Белый шторм Спасение на Монблане

Алехандро медленно шёл по коридору дьюти-фри, его походный рюкзак с альпинистским снаряжением мягко постукивал по спине. Витрины магазинов сверкали хромированными поверхностями, предлагая последние покупки перед полётом. В одном из них, заставленном рядами парфюмерных флаконов, стояла молодая продавщица. Её тёмные волосы были собраны в небрежный пучок, а на запястье красовалась татуировка компаса – детально проработанный прибор со стрелкой, указывавшей строго на северо-запад.

– Вам нужен подарок? – спросила она, прежде чем Алехандро успел открыть рот. Её голос звучал устало, но в уголках карих глаз прятались смешинки. – Для женщины или для себя?

Алехандро поставил рюкзак на пол, чувствуя, как напряглись мышцы спины после долгого ожидания в очереди на регистрацию. Его взгляд скользнул по полкам с флаконами, останавливаясь на одном – простом, без излишеств, с белой этикеткой.

– Выбираете классический аромат, – констатировала продавщица, доставая флакон. – Интересно, почему именно этот? – Она повертела флакон в руках, и свет ламп отразился в стекле. – Это же довольно редкий выбор для мужчины.

– Моя жена… – Алехандро запнулся, поправляя ремень рюкзака, – она любит этот запах с тех пор, как мы познакомились в университете. В аудитории химического факультета пахло точно так же – жасмином и… чем-то ещё.

Продавщица улыбнулась, и пирсинг в ее брови сверкнул:

– А вы знали, что в этом аромате есть нота альпийских цветов? Эдельвейсов, если быть точным. – Она аккуратно завернула флакон в подарочную бумагу с нежным рисунком цветущих веток. – В Швейцарии считают, что эти цветы приносят удачу путешественникам.

За окном терминала взревел двигатель взлетающего самолёта. Алехандро машинально достал из кармана смятый детский рисунок – синяя гора и две фигурки на вершине. Продавщица заметила это движение.

– Для дочери? – спросила она, завязывая ленту на упаковке.

– Для жены. – Он положил свёрток в боковой карман рюкзака, где уже лежала пачка писем в голубых конвертах – по одному на каждый день его отсутствия. – На всякий случай.

Девушка замерла на мгновение, ее пальцы с облупившимся синим лаком задержались на банте.

– Мой отец… – она начала тихо, – он был рыбаком. Каждый раз, уходя в море, оставлял нам такие же письма. Мама говорила, что это его способ оставаться рядом, даже когда… – Она не договорила, протягивая Алехандро небольшой пробник. – Возьмите. Новый аромат – пахнет дождём и каштанами. Для… сложных дней.

На табло замигало сообщение о начале посадки на рейс в Лион. Алехандро кивнул в знак благодарности и повернулся к выходу, но девушка окликнула его:

– Сеньор! – Она достала из-под прилавка маленький серебряный колокольчик. – В Пиренеях пастухи вешают такие на шею овцам, чтобы не потерять их в тумане. – Она протянула ему колокольчик. – Возьмите. На удачу.

Алехандро взял подвеску. При лёгком движении она издала чистый, высокий звук, странно контрастирующий с гудением аэропорта.

– Спасибо, – сказал он. – Но в горах свои колокольчики. Их вешают на альпийских тропах, чтобы не сбиться с пути во время снежной бури.

Он вышел из магазина, направляясь к выходу на посадку. В кармане рюкзака лежали двадцать три письма, флакон духов и детский рисунок. На стеклянной двери отразилось его лицо – усталое, с тенью невысказанных мыслей в уголках глаз. За спиной раздался мягкий звон – продавщица повесила колокольчик над кассой, где он будет звенеть каждый раз, когда дверь магазина открывается и закрывается, провожая и встречая тех, кто уходит и возвращается.

Осло, Норвегия. Центральный вокзал. 19:17.

