Полная версия
Нина Пономарёва
Повесть "Месть леса"
Кто может с абсолютной уверенностью провести прямую черту между мистическим и реальным?
Таких смельчаков, вероятно, найдётся не очень много.
Мистика всегда загадочна и непредсказуема, как, впрочем, и сама реальная действительность. Наша жизнь.
В этом вполне можно убедиться, прочитав повесть «Месть леса».
Отцы убивали лес, а лес убил их детей. Так, Анна-Мария разорвана надвое верхушками берёз, Павлика загрызли волки. Их неупокоенные души являются в наш мир вновь и вновь. Прозрачные, воздушные, бестелесные, они жаждут правды и справедливости, более того, – добиваются их.
Повесть имеет не только мистическую, но и глубокую философскую основу.
За внешне простой реалистической фабулой (туристы путешествуют по периметру Чёрного озера, из разговора у костра узнают подробности необычной гибели людей) скрыты глубокие философские постулаты. Например, зло опасно тем, что оно всегда возвращается к своему источнику, десятикратно умноженное.
Многие из нас сталкивались в реальной жизни с необъяснимым, и это, безусловно, – волнительно. Однако, по мнению автора, по-настоящему волнительным является то, что, порой, жадность человеческая становится сильнее любви, и тогда она способна убивать и разрушать, нести с собой беду.
Экскурс в потусторонней мир в повести «Месть леса» вполне оправдан тем, что он помогает решать проблемы реальной действительности.
Повесть предназначена для читателя с устойчивой нервной системой.
Повесть
Что может быть лучше лета? Лето – это, действительно, маленькая жизнь. Целая компания завзятых туристов тоже так считала. Именно поэтому в очередной раз отправились на ночную рыбалку на озеро Чёрное.
Говорят, что его называли так потому, что на дне его обнаружили чёрную целебную грязь. Из-за этой грязи, вероятнее всего, озеро не зацветало, не зарастало тиной. Напротив, вода была прозрачная и чистая, как слеза. На поверхности воды качались не только белые лилии, но и крупные розовые цветы, краснокнижные, которые растут только в хороших экологических условиях.
Сергей даже называл как-то их мудрёное название. Он вообще всё знал. Часто приносил из леса целый букет различных растений и увлечённо, часами рассказывал о каждом, хотя по образованию биологом не был. Сергей был инженером – металлургом, но такая уж у него была натура – знать всё.
Кроме того, судьба наградила его и соответствующей внешностью: высокий, худой, в очках, почти всегда в костюме и галстуке, с книгами в машине, в сумке, под мышкой, с записными книжками, листами для заметок и зарисовок. Не зря в компании туристов, да и не только в ней, его называли – наш академик.
Рядом с озером примостился сосновый лес. Он так дышал всей своей шершавой, хвойной грудью, что городские жители, выйдя из машин, на какое-то мгновение замерли в полном блаженстве.
– Как же хорошо здесь дышится! Какой чистый, прозрачный, хрустальный, необыкновенный воздух, – объявил всем Саша, постоянный организатор всех дел в компании, командир и распорядитель.
Он каждому дал поручение, задание. Всем сразу стало ясно, что каждый должен делать. Сразу, без промедления закипела работа. Никому и в голову никогда не приходило задуматься о том, почему именно Саша распоряжается всегда всем и всеми.
Он был подчёркнуто подтянут, аккуратен. Казалось, что у него всегда всё лежит, стоит, висит именно там, где должно быть. Казалось, что у него всегда всё в полнейшем порядке, на своих постоянных местах, в полной боевой готовности.
Казалось, что он был везде: там, где Валера и Николай по его поручению устанавливали палатки; там где Любаша и Михалыч на спор с одной спички разводили костёр. Сергея он отправил рыбачить для ухи на ужин. Сергею же он поручил и свои удочки. Сам организатор всегда говорил приблизительно одно и то же всем:
– Ну, что у тебя тут? Давай, давай! Ты у нас настоящий стахановец! Молодец! Нет, даже лучше молодца!
Удивительно, но все его слушались. Никто не возражал. Может быть, поэтому дело спорилось.
Поляна уже была обжита, как если бы на это был потрачен целый световой день. Более того, кругом был полный и абсолютный порядок: всё было удобно, целесообразно, правильно, в крайнем случае, – всем нравилось.
