Когда тают льды: Песнь о Сибранде

– Великий Дух! – выкрикнул, чтобы только услышать собственный голос. – Где я?!

И едва не захлебнулся от плеснувшего мне в лицо свежего, острого, пробирающего воздуха, поднявшегося из глубин стылого колодца. Мелькнуло перед глазами несколько бледных фигур, и тотчас подхватил меня дикий вихрь, оторвал от рассыпавшегося колкими снежинками кристалла. В безумной воронке внезапно сорвавшегося смерча я не видел ничего; лишь бесконечный ветер, завернувший меня в ледяные объятия, будто в кокон…

Взвыл кто-то жутким голосом, рассмеялся потусторонним смехом сумасшедший вихрь, вогнал в плоть колючие иглы злой ураган; и в тот самый миг, когда я понял, что сопротивляться больше нет сил, и что я сейчас захлебнусь, замерзну насмерть в воздушном потоке – меня вышвырнуло оттуда, как кидает волна на берег безвольное тело утопленника.

Я покатился через клубы белого дыма к сверкающим ступеням, умудрившись не перепутать верх с низом, и лишь подняв голову и обведя очумелым взглядом то, куда попал, судорожно вцепился в светлую лестницу обеими руками.

Потому что режущая синь была только вверху. Внизу расстилались дивной скатертью горы, леса и моря – такие маленькие, что уместились бы на моей ладони, но такие далёкие, что я не рискнул даже протянуть за ними руку. И дивный белый дым оказался рваными клубами облаков…

– Ты не маг, – услышал я за спиной. – Что делаешь здесь, сын Стонгарда?

Вскинув голову, я понял, что всё же сошёл с ума: по небесной лестнице спускался ко мне человек – вроде бы человек – в слепящих белых одеждах. Приглядевшись к нему, я лишь даром измучил заслезившиеся глаза: лицо его оказалось сплошным комком света, режущим, строгим, беспощадным…

– Я… не маг, – с трудом вытолкнул из себя, до боли напрягая пересохшее горло. – Пришёл за… сердцем воздуха.

– Удивительный человек! – не то поразился, не то восхитился собеседник. – Слаб, но настойчив. На коленях, но не сломлен. Ранен, но не побеждён…

– Мне… очень… надо, – с трудом утвердившись на ногах – под них я старался не смотреть – проговорил я. – Добуду этот… элемент… и маги пустят меня в гильдию. Обязаны будут помочь. У меня… сын…

– Знаю, – внезапно прервал меня светящийся дух. – И не будь на то воля Великого, не стоял бы ты здесь передо мной. Вот только сумеешь ли взять то, за чем пришёл? Совладаешь ли?..

Отвечать вдруг стало некому: собеседник исчез так же неожиданно, как и появился. Впереди всё так же мерцали светящиеся ступени, и я, не задумываясь, пошёл наверх.

С каждым шагом всё тяжелей становились стальные доспехи, всё больше мешал заправленный за спину двуручник, всё острее чувствовалась боль в раненом боку и всё прерывистее становилось трудное дыхание. Не в силах выдерживать собственный вес, я рухнул на колени, глотая раскрытым ртом редкий воздух, пополз вперёд, помогая себе руками, упрямо преодолевая ступень за ступенью, и в конце концов сомкнул отяжелевшие веки, чтобы не видеть слепящее небо – этот бесконечный поток света повсюду, повсюду…

Олан. Дети. Меня ждут. Куда бы ни забросили доверчивого стонгардца шарлатаны из гильдии магов, но он выберется отсюда живым. И не с пустыми руками! Я вернусь домой. Заставлю проклятых колдунов помочь! Ещё поборемся… ещё… поживём…

И внезапно свет расступился, а высохших губ коснулся лёгкий ветер. Вдохнув подарок жадно, всей грудью, я открыл наконец глаза. И медленно, преодолевая тяжесть всего мира, поднялся на нетвёрдых ногах.