Зимний вечер окутывал перрон густым сизым туманом, смешивающимся с клубами дизельного дыма от прибывающего поезда из Бергена. Эйвинд Ларсен медленно шагал по скользкой платформе, его тяжёлые горные ботинки с глубоким протектором оставляли чёткие отпечатки на тонком слое мокрого снега. Воздух был насыщен характерными запахами большого транспортного узла – едким дизельным выхлопом, сладковатым дымком от жаровни со свиными сосисками у восточного выхода, и резковатым ароматом хвойных гирлянд, украшавших колонны вокзала к приближающемуся Рождеству.

Он остановился перед круглосуточным киоском с прессой, где яркий флуоресцентный свет выхватывал из полумрака обложки глянцевых журналов о путешествиях и аккуратные стопки свежих газет, сложенных веером. Внутри пахло свежей типографской краской, пережаренным кофе из стоявшего в углу автомата и едва уловимым ароматом сосновой смолы от рождественских открыток с видами фьордов.

– "Послеполуденные новости", – сказал Эйвинд кассиру, молодому парню с выцветшими татуировками на загорелых руках – стилизованными драккарами викингов, которые со временем превратились в размытые синие пятна, напоминающие скорее детские каракули, чем грозные корабли.

Кассир, щёлкая жвачкой, поднял глаза от экрана телефона и оценивающе оглядел высокого мужчину в поношенной горной куртке:

– Третья за сегодня, – протянул он свежий номер, на обложке которого красовался заголовок о новых нефтяных месторождениях в Северном море. – Вы что, коллекционер? Или просто очень увлечены экономическими новостями? – Парень явно искал повод для разговора, скучая за пустой кассой в вечерней смене.

Эйвинд молча достал из кармана мелочь. Монеты со звоном упали на стеклянную стойку, покрытую тонким слоем пыли и отпечатками пальцев.

– Сувениры, – пробормотал он, избегая прямого взгляда. – Для друзей за границей. Им нравятся… норвежские газеты. Особенно раздел происшествий.

Кассир фыркнул, проводя рукой по своим татуировкам, на которых едва угадывались некогда гордые корабли:

– Да уж, особенно им нравятся заметки на 24 странице, да? – Он намеренно перевернул газету, открыв раздел происшествий, и постучал пальцем с обгрызенным ногтем по небольшой заметке в углу. – Все иностранцы почему-то начинают интересоваться нашими "пропавшими без вести" именно перед поездкой в горы. Странное совпадение, не находите?

Эйвинд резко поднял голову. Его пальцы непроизвольно сжали газету, оставляя морщины на глянцевой бумаге. На указанной странице действительно была крошечная заметка: "Пропал альпинист на Тролльвегене. Поиски прекращены из-за ухудшения погодных условий". Черно-белая фотография показывала молодого мужчину в альпинистском снаряжении – если не знать, что это снимок пятилетней давности, можно было бы принять его за самого Эйвинда. Тот же квадратный подбородок, такие же светлые брови, чуть приподнятые в удивлении.

– Вы… – кассир вдруг нахмурился, присмотревшись к клиенту. – Погодите-ка… – Он схватил со стойки свою копию газеты, затем снова посмотрел на Эйвинда. – Боже правый, вы же его брат! Тот самый Ларсен, который…

Вокзальный громкоговоритель оглушительно объявил о прибытии поезда из Тронхейма, давая Эйвинду возможность не отвечать. Он быстро сунул газеты в боковой карман рюкзака и бросился к выходу, оставляя на стойке несколько лишних крон.

На холодном воздухе его снова окутал знакомый запах жареного лука из сосисочной. Эйвинд остановился, вдыхая этот простой, житейский аромат, такой далёкий от чистого разреженного воздуха высокогорий, где пять лет назад остался его брат. Он достал газеты и, не глядя, сунул их в переполненную урну у входа в метро. Бумага мягко шлёпнулась на дно, присоединяясь к другим обрывкам повседневности – билетам, чекам, обёрткам от шоколадных батончиков.