Вот и сегодня: комфортабельные, современные палатки установлены ровно в ряд под соснами, недалеко от воды.
Костёр, обложенный заботливо и аккуратно круглым камнем, пылал в меру, был безопасным.
Белела начищенная картошка, щипал глаза лук, благоухали специи. Сергей принёс готовую, уже обработанную рыбу. Самую большую из них, головастую щуку килограмма на три – четыре, поймал Саша. Три другие Сашины щуки были по килограмму или чуть больше, можно сказать, – щурята, но для ухи тоже сгодились.
– Ну надо же! Рыбачил-то всего двадцать минут, а то всё бегал, командовал, и, на тебе, такую красавицу поймал, – сокрушался Сергей.
– Ничего, Серёга, твоя мелочь тоже пригодится. Из неё-то самая уха и будет, – поддержал друга удачливый командир.
Саша в отличие от Сергея был коренастый, широкоплечий, белокожий, как все рыжие. Он, казалось, излучал здоровье и благополучие.
Про таких говорят: добротно и на совесть скроен. Саша был небольшим начальником на заводе, может быть поэтому любил командовать. Не то, чтобы любил, он просто так жил. Это был его образ жизни.
Михалыч наловил раков и стоял с ними, не зная куда их пристроить. Видно было, что ему было жаль губить их, отдавая на варево.
– Вот это добытчик! Гляди, Серёга, вот Михалыч даёт! Вот это даёт! Раки-то какие у него знатные, мордатые!
Михалыч скромно развёл руками:
– Стараемся, стараемся.
– Наверное, со дна озеро бьёт много ключей, раки любят чистую воду. Они в застойной не водятся, – разъяснил ситуацию Сергей. Он бы мог о ракообразных говорить ещё много, но залюбовался добычей Михалыча.
Раки ползали по дну ведра и не понимали, наверное, где оказались. Все окружили это живое чудо и какое-то время любовались. Не часто городскому жителю удаётся пообщаться с живыми раками, а они, и правда, были, как на подбор – крупные, породистые, важные.
– А запах! Вот это будет уха, – предвкушали удовольствие костровые, Михалыч и Люба.
Люба была мастером спорта по альпинизму и скалолазанию, завзятая туристка. Она с удовольствием объясняла инженеру Михалычу технологию обращения с костром, все правила, которые необходимо было знать, чтобы получилась отличная уха. Михалыч искренне удивлялся:
– А я то думал: навалил ветки, чиркнул спичками – и всё тут!
– Ну, да, конечно! И пол леса сгорело, – возразила Люба.
Что касается технологии приготовления ухи Михалыч так ничего и не понял, как ни старался – очень уж много всяких тонкостей.
Всем хотелось поделать всё: подбросить, например, веток в костёр, порыбачить, помешать уху, пошевелить угли, перевернуть шампура с шашлыком на мангале, проверить рамки с обжаривающимися овощами. За качеством приготовления продуктов следила Люба, жена Сергея. Она была по образованию, да и по призванию, поваром. Готовила она божественно. Невысокого роста, кругленькая, как и положено повару. Как колобок, она быстро и уверенно, а, главное, успешно кашеварила. Все точно знали, что лучше Любы всё равно никто ничего не приготовит.
– Не пережаривайте, это не полезно. А вот здесь – не пропеклось, – только и слышалось то справа, то слева. Казалось, Люба у костра была везде. Теперь она точно никуда не отлучалась от полевой кухни.
Валера и Николай были музыкантами. Под марш «Прощание славянки» они не только справились с установкой палаток, но и благоустроили всю поляну: гамаки, надувные матрасы, походные кресла. Их стараниями вырос целый туристский городок. Магнитофон, привезённый музыкантами, прославлял российскую музыкальную классику. Благоустроители поляны с гордостью осматривали результаты своего труда. Яркие шарфы, длинные волнистые причёски выдавали в обоих творческие натуры.
Нина, жена Саши, была писательницей и поэтессой, словом, Тургеневская девушка, романтичная и возвышенная. Она любила литературу, искусство, свой дом, семью, а её любили за доброту и отзывчивость. Здесь, на поляне, Нина отвечала за сервировку стола. Даже в туристских, полевых условиях ей удавалось добиваться того, чтобы стол выглядел больше благородным, чем туристским и полевым. А ещё вечером Нина читала стихи, свои – и не только.
Наконец-то почти всё у всех было готово.