Я стоял на небольшой круглой площадке, и светлый материал её лишь напоминал мрамор. В центре, над белоснежным постаментом, отбрасывала серебристые блики сияющая сфера, внутри которой перетекали струи тихих ветров, крутились капельные ураганы, не в силах прорваться за пределы крохотной тюрьмы.

– Сердце воздуха, – выдохнул восхищённо.

И тотчас вскрикнул от болезненного удара в плечо. Рывком обернувшись, заметил лишь, как замелькали кругом фигуры вроде человеческих – не те ли самые, что меня со дна колодца доставали? – и выхватил из-за плеча двуручник, когда очередной разумный вихрь промчался мимо, ударив в раненый бок коротким электрическим лучом. Говорить оказалось не с кем – того, в белых одеждах, поблизости не наблюдалось, а эти, непонятные, его мирных настроений явно не разделяли. Сражаться против бесплотных духов с одним мечом в руках представлялось делом гиблым, но я не сдавался, отмахиваясь от шипящих сгустков почти с задором: не знали воздушные стражи цену моей выносливости!

Размахнувшись, вогнал меч в упругий поток, вскрикнул от ответной боли – словно молния перетекла по лезвию в уставшее тело – и отшатнулся назад, ударившись спиной о постамент. Так близко! Резко развернувшись, выпустил из рук верный двуручник, схватился, не раздумывая, голыми руками за серебристую сферу…

Сердце воздуха оказалось внезапно тёплым, как дыхание лета, и почти живым на ощупь. Вот только держал я его недолго – сверкающий шар вырвался из рук, ударил в защищённую стальными латами грудь… и исчез. Я растерянно обернулся к воздушным стражам; подхватил меч, но те нападать не спешили, замерли молчаливым полукругом.

– Вижу на тебе благословение Великого Духа, – зазвучал в голове уже знакомый голос. –Творцу Мира лучше знать, кому отдать сердце стихии, и не мне, хранителю, оспаривать такое решение. Жаль… я ждал магов. Им благодати Духа не снискать, и с ними мы расправились бы куда быстрее… Прощай, дитя Стонгарда! Проследи, чтобы с нашим сердцем обращались бережно…

Я открыл рот, чтобы уточнить, и тотчас закрыл: в груди моей, там, куда ударила серебристая сфера, разливалось непривычное тепло. Опустив голову, я и вовсе потерял дар речи: сверкал мой стальной доспех, как драгоценный металл, вились сияющие нити из-под потных лат, и под ними билось, как в тесной клетке, сердце стихии…

Вот только что делать с желанной добычей, и как расстаться с дивным свечением, что забралось под кожу, я не знал.

– Не переживай: твои спутники разберутся, – прочёл мои мысли хранитель. – И не унывай: теперь получишь от них, что затребуешь. Великий Дух с тобой, Сибранд! Не забывай лишь о нём, и всё исполнится… А теперь – лети, человек! Удержи, если сможешь, сердце Стонгарда!..

Разверзлись подо мной белоснежные плиты мраморной площадки. Рухнул треснувший постамент, затерявшись в рваных облаках. И с жестокой неизбежностью, рассекая плотный ледяной воздух, я камнем полетел вниз – навстречу стремительно приближавшимся нитям рек, гор и ещё тёмных после затяжной зимы стонгардских лесов…

Сознание помрачилось; мир исчез перед темнеющим взором, и момент удара о землю – был ли такой? – я благополучно пропустил. Из воздушной колыбели, безмятежной, сияющей, прекрасной – меня выбросило в жидкий, шумящий, разреженный лёд.