Где-то вдалеке зазвонили колокола городского собора, отсчитывая семь ударов. Эйвинд поправил лямки тяжёлого рюкзака и зашагал к выходу со вокзала, где его ждал старый синий автобус до пригорода – тот самый маршрут, на котором они с братом ездили каждое лето в детстве к деду в рыбацкую деревушку на берегу фьорда. Теперь он ехал туда один – в старый дом, где на каминной полке все ещё стояли две фотографии в одинаковых рамках: на одной – он и отец на вершине Гальхёпиггена, на другой – его брат в тот последний день перед выходом на Тролльвеген.

Бар «Fjell & Fjord». 21:55.

Тусклый свет керосиновых ламп едва пробивался сквозь плотную завесу табачного дыма, окутывавшего низкое помещение бара. Воздух был густым от смеси ароматов – можжевеловой настойки, вяленой оленины и мокрой шерсти от курток, развешанных у входа. На стенах, покрытых тёмными деревянными панелями, висели десятки пожелтевших фотографий: заснеженные вершины, замёрзшие водопады, улыбающиеся лица на фоне горных хребтов.

Эйвинд сидел в своём привычном углу у стойки, где деревянная поверхность была испещрена вырезанными именами и датами – своеобразной летописью посетителей этого заведения. Его пальцы медленно водили по краю массивного стеклянного стакана, оставляя мокрые следы на потёртом дереве.

Торгейр, владелец бара, бывший спасатель с обмороженными ушами и носом, похожим на картофелину после долгой зимы, поставил перед ним новый стакан с прозрачной жидкостью.

– Ты выглядишь хуже, чем мой первый спальный мешок после полярной экспедиции, – хрипло произнёс он, вытирая руки о засаленный фартук. – И пахнешь почти так же. Когда в последний раз спал?

Эйвинд поднял глаза на фотографию за стойкой – групповой снимок 1993 года, где команда "Лысый тролль" стояла на вершине Гальхёпиггена. Все смеялись, обнимались, кроме одного человека в углу – его отца, смотревшего куда-то вдаль с тем же выражением, которое сейчас было на лице самого Эйвинда.

– Спасибо за заботу, – пробормотал он, делая глоток крепкого напитка. Острота алкоголя обожгла горло, но не смогла перебить постоянный привкус железа, преследовавший его со дня того обвала.

Торгейр наклонился ближе, и Эйвинд уловил знакомый запах – смесь дешёвого мыла, верескового дыма и чего-то ещё, что он всегда ассоциировал с детством.

– Ты же не пьёшь перед восхождениями, – тихо сказал старик. – Никогда. Даже когда мы с отцом твоим праздновали покорение Тролльтинды, ты в свои шестнадцать отказался от глотка. Что изменилось?

Эйвинд достал из внутреннего кармана куртки смятый конверт, пожелтевший по краям. Внутри лежал обгоревший уголок фотографии – все, что осталось от семейного альбома после того пожара. На уцелевшем фрагменте была видна лишь рука в красной перчатке, сжимающая ледоруб с гравировкой "M.L." – Магнус Ларсен.

– Я не иду на восхождение, – произнёс он, разглядывая обугленные края снимка. – Я иду забрать то, что осталось. Его снаряжение. Его записи. Его… – голос сорвался, – его тело, если повезёт.

Торгейр медленно выдохнул, и его дыхание, пахнущее мятной жвачкой и алкоголем, смешалось с дымом, заполнявшим бар.

– Пять лет прошло, мальчик. Ты действительно думаешь, что… – он замолчал, увидев выражение лица Эйвинда.

Из угла бара донёсся смех компании молодых альпинистов, празднующих успешное восхождение. Кто-то запел старую норвежскую песню о горах, но быстро замолк под тяжёлым взглядом Торгейра.

– Ты знаешь, что говорят о Тролльвегене, – прошептал старик, наливая себе. – Даже спасатели не ходят туда после октября. Ледник там… живой. Он двигается, дышит. И не любит, когда тревожат его мёртвых.

Эйвинд развернул перед ним карту – исчерченную пометками, с обведёнными красным участками и странными, почти мистическими значками на полях.