Один Аркадий не принимал участие в туристской суете. Он был художник. Сначала Аркадий бродил, как неприкаянный, как-то по-особому молчал, щурился, казалось, рассматривал всех и вся вокруг каким-то колючим, зорким взглядом. Наверное, так и положено художникам – быть наблюдателями. Смотреть, смотреть на всё и на всех, а потом взять и создать картину, полную глубинного смысла и красоты.
Аркадий был местной достопримечательностью. В деревушке, на противоположном берегу озера, у него был родительский дом – старенький, скромный, но ухоженный и весёлый.
Михалыч и Аркадий вместе учились на архитектурном факультете, давно с удовольствием приятельствовали, помогали друг другу. Аркадий рисовал с детства. Не случайно, одновременно с архитектурным он закончил и художественно-графический факультет. Вот и сегодня, как настоящий живописец, он искал натуру. А, может быть, ждал, когда придёт вдохновение.
С собой у него был отцовский большой альбом с потертой, старой обложкой. Именно в нём Аркадий делал свои зарисовки, а, может быть, уже и эскизы будущей картины. Аркадий был пейзажист. В основном он рисовал лес. Его картины выставлялись не только в родном городе, области, но и в самой Москве. Много Аркадий рисовал по заказу, так как теперь кормил своим трудом и талантом большую семью.
Аркадий почему-то был грустным и сдержанным. Казалось, что красота, разлитая вокруг так щедро, его не удивляла, не трогала и не радовала. Может быть, – привычка. Он постоянно жил в этой красоте, а, может быть, и какая-то душевная сердечная боль, печаль не давали возможность всем сердцем и всей душой развернуться широко и повернуться к этой первозданности, непревзойдённой роскоши – обыкновенной, русской природе. Какая-то особая печаль жила в Аркадии, во всём его облике. Именно она была его хозяйкой.
– Ты в процессе? Рисуй! Рисуй! Молодец, хорошо получается, – проверил и Аркадия беспокойный Саша.
А получалось, действительно очень хорошо: столетняя матёрая сосна, а рядом – её смена среднего и младшего возраста; в правом же углу – совсем крохотная сосёнка – детка. Аркадий сделал несколько набросков с разных ракурсов. Все они были замечательные. Аркадий – безусловно, обладал талантом, что называется, – художник от Бога. Это было сразу видно.
Наконец-то все собрались за столом.
Вечерело. Настал такой момент в природе, когда она будто отдыхала от дневных трудов. Всё утихло и постепенно готовилось ко сну. Прохлада расползалась приятно и отдыхновенно по всем укромным местам, хвоя запахла ещё больше, пряно соперничали с ней, пожалуй, только лесные травы. Свежестью тянула с озёрных берегов.
– Хорошо здесь, – сказал Николай.
– Очень хорошо, – поддержали его жена Лида.
Лида являлась полиглотом и знала в совершенстве несколько языков. Правда, пела только по-французски. Она была изящной, всегда хорошо и к лицу, со вкусом одетой. Словом, настоящая Парижанка. Лидия переходила на иностранный язык, порой, сама того не замечая. Вот и сейчас она проговорила что-то на английском. Все ждали перевода, но она только сказала, что это из Байрона. Николай не сводил глаз с жены, и всем было очевидно, что он любит её так же, как и в первые месяцы влюблённости. Казалось, что и не прошло четверти века, проведённых вместе. Вот и такое бывает.
Природа прекрасна всегда, во все времена, сколько столетий ей ни насчитай. Вот здесь – как хорошо хотя этим соснам уже ого сколько лет.
– Хорошо здесь, – задумчиво проговорила Лидия и кокетливо поправила свою шляпку.
– Да! Что хорошо, то хорошо! Лучше, наверное, и не бывает, – хором сказали Валерий и Михалыч. Все засмеялись от такого единодушия.
– Да! Что хорошо, то, действительно, – хорошо, – подвёл итог Саша. Он никогда не оставлял свои бразды правления, даже за столом.
– Мы здесь не первый раз, только вот удивительно, что никогда на этой поляне мы не видим местных жителей. А ведь тут – только на лодке через озеро, рукой подать! Тут и грибы, и ягоды – всего навалом, и всё нетронутое! Видно, некогда деревенским тут разгуливаться – хозяйство у каждого.