А в следующий миг я распахнул глаза, едва удержавшись, чтобы не вскрикнуть, не раскрыть рта – и лихорадочно принялся загребать бушевавшую вокруг меня водную стихию. Добрый хранитель воздушного царства не особо церемонился, вышвырнув меня прямо в бурлящий горный поток – пробудившийся, судя по громадным льдинам, только недавно…

Мне всё же удалось найти верх – блеснуло тусклое солнце сквозь толщу мутной от талого снега воды – и несколькими мощными рывками добраться до поверхности. Стальные доспехи потянули вниз, как только я вынырнул, жадно глотая пробирающий горный воздух, и двинувшая по затылку льдина вновь накрыла меня с головой, заставляя уйти на глубину. Тело уже сводило судорогами, когда я упрямо пробирался сквозь узкий туннель талого снега, бурлящей воды и кусков льда, но я ни на миг не усомнился в том, что выберусь, выживу, глотну ещё не раз родной воздух. Вернусь домой, где меня ждут, каждый по-своему, четверо моих сыновей…

– Сибранд!..

Лёгкие уже разрывало в груди, когда я рванулся из последних сил, выбрасывая наверх закованные в сталь руки – и внезапно почувствовал, как кто-то вцепился в них с той стороны, принимаясь без особого успеха тащить меня наружу. Этого не требовалось: лишь только перестал тащить меня безудержный горный поток, и я сумел глотнуть живительного воздуха, как тотчас бросил себя прочь из воды, цепляясь сапогами за подвернувшиеся острые скалы.

Берег оказался совсем близко, сразу за каменистым выступом, с которого свисала, удерживая меня за шею, самая прекрасная женщина из всех, кого я видел. С бесконечно добрым, отзывчивым, но почему-то очень усталым лицом…

В следующий миг я сморгнул заливавшую глаза ледяную воду, и вместо трепетного образа, вырванного из глубин подсознания, я увидел крайне озабоченное, перекошенное от непомерных усилий, скованное отчаянием лицо бруттской колдуньи.

– Ну же, староста! – надрываясь, крикнула Деметра. – Ещё немного! Помоги мне!

Я честно оттолкнулся тяжёлыми сапогами от скользких скал, цепляясь за выступ, с которого свисала колдунья, в то время как она ещё крепче вцепилась в мою шею руками, не желая расставаться со своим уловом. Тянула из последних сил, надрываясь и отплёвываясь от брызгавших ей в лицо ледяных капель, не замечая, как сама съезжает с выбранного ею уступа – тянула меня за шею, за плечи, цепляясь за пластины стальной брони тонкими, слабыми, бесполезными женскими руками…

Во мне совсем не осталось сил, когда я сделал последний рывок, израсходовав на это не физические, но духовные запасы – а в следующий миг я повалился на уступ, едва не подмяв под себя бруттскую колдунью. Деметра и сама была уже мокрой, и вымокла окончательно, пытаясь оттащить меня подальше от пробудившегося горного потока. Я ничем помочь колдунье не мог, пережидая жестокие судороги, а у неё никак не получалось сдвинуть тяжёлого воина с места в одиночку. Может, не будь на мне доспехов в половину моего веса, да будь я пощуплее раза в два – получилось бы у упрямой бруттки вытащить меня на берег. Но после десятой попытки Деметра остановилась в нерешительности – всего на миг – затем встряхнула кистью, вскидывая руку ладонью вверх. В небо выстрелил яркий зелёный луч, полыхнул ослепительной вспышкой на фоне темнеющих облаков.

Великий Дух, уже вечер! Сколько же я провёл, скитаясь по одному из твоих царств?

Откашлявшись, я перевернулся на бок, проводя рукой по лицу, чтобы отбросить вылезшие из-под шлема мокрые пряди. На посиневшей ладони чётко виднелся длинный бледный шрам, и я слабо удивился: помнится, попав в дивный колодец, я никаких ранений у себя не заметил. Только боль чувствовал там, где услужливо подсказывала память.