– Я нашёл его дневник, – сказал он, указывая на одну из отметок. – Он не просто сорвался. Он что-то нашёл там. Что-то, что… – пальцы Эйвинда сжали край карты, – что заставило его вернуться туда в одиночку.

Торгейр внимательно изучил карту, затем внезапно схватил Эйвинда за запястье. Его пальцы, несмотря на возраст, были сильными, как альпинистские карабины.

– Ты хочешь повторить его путь? В одиночку? В январе? – в голосе старика звучало нечто большее, чем просто беспокойство.

Бар погрузился в тишину, нарушаемую только потрескиванием дров в камине. Торгейр долго смотрел на фотографию за стойкой, где молодой Эйвинд стоял рядом с отцом и братом, затем медленно достал из-под стойки маленький серебряный колокольчик – такие вешают на шею овцам в горах.

– Возьми, – прохрипел он. – На Тролльвегене туманы такие, что не видно собственных рук. Если… если зазвонишь, может, кто-то услышит.

Эйвинд взял колокольчик, и его звон смешался со звуком открывающейся двери – в бар вошли новые посетители, принося с собой запах снега и обещание новых историй. Но его история была уже написана – на обгоревшем камине.

Аэропорт Лион-Сент-Экзюпери. Терминал 3. 23:40.

Алехандро ждал багаж у ленты, когда по громкой связи объявили:

– «Mesdames et messieurs, en raison d'une alerte à la bombe…»

Люди засуетились. Кто-то уронил чемодан.

– «¡Mierda!» – он потянулся за рюкзаком – аптечка, письма Луисе, духи…

И тут увидел его.

Высокий блондин в чёрной ветровке «Helly Hansen» стоял у выхода, не двигаясь, будто штормовое предупреждение его не касалось. Их взгляды встретились.

Норвежец.

Тот самый.

Глава 2

Тени прошлого

Бильбао, Испания. Район Деусто. 6:30 утра.

(День до отъезда)

Утро в Бильбао начиналось с морского бриза, который пробирался сквозь узкие улочки района Деусто, шевелил занавески на окнах и оставлял солёный налёт на губах. Алехандро Гутьеррес стоял у окна, прислушиваясь к городу, который просыпался – где-то внизу хлопнула дверь пекарни «Otaola», заскрипели тормоза мусоровоза, зазвенели бутылки в баре через улицу. Он закрыл глаза, вдыхая этот знакомый хаос, и вдруг поймал себя на мысли, что запоминает его – звук, запах, ощущение – будто боялся, что больше не услышит.

– «Горы не прощают тех, кто приходит к ним с тяжёлым сердцем», – вспомнил он слова старого баскского проводника, который когда-то водил его в первые походы.

На подоконнике лежал блокнот – потрёпанный, с потускневшей от времени наклейкой «Refugio de Góriz». Он открыл его на последних страницах, где вместо обычных записей о маршрутах и снаряжении были аккуратно пронумерованные письма.

– Дорогая Луиса…

Первое письмо. Для первого дня его отсутствия.

– Если ты читаешь это, значит, я задержался в горах чуть дольше, чем планировал. Не волнуйся – горы, как и люди, иногда проверяют нас на прочность. Но знай: даже если я не вернусь вовремя, я обязательно вернусь. Ты помнишь, как мы с тобой играли в «альпинистов» на диване? Ты тогда сказала, что боишься высоты, но всё равно полезла за мной, потому что «папа не оставит меня». Вот и я не оставлю тебя. Никогда.

Рука дрогнула, и чернильная клякса расплылась по бумаге, как маленькое тёмное облако.

– Опять твои письма?

Голос Кармен прозвучал за спиной резко, но в нём не было злости – только усталость.

– Просто заметки для Луисы, – ответил он, не поднимая глаз.

– На случай чего?

Она резко открыла холодильник, доставая молоко. Бутылка со звоном ударилась о стеклянную полку.

– На случай, если я…

– Если ты что?

Он молча достал из кармана вырезку из «El Mundo» – пожелтевшую от времени. «Трагедия на Монте-Пердидо: два альпиниста погибли, один пропал без вести». В углу газеты – его собственная фотография, сделанная за день до того, как Хавьер, его напарник, сорвался в трещину.