Все посмотрели на Аркадия. Он был наполовину местным: с весны по позднюю осень, как он сам говорил, художник жил в скромном, деревенском родительском доме, в деревушке, что так уютно сейчас светила с противоположного берега оконными огнями и уличными фонарями. Зимовал Аркадий в городе, в своей скромной городской квартире. Правда, на чердаке дома, где он жил, была оборудована мастерская – предмет зависти друзей – художников. Помог создать мастерскую состоятельный одноклассник, поклонник его таланта, друг детства.
Аркадий не торопился вступать в разговор, а о чём-то размышлял о своём.
– Аркадий! А, правда! Почему местных – то здесь никогда нет? – спросил Саша.
– Да их и не будет.
– Что так – очень заняты?
– Да не то, чтобы заняты. По чести говоря, – боятся.
– Боятся? чего же? – удивились все.
– Да здесь девушку, Анну Марию, разорвало пополам.
– Аркадий! Что ты такое говоришь? Когда же это было? Почему об этом никто не знает? – удивились все хором.
В этот самый момент сильный порыв ветра прошёлся по вершинам сосен. Они заволновались своими могучими ветвями, будто обнимали друг друга и о чём-то на своём языке в тайне говорили. Слабый свистящий звук, тонкий, жалобный и протяжный на мгновение пронёсся над поляной. Всё стихло так же неожиданно, как и началось.
– Что это? – забеспокоились женщины.
– К дождю, наверное, но ничего: у нас тент большой натянут, машины, палатки, – успокоил всех Саша, – есть где укрыться.
– К какому дождю? На небе – ни облачка! – озадачила всех ещё больше Нина.
– Ну, так что же? Обыкновенный порыв ветра. В природе всё бывает, – не сдавался Саша. – Аркадий, я перебил тебя, так что же дальше?
Аркадий помолчал. Видно было, что воспоминания были для него не из приятных, но все с волнением смотрели на него, ждали. Что же было делать? Аркадий продолжил свой невесёлый рассказ:
– Было это пять лет тому назад. Информации об этом нигде не встретите, потому что сам факт не для слабонервных, посчитали, что широко об этом оповещать не стоит. Местные, конечно, знают всё в деталях, видели всё своими глазами.
– Аркадий! Расскажи что знаешь об этом, – попросили все.
– Я знаю столько же, сколько другие в деревне, может быть, чуть побольше. Ну, что ж, – попробую.
Анна Мария – моя племянница, дочь старшего брата Игоря. Почему Анна Мария? Это – просто: брат женился на итальянке с русскими корнями, Сюзанне. Она и настояла на двойном имени дочери. Игорь в то время занимался заготовкой и обработкой, торговлей лесом как индивидуальный предприниматель. Средний брат, Вадим, помогал ему. От леса зажили оба они богато. Построили себе дачи в нашей деревне сказочные, необыкновенно -красивые: даже туристов возили показывать. Смотрели люди, восхищались: всё из дерева. Лучших мастеров находили и приглашали для строительства и отделки своих теремов мои братья. Тогда их все называли – хозяева леса.
Организовали мои братья в то время турфирму. Показывали лес: проложили в лесу тропы разной нагрузки, разбивали здесь палаточные городки. Питание было из натуральных деревенских цельных продуктов. Досуг тоже хорошо был организован: охота, рыбалка, прогулки познавательного характера, экологические тропы, фитнес в хвойном лесу, мастер-класс художника – живописца, обучение резьбе по дереву. Словом, из всего делали деньги. Лесопилка работала круглосуточно, им же принадлежала. Правда, туристам и деревенским она не мешала, была очень далеко, как будто они её прятали от всех.
Деньги полились братьям рекой. Тут-то они и показали себя во всей красе: им было всё мало и мало. Жадность обуяла ими, появились надменность, высокомерие, какая-то наглость, цинизм. Больно и страшно, обидно было смотреть на это преображение. Да и, честно говоря, было стыдно за них от людей. Говорил им, да они разве в тот момент послушают. А вот дети у них хорошие уродились, непорченые, не влияли на них никакие деньги. Анна Мария училась где-то за границей, умная была, скромная, красивая. Павлик, сын Вадима, тоже хороший был парнишка, добрый, такой уважительный. Правда, учился здесь, заграницу не признавал.
– А почему были? Что с детьми, твоими племянниками случилось?
– Да уж случилось такое, что и не выскажешь.