– Сейчас, сейчас, – опустившись рядом со мной на колени, быстро проговорила колдунья, – подойдут Люсьен с Эллой, мы поможем. Как же ты нас напугал! Вначале искали тебя в озере, потом разделились. У Живых Ключей четыре водопада, а нас всего трое, да и обойти их все тяжело. Я спустилась вниз, вдоль по реке. Люсьен сказал, что это безнадёжно, но я знала, я чувствовала… и Элла сказала, что сердце бьётся – где-то совсем близко. Странно, что не она первой нашла тебя…

В ответ я закашлялся, удивляясь сам себе. Последний раз я чихал ещё в детстве, а тут…

– Сколько… я…

– Мы искали тебя три дня, – ответила Деметра, осторожно расстёгивая кожаный ремень моего шлема. – Надеялись хотя бы выловить твоё тело и узнать, что же всё-таки произошло там, наверху. Обряд завершился неудачно, и мы… не знали, как всё исправить. О Сибранд! – внезапно выдохнула колдунья, и усталое лицо прорезала короткая, как вспышка молнии, улыбка. – Я и не надеялась, что ты жив! Хвала небесам…

Я удивился: ей-то какое дело? Деметра тем временем сняла с меня шлем, принялась развязывать перевязь с оружием; затем нахмурилась, разглядывая моё лицо пристально и почти недоверчиво.

– Как тебе удалось?!

Видимо, неуместность вопроса колдунья поняла тотчас, потому что вновь сосредоточенно и уже молча принялась за дело. К тому времени, как я сумел наконец сесть, разглядывая окружающий мир вяло и отчуждённо, она освободила меня от большей части доспехов, так что теперь я сидел в единственном наруче и в поножах поверх противно дрожащих ног. Их крепость я всё же испытал, медленно поднявшись на скользком от ледяной воды каменном уступе. Пробирающий холод, к которому я всегда считал себя привычным, остановил, казалось, даже кровь в жилах. Будто насквозь пронзают ледяные иглы, и без одежды, доспехов, тепла ты кажешься сам себе беззащитным, как щепка, перед природной стихией…

– Сибранд! – Деметра подлетела ко мне, ухватила за дрожащий локоть. – Куда ты собрался? Обожди немного, сейчас Люсьен подойдёт, он уже близко…

Ну вот ещё! Принимать помощь от насмешливого молодого брутта – да я лучше ещё раз искупаюсь в горной реке!

– Сибранд, – видя, что уговорами меня не взять, вновь приступила ко мне Деметра, – перешеек скользкий. Ты ослаб. Если упадёшь, я не сумею тебя удержать. Но на этот раз доставать тебя из воды будет уже Люсьен.

Пытаясь меня остановить, Деметра упёрлась ладонями мне в грудь, защищённую от пробирающего вечернего холода лишь мокрой рубашкой, и вдруг вскрикнула, когда из-под её пальцев брызнул яркий серебристый свет. Не веря своим глазам, колдунья рванула мою рубашку – треснула надорванная ткань – и замерла, разглядывая дивное мягкое свечение у меня в груди. То и дело прорывались из-под посиневшей кожи слепящие лучи, и виднелась в хитросплетениях крошечных ураганов белая, как вспышка молнии, чудесная сфера. Деметра подняла на меня поражённые глаза – светло-карие, почти золотистые – но спросить ничего не успела.

– Зачем звала, госпожа Иннара? – раздался за её спиной насмешливый голос. – Мы тут явно лишние!

Деметра вспыхнула, развернулась, встречая пристальные взгляды своих спутников. Я услышал мелодичный голос альдки, вскрикнувшей почти радостно:

– Сердце воздуха, оно у него!..

И даже успел сделать несколько самостоятельных шагов по скользкому перешейку к берегу, перед тем, как обессиленно повалиться на мокрые камни Живых Ключей.

Обратно вести магов пришлось другой дорогой, в обход горы, а значит, теряли дня два, не меньше. Но лучшего пути я не придумал: находясь у подножия водопадов, со стороны отвесных скал, мы бы ни за что не поднялись наверх. Теперь, когда сердце воздуха было у меня, и нетерпеливые маги поглядывали в мою сторону с навязчивым интересом, я тоже заразился их беспокойством, но совсем по другой причине: не мог дождаться обещанной награды.