– Ты думаешь, я не знаю, почему ты пишешь эти письма? – голос Кармен дрожал. – Ты готовишься к тому, чтобы не вернуться. Как тогда.

– «Тот, кто боится смерти, уже наполовину мёртв», – прошептал он старую поговорку басков.

– Что?

– Ничего.

Он закрыл блокнот и сунул его в рюкзак, где уже лежали двадцать конвертов – по одному на каждый день его отсутствия.

Луиса тащила его за руку через школьный двор, где пахло мокрым асфальтом и жареным маслом из столовой.

– Пап, смотри! – она тыкала пальцем в стенд с детскими рисунками. Её работа – ярко-синяя гора с крошечными фигурками на вершине – висела рядом с абстрактными каракулями.

– Это мы с тобой на Монблане! – Луиса прыгала от восторга.

Алехандро почувствовал, как что-то холодное сжало ему горло.

– «Ma petite», – он наклонился, поправляя ей бант, – помнишь нашу игру? Если я вдруг задержусь в горах…

– …я должна открывать по одному письму в день! – девочка закатила глаза. – Пап, ты же обещал, что это просто приключение.

– «Приключение – это просто опасность, которую мы согласились принять», – хотел сказать он, но промолчал.

В кармане пиджака лежал билет на поезд до Барселоны. Обратного не было.

Осло встретил Эйвинда Ларсена холодным дождём и запахом жареных сосисок из уличных ларьков. Он шёл по улице Thorvald Meyers gate, где из каждого второго окна доносился смех и музыка. Здесь всё было так же, как пять лет назад – те же вывески, те же запахи, те же люди.

Только его брата не было.

Он остановился у дома №45 – старого кирпичного здания с облупившейся краской. На третьем этаже горел свет – словно кто-то ждал его.

Квартира пахла плесенью и пылью. На стене в прихожей висели фотографии:

– 1998 год. Он и Магнус на вершине Store Skagastølstind. Оба смеются.

– 2005 год. Команда «Ледяные Вороны» на перевале Тролльстиген.

– 2017 год. Вырезка из «Dagbladet»: «Трагедия на Тролльвегене: один погиб, двое пропали без вести».

Эйвинд подошёл к старому дубовому столу, где лежал единственный оставшийся предмет – обгоревший ледоруб с гравировкой «M.L. – Min bror».

– «Смерть забирает тело, но не память», – прошептал он.

Когда объявили эвакуацию в аэропорту Лиона, Алехандро впервые за день поднял глаза и увидел его.

Высокий. Светловолосый. С глазами цвета норвежского льда.

Норвежец стоял неподвижно, словно весь этот хаос – крики, беготня, сирены – происходил в другом измерении.

Их взгляды встретились.

– Гутьеррес? – голос норвежца звучал хрипло, словно он давно не пользовался им.

Алехандро кивнул.

– Ларсен. – тот показал обгоревший кусок фотографии. – Мы идём за правдой.

Вдалеке прогремел гром.

Глава 3

Дорога в облака

Лионский вокзал Part-Dieu встретил их серым рассветом и гулким эхом голосов, разносившимся под высокими арочными сводами. Алехандро щурился от яркого света табло с расписанием, где красные строчки то и дело перестраивались, словно солдаты перед смотром. "Шамони-Экспресс – задержка 42 минуты" – электронные буквы мигали с раздражающей регулярностью. Где-то в глубине вокзала гулко стучали колеса тележек, а из булочной "Paul" тянуло сладковатым ароматом только что выпеченных круассанов, смешивающимся с едким запахом хлорки, которым утром мыли полы.

Он пристроился на холодной металлической скамье рядом с пожилой парой в одинаковых ярко-красных куртках – типичные немецкие пенсионеры, если судить по разговору на ломаном французском и огромным рюкзакам с бирками "Deutscher Alpenverein". Через три скамейки молодая мать в потёртом пуховике безуспешно пыталась успокоить плачущего младенца, ритмично покачивая коляску с отваливающейся наклейкой Air France.