– А всё-таки. Расскажи, если можно, – попросили все в один голос.
– Анну Марию неустановленные молодые люди привязали за ноги к верхушкам наклонённых друг к другу берёз на этой поляне, отпустили берёзы, и несчастную девчонку разорвало пополам, – сказал Аркадий и, вздохнув, опустил голову.
– Как разорвало? Как пополам? – ахнули все.
– Вот так, пополам. Не нашли подлецов, поэтому её душа и сейчас не на месте. Возможно, не нашли потому, что они не местные, пришлые, только она одна их и знала.
Аркадий всё ниже опускал голову, казалось, что он не хочет смотреть на поляну, где так страшно погибла племянница.
– Местные говорят бабули, что зря двойное имя дали. Назвали бы по-простому: либо Анной, либо Марией – живая была бы, не разорвалась бы на двое. Да я думаю, что это глупости, видно судьба её такая. Жаль мне её, бедняжку, очень жаль, да и все девчонку жалели – добрая она была, приветливая, безобидная, щедрая.
Игорь сразу сошёл с ума, как только узнал обо всём. Увидел обезображенную дочь и сразу начал заговариваться. Теперь-то дома, то в психбольнице. Куда же денешься? Деваться некуда, болезнь – она и есть болезнь. Да и не удивительно, какой отец такое выдержит?
А Павлик, так тот ушёл в лес и заблудился. Взрослый уже был, на втором курсе педагогического института. Павлик хорошо знал лес, вырос в нём. Как мог заблудиться – ума не приложу. Тогда все удивлялись. Да еще и в одно лето погиб с Анной Марией. Разом у нас детей не стало. А и было-то их всего двое на нас на всех. Павлика нашли через две недели, как пропал. Он почему-то ушёл очень далеко в противоположную от деревни сторону. Волки загрызли.
В этот момент всё вокруг как то особенно потемнело. Тьма непроглядным крылом будто накрыла поляну. Так бывает, когда тучка неожиданно найдёт на звёзды, луну, и становится особенно темно. Все притихли от этой неожиданной перемены. Раздался звук гортанный и тягучий, грустный и тяжёлый. Все поняли, что это воет волк. Ему ответил другой голос, ещё более грустный и тягучий, ещё более по-волчьи проникновенный. Всем стало не по себе. Всех успокоил Аркадий:
– Ничего не бойтесь. Волки далеко отсюда. Слышно так хорошо потому, что ночь, тихо, да и ветер в нашу сторону. Волки приблизительно, я думаю, там, где мы Павлушку нашли. Это очень далеко. Там их логово, они всегда там обитали. Людей в тех местах почти не бывает, там очень глухой лес. Вадима сразу парализовало через неделю после похорон Павлушки. Жена, Света, правда, молодец – ухаживает, хоть и сама больная. Вадима, может, и не парализовало бы, но у него накануне была травма головы: лесовоз развязался и задело Вадима. Уж как укрепляют лес на лесовозах, а, видно, – быть тому.
На какое-то время Аркадий замолкал и думал о чём-то своём, но его никто не торопил.
– Света ездила к нему в больницу, да и сама чуть не погибла. Казалось бы, в городе, а тоже от лисины досталось. Стояла она на остановке, ждала автобус, а тут машина с лесом разворачивалась по кругу и задела Свету торчащими стволами кругляка по спине. Все отбежали, а Света задумалась, видно. Болела долго, думали не встанет: позвоночник – это не шутка.
Ничто не нарушало рассказ Аркадия. Казалось, что и поляна внимательно слушает, такая стояла тишина.
– Сюзанна тоже болеет. Шла от Игоря из больницы, а коммунальщики обрезали деревья. Почему-то не было ограждения. Целый тротуар народу шло, а пострадала только Сюзанна. Огромный сук дерева отвалился во время обрезки и оторвал ей руку, пришлось ампутировать. Вот теперь живём все вместе. Куда деваться? Все больные, живём все летом в моём родительском доме.
– А как же их дворцы из натурального дерева, разукрашенные, диковинные терема?
– Так в тот же год, когда погибли дети, они, дворцы-то их, и сгорели – шаровая молния. Дома были рядом, сгорели, как спички. Ребятишки местные, деревенские рассказывали, да и сторожилы некоторые видели, будто бы среди чистого, голубого неба, вдруг образовалась туча сине-фиолетовая, даже с чернотой.