Мы и без того задержались с отправкой: пока Люсьен с Эллой привели лошадей, пока собрались в дорогу – упрямая бруттская колдунья никому не позволила и шагу ступить, не убедившись, что все в отряде целы и здоровы – прошёл почти день. Мною Деметра занялась лично: зажгла колдовской костёр, усадив меня поближе, велела содрать мокрые тряпки и заменить их сухими вещами, едва ли не силком влила в глотку крутой кипяток. Я терпел такую заботу, покуда её спутники отлучились за своими лошадьми – Ветер ходил за клячей Деметры, как привязанный – и странно приятным мне показалось такое внимание. Хотя и мало что осознавал от крупной дрожи да мучительных судорог, а всё же отметил, как осторожно растирала меня сухими ладонями бруттская колдунья, как то и дело шептала слова каких-то заклинаний – проклятое колдовство! – заставляя огонь разгораться сильнее, а кровь в жилах течь быстрее. Я окончательно размяк, даже, кажется, уснул, потому что пришёл в себя от звука голосов, и с трудом понял, что говорят обо мне.

– Точно не сумеешь? – мрачно уточнял Люсьен. – Глупо тащить за собой деревенского старосту через весь Стонгард, чтобы вытащить из него третий элемент.

– Я не рискну, – отвечала Деметра, и голос её казался не менее мрачным. – Я никогда этого не делала, и боюсь, что… наврежу сосуду.

Молодой брутт уничижительно фыркнул.

– Сосуду! Этому-то дикарю? И что с того?

– Деметра права, – подала голос альдка. – Мы можем его убить, если проведём обряд без Сильнейшего. Придётся идти с ним в гильдию.

– Тёмный с вами, – отмахнулся от спутниц черноглазый колдун. – Делайте, как хотите.

Люсьен оказался единственным невредимым человеком в отряде. Все остальные возвращались обратно подкошенными: Эллаэнис потеряла много крови, так что и в седле держалась, должно быть, из чистой гордости; Деметра, доставая меня из горной реки, сама промокла насквозь, а поскольку занималась мной, о себе не позаботилась – теперь надсадно и мучительно кашляла, кутаясь в тёплый меховой плащ; я же, хотя и полностью отошёл за ночь, но глубокий порез под рёбрами перетянул от греха плотной тряпицей.

– Даже не чихнёт, – смеялся надо мной Люсьен, поблёскивая умными чёрными глазами, – не то что ты, госпожа Иннара!

– Стонгардец, – измученно пожимала плечами бруттская колдунья, объясняя этим сразу всё.

– Как на собаке, – громким шёпотом соглашался с нею Люсьен.

Я не возражал: не до того стало. Как только я проснулся наутро и увидел окружающий мир, то от неожиданности даже дышать перестал. Сердце воздуха, притаившееся у меня в груди, то гасло, то вспыхивало с новой силой, заставляя искриться не только кожу и одежду, но и всё вокруг: в серебристом свете струящихся потоков менялись скалистые горы и чёрные леса, покрываясь непривычно яркой зелёной листвой, распускались пышным цветом девственно белые бутоны, преображались лица моих спутников – чтобы в следующий миг вновь стать прежними и уже привычными.

Такие видения, хоть и искромётные, длившиеся едва ли долю мгновения, выбивали меня из настроения на долгие часы. И хотя я снова видел перед глазами унылые пейзажи ранней стонгардской весны, а в окружавших меня колдунах я не замечал уже ничего особенного, ранее подсмотренные видения преследовали меня всю оставшуюся дорогу. Вновь и вновь, растерявшись от собственных мыслей, я пристально вглядывался в каждого из трёх спутников, поочерёдно сверля хмурые лица долгим взглядом, но ничего не замечал: сердце воздуха дарило прозорливость лишь тогда, когда я этого меньше всего ждал.