– Ты знаешь, что при строительстве тоннеля под Монбланом погибло семнадцать человек? – раздался внезапно знакомый хрипловатый голос. Эйвинд стоял перед ним с двумя бумажными стаканами, от которых поднимался густой пар. Его ледоруб, прислонённый к плечу, блестел в искусственном свете вокзальных ламп. – Итальянцы и французы три года спорили о направлении проходки. В итоге встретились с отклонением всего в 13 сантиметров.

Алехандро машинально принял стакан, ощутив сквозь тонкий картон жар. Кофе оказался крепким, без сахара – именно таким, каким он всегда пил.

– Как ты…

– Угадал? – норвежец опустился рядом, и скамья слегка прогнулась под его весом. – В аэропорту ты заказал "эспрессо доппио без всего". Любопытная привычка для испанца. – Он сделал глоток, сморщился. – Хотя после ночи в этом городе даже ваша похабная "борча" покажется нектаром.

Громкоговорители внезапно взорвались треском, заставив вздрогнуть немца в красной куртке. "Attention, mesdames et messieurs. En raison des conditions météorologiques défavorables…" – женский голос звучал неестественно бодро, сообщая об отмене рейсов в Альпы.

– Плохая погода? – Алехандро поднял бровь, наблюдая, как кондуктор в потёртой синей форме методично обходит пассажиров, щёлкая компостером. – В июне?

Эйвинд молча достал из кармана смартфон и показал свежий прогноз: "Штормовое предупреждение. Вероятность лавин – 65%. Ветер до 90 км/ч".

– Идеальные условия, чтобы найти то, что прячется в горах десятилетиями, – прошептал он, поправляя ремень рюкзака с выцветшей нашивкой Norsk Tindeklub.

Когда их поезд наконец подали, вагон третьего класса встретил их запахом старых деревянных панелей, масляной краски и чьих-то дешёвых духов. Кондуктор с лицом, напоминающим высохшую грушу, пробормотал "Vos billets, s'il vous plaît", даже не глядя на пассажиров.

Алехандро устроился у окна, наблюдая, как первое солнце окрашивает альпийские луга в золотистые тона. Где-то внизу мелькали крохотные домики с дымком из труб, стада коров, похожих на букашек, и вдруг – резкий поворот, и перед глазами открылась панорама заснеженных вершин.

– Первый раз видишь Альпы летом? – Эйвинд не отрывался от карты, где красным маркером были обведены несколько точек.

– Второй. В 2018…

– Хавьер Мендоса, тридцать четыре года, – неожиданно закончил за него норвежец, проводя пальцем по одной из меток. – Сорвался в трещину на северном склоне. Поиски прекратили через три дня из-за снежной бури. – Он перевернул страницу, показывая вырезку из Le Dauphiné Libéré. – Тело так и не нашли.

Алехандро сжал кулаки, ощущая, как под ногтями впиваются в ладони.

– Откуда ты…

– Архивы бюро гидов, полицейские отчёты, заметки в местных газетах, – Эйвинд достал из рюкзака потрепанную папку с надписью "Mont Blanc: Disparus". – За последние десять лет в этом секторе пропали семь человек. Все опытные альпинисты. Все – в июне. И все…

Поезд резко затормозил, заставив пассажиров впереди вскрикнуть. За окном мелькнула табличка "Сен-Жерве-ле-Бен" — крохотная станция с облупившейся краской на перилах.

– …все исчезли в ясную погоду, – закончил норвежец, пряча папку. – Как будто гора просто проглотила их.

Шамони встретил их шумом и суетой. Улицы, пахнущие жареными каштанами и растопленным сыром, были забиты туристами в ярких пуховиках. Над толпой покачивались вывески магазинов: "Snell Sports" с манекенами в дорогих куртках, "La Petite Verte" с витриной, заваленной дешёвыми сувенирами, и наконец – скромная дверь с выцветшей табличкой "Compagnie des Guides de Chamonix. Depuis 1821".