Никакого дождя не было, а только один раз прогремел оглушительно гром да так, что всё содрогнулось. Молния была на всё небо – такой, старожилы говорят, и не припомнят больше. Потом будто шар огненный образовался, поплыл по улице и прямиком к дворцам моих братьев. На пути высоченная голубятня была Ивана, так шар её обошёл, голубков не тронул. Вот ведь как, с разбором. Так вот, шар-то этот, говорю, прямо к деревянным дворцам братовым, будто и пришёл за ними. Походил по ним этот шар, да и вспыхнули они тут же. Пока пожарные приехали, всё уже догорало – дерево, и это естественно. Правда, все удивились всё-таки, как быстро всё сгорело.
Все озабоченно посмотрели на небо. Успокаивало то, что признаков непогоды не проявлялось ни в чём.
Хорошо, что хотя бы из соседей никто не пострадал, – продолжил Аркадий. Зимой все живём в моей квартире, в городской. Свои квартиры они сдают, потому что на лекарства надо много денег, а все больные. Я ночую в мастерской, всем хватает места. Да и весь день я тоже в мастерской: то рамы мастерю, то пишу картины, беру заказы. В квартире поэтому бываю редко, некогда мне там рассиживаться, надо кормить семью. Сейчас семья-то у меня стала большая. Я не женился, один, бобылём прожил. Всё говорили мне, что же ты один, а вот теперь не один, вон сколько у меня всех-то, огромная семья, и все мои. Вот уж, действительно, пути Господние – неисповедимы. А я и не жалуюсь, я их всех жалею и люблю. Всё делаю для них, что могу. Да они и благодарны. А я-то что, свои всё-таки, – взъерошил от смущения и волнения волосы Аркадий. – Раньше стеснялись меня: простак, беднота. А теперь мы дружны, куда деваться, свой своему поневоле брат, жалко мне их.
Все молчали, не знали, что и сказать. Никто не ожидал такого трагического рассказа.
Давно уже стемнело. Есть сегодня за ужином как-то не хотелось никому.
– Столько наготовили, – огорчались женщины, пытаясь хоть что-то втолкнуть в своих мужей.
Нина решила лечь спать не в палатке, а в машине: тепло, нет комаров, свободно.
Скоро все улеглись. Всё вокруг стихло, только были слышны едва различимые звуки деревни на том берегу озера, шум ветра, да ещё какие-то особые, лесные, ночные звуки. Нина размышляла об услышанном, из головы ничего не шло. Ей стало казаться, что на поляне кто-то есть. Она открыла дверь машины, огляделась вокруг – никого. Все уже давно разбрелись по своим палаткам.
– Наслушалась страстей, – подумала Нина.
А вокруг стояла летняя, тёплая ночь. Про такую ночь говорят, что это ночь лета Господнего: кругом не шелохнуло, установилось какое-то особое равновесие в природе. Наверное, и ветру тоже нужен был отдых, и птицам, и озеру, и деревьям, словом, – всему сущему. Однако и в этом состоянии полного покоя всё-таки слышны были потрескивания и шорохи, как будто кто-то осторожно ходил.
– Это лес, он же живой. – думала Нина, – никого там нет, никого.
Она закрыла дверцу машины и стала укладываться. Пока укладывалась, боковым зрением увидела движущуюся женскую фигуру в белом. Это видение продолжалось одно мгновение. Нина внимательно осмотрела поляну через лобовое стекло машины – ничего. Показалось, слишком много впечатлений. Не мудрено, после таких рассказов. Нина уже почти уснула, как кто-то легонько постучал в боковое стекло. Через какое-то время стук повторился. Ночь была светлая и не трудно было увидеть женский силуэт. Женщина стояла около машины. Нина приоткрыла окно:
– Что вы хотели?
– Можно вас на минуточку.
– Я сейчас выйду. Подождите, пожалуйста.
Лес посвежел, ноги в босоножках почувствовали росу
– Я хотела попросить помощи.
– В чём я могу Вам помочь?
– Помогите мне найти и наказать моих убийц.
Нина оторопела:
– Вы Анна Мария?
– Да, я Анна Мария.
Только теперь Нина увидела, что девичий силуэт прозрачен и бестелесен.
– Хорошо, я помогу Вам, но как это сделать? Я ничего не знаю об этих людях. Как доказать, что они преступники?