Рыжеволосого альда-пленника, как выяснилось, пришлось всё же убить: по словам сторожившего его Люсьена, тот пытался ночью напасть, неведомым образом выпутавшись из верёвок. Я сразу же усомнился: руки альду вязал я и в надёжности узлов был уверен. Но вслух ничего не сказал: военные законы подразумевали особые разбирательства с пленными, если того требовали обстоятельства. Люсьена я не осуждал.

Всю дорогу я молился Великому Духу так истово, что Творец Мира меня всё же услышал: ни разу не наткнулись на волков, не проснулись крылатые ящеры с горных вершин, не повстречались с разбойничьими бандами, коих по весне приходилось толпами гонять… Опасные участки дорог миновали благополучно, и к закату одного из долгих серых дней вышли на вершину холма, с которого проглядывались тусклые огни расположившейся в долине деревни.

Тёплый запах Ло-Хельма я узнал бы даже с закрытыми глазами. Мягко стелился дым из труб, блеял домашний скот, стучали топоры и молоты, била тонким ключом жизнь северного посёлка. День выдался ясным, ни снежинки не опустилось с небес за всё время обратного пути, так что в режущей белизне ещё не растаявшего снега я сумел с пригорка разглядеть харчевню – самый высокий дом нашей деревни – и несколько знакомых крыш родного Ло-Хельма.

Я устремился вниз почти галопом – насколько позволяли Ветру подтаявшие, но оттого вязкие и труднопроходимые снега. За мной пришпорили лошадей колдуны, тоже почуявшие близкий кров, тепло и сытный ужин. За весь обратный путь ни один из них не перекинулся со мной ни словом; я тоже молчал. Непривычно хмурый Люсьен забыл про неизменные шутки и на привалах занимался лишь тем, что чинил свой посох – треснула кость старого дерева, оцарапалась тёмная жемчужина у основания – и в разговоры не вступал даже со спутницами. Деметра тоже молчала, что-то напряжённо обдумывая у вечерних костров – чертила непонятные символы на снегу, шептала неслышные слова и вновь стирала бледные буквы. Эллаэнис хоть и казалась приветливой – всё расспрашивала про семью и планы, нравы да обычаи – а всё же вызвать меня на откровенность не сумела. Дух разберёт, почему. Не лежала у меня душа к нежной альдке: как ни прекрасно было юное лицо, сияющие, как свежий снег, длинные волосы и тонкая фигура, а всё же искренности в ней я не чувствовал, а потому и держался подальше – кожей ощущал гремучую смесь соблазна и опасности.

– Стой, староста! – окликнула меня Деметра, когда я достиг короткого моста, переброшенного через местную спокойную речку. – Погоди!

Я послушно натянул поводья: на том берегу уже мелькнули знакомые лица, а значит, вскоре весь Ло-Хельм узнает о нашем возвращении. Отвечать на вопросы деревенского совета прямо сейчас мне не хотелось, а потому я встретил колдунью лицом к лицу, радуясь, что хоть сейчас сердце воздуха позволяло мне смотреть на неё в привычном свете, без этих слепящих серебристых нитей перед глазами.

– Куда ты так пришпорил? – хмурясь, поинтересовалась Деметра. – Договориться с тобой хочу, староста. Поскольку третий элемент у тебя, то до нашего отъезда из Ло-Хельма в гильдию не уходи из деревни. Это очень важно, понимаешь? Не молчи! – рассердилась колдунья, когда я не ответил. – Ну же, Сибранд! Обещаешь?

Я честно задумался: на охоту бы сходить ещё разок, заготовить мяса для детей впрок, да на рыбалку – сейчас, когда сошли льды, рыба сама в руки пойдёт…

– Нет, Сибранд, – будто прочла мои мысли колдунья. – Прошу тебя!

– Моя плата, – напомнил вместо обещания. – Когда?

Деметра торопливо кивнула.

– Я попробую. Сегодня ещё до заката зайду. Если у меня не получится, тогда спросим у Сильнейшего… Дом на окраине, верно?

