогда? Крах. Катастрофа. Весь ваш мир, построенный на этой лжи, превратится в руины. И этот страх – лучший твой контролер. Он заставляет тебя играть свою роль еще усерднее, еще безупречнее. Ты не можешь позволить себе расслабиться. Ты на сцене 24/7. Даже во сне твое тело должно играть роль спящего мужа.

Есть и другая мысль, еще более страшная. А что если ей все равно? Что если она тоже давно выключила звук? Что если ей от тебя нужно было именно это: функция, статус, ресурс? Что если твоя эмоциональная смерть для нее – это не трагедия, а удобство? С призраком жить проще. Он не требует душевных затрат. Он не устраивает сцен ревности. Он предсказуем, управляем. Он просто выполняет свои обязанности. А она живет своей жизнью, в которой ты – просто важная декорация. У нее есть подруги, увлечения, может быть, даже тайная жизнь, о которой ты не подозреваешь. И твое присутствие-отсутствие ее полностью устраивает. Эта мысль ранит твое тщеславие. Даже тщеславие призрака. Одно дело быть загадочным, трагическим героем, скрывающим свою пустоту. И совсем другое – быть просто удобным предметом мебели. Что если она смотрит на тебя так же, как ты на нее? Как на объект. Как на набор функций. «Муж. Обеспечивает. Статус. Отец детей. Сексуальная функция (удовлетворительно)». И тогда ваш союз – это не трагедия, а сделка. Честная, по-своему. Два коммерческих партнера, которые делят быт и постель для взаимной выгоды. И в этом нет ни капли тепла, ни капли жизни. Это просто бизнес-проект под названием «семья». Когда ты думаешь об этом, стеклянная стена между вами становится зеркалом. И ты видишь в ней не ее, а себя. Свое собственное холодное, расчетливое отражение.