– Тот, который повыше, – уточнил я: не хватало ещё, чтобы колдунья заглянула к Тьяре на огонёк!

– Приду, как только отдохну, – пообещала она, глубже натягивая меховой капюшон.

Я тронул поводья, первым въезжая в деревню, за мной потянулись Деметра с Эллой. Люсьен догнал меня у харчевни, тронул за локоть; подождал, пока нас обгонят спутницы, и спросил негромко, вполголоса:

– Что ты видишь?

Я в этот момент засмотрелся на гриву своего коня – надо бы Назара попросить гребнем по спутанному волосу пройтись – а потому над вопросом поразмышлял секунды две, прежде чем уточнить:

– В смысле?

– Не притворяйся, – нахмурился Люсьен, по-прежнему удерживая меня за локоть. Тонкие пальцы вокруг моего предплечья сомкнуться, конечно, не могли, но парень вцепился в отворот стальной пластины наруча, будто клещами. – Я видел твой ошарашенный взгляд, когда ты смотрел по сторонам! И то, как на нас в дороге пялился – тоже. Или ты думал, нам неизвестны свойства артефакта? Сердце воздуха позволяет своему сосуду зреть будущее, проникать в суть… как сердце воды дарует способность исцелять, сердце земли тянет к богатствам, а сердце огня обостряет чувства… И Деметра, и Элла понимали, что ты видишь больше, чем говоришь! Обхитрить бруттов, стонгардец – как наивно! Так что ты видел там, в пути?

Я резко потянул локоть на себя – молодой колдун едва не вывалился из седла – и какое-то время молча рассматривал ещё юное, с характерными резкими чертами, лицо.

– То же, что я вижу сейчас, – ответил коротко.

Спутницы уже ждали нас у харчевни, а потому дольше я задерживаться не стал: подъехал поскорее, кивнул спешившейся Деметре, и направил коня прочь, пока не выбежал встречать меня Хаттон, и не появились на улицах словоохотливые односельчане.

До темноты я собирался ещё многое сделать, а потому оставлял колдунов позади с лёгким сердцем: пусть теперь не я за ними, а они за мной побегают!

Кто-то окликнул меня от кузницы, но я нарочно не обернулся. Прости, Фрол! Царапнул по сердцу твой взгляд, когда на деревенском совете чужим пересудам поверил, а не мне, своему другу. Не виню тебя, а только дай времени побольше – пусть затянется…

– Отец!!!

Ещё не спешившись, увидел, как с заднего двора, увидав меня через прутья толстого забора, вылетели к воротам двое, набросились, едва я коснулся ногами земли.

От такого напора я даже пошатнулся; поскользнувшись на подтаявшем снегу, рухнул вместе с первенцами на жёсткий настил. Никанор с Назаром залились весёлым смехом, впервые уложив меня на лопатки, завизжали, как малые дети – всю деревню на уши подняли, не иначе! Ай, да и Дух с ними!

Стиснул в объятиях обоих, удовлетворённо услышав сдавленные писки, заулыбался в лохматые макушки. Опять шапки забыли!

– Ты вернулся! – оторвавшись наконец от меня, счастливо выдохнул Никанор. – Мы так скучали!

Назар, верный своей привычке, промолчал, позволяя брату высказываться за двоих; и тихое «да» один только я услышал. Поцеловав первенцев поочерёдно, с трудом поднялся на ноги – хоть и не в доспехе возвращался, а нести собственный вес, да ещё и артефакт в придачу, оказалось тяжело – взял Ветра под уздцы, отвёл в конюшню и сбросил походные мешки с верного коня. Сыновья крутились рядом, но я реагировал на их восторженные замечания и бесконечные вопросы медленно: сказывалась усталость. Слабая мечта о тёплом очаге и мягкой постели, впрочем, разбилась вдребезги, как только я переступил порог своего дома.

– Наконец-то! – гаркнула свояченица, не оборачиваясь от стола. – Повернул подковы в родное стойло! Я уж думала, насовсем меня с потомством покинул!