Рокировка судьбы

Андрей Коптелев

Рокировка судьбы

Откинувшись в глубоком кресле, я утонул в раздумьях. «Стил Корпорэйшн» или «Нэйчэл Индастриз»? Будто под микроскопом я изучил десятки страниц об этих корпорациях: балансы, прогнозы, биографии акционеров и руководителей…

Легкий стук в дверь кабинета выдернул меня из размышлений. «Войдите!» – буркнул я, не скрывая досады. Терпеть не могу, когда меня сбивают с мысли, а встреч на это утро я точно не назначал. На пороге замерла Маша, моя новенькая секретарша, какая-то немного взъерошенная. Она еще не вникла в мои правила и приоритеты.

– Курьер принес посылку, – замялась она. – Подумала, вдруг срочные бумаги…

Я резко качнулся в кресле. «Реклама… Что может быть ещё?» Эти назойливые рекламщики забили спамом электронную почту, а теперь взялись за бумагу! Сделал паузу, чтобы скрыть раздражение и процедил:

– Спасибо, Машенька. Давай ее сюда.

Не прошло и пары секунд, как плотный серый пакет оказался у меня в руках. Адрес фирмы, мои инициалы и фамилия – все на месте, да еще и с пометкой «лично в руки». А вот место для обратного адреса сияло чистотой. «Любопытно… Впервые в руки попадает послание из ниоткуда», – не без иронии подумалось мне. Формат А4, но толщина и солидный вес выдавали содержимое. «Целую книгу ухитрились туда вложить?» – размышлял я, разрезая упаковку. Содрав слои обертки, я обнаружил внутри… старую-добрую складную шахматную доску. Самую что ни на есть рядовую, из СССР, из моего детства. Помню, такие продавались на каждом шагу – от универмагов до газетных ларьков, рубля по три. Задумчиво вертя доску в руках, я изучал ее поверхность. Столько часов детства прошло за подобной доской, партия за партией…

И вдруг взгляд зацепился за кляксу – два крохотных чернильных пятна на клетке А3. Моя? Но откуда? Воспоминания хлынули потоком. Был у меня друг… настоящий! Мишка. Его фамилия «Гусев» так поразительно соответствовала его длинной шее и неуклюжей походке, что прозвище «Гусь» намертво закрепилось за ним с самого первого класса. Мы с ним сошлись за шахматной доской на три года, с шестого класса, играя почти каждый вечер. Это превратилось в настоящую церемонию. В ритуал! Под непрерывные бодрые мелодии радиоточки мы неторопливо передвигали фигуры, степенно отхлебывая чай из кружек. Иногда к чаю шло малиновое варенье – черпали его ложечками из пиалы, иногда хрустели «Хлебными палочками» из пакетика. Дыхание перехватило – в горле застрял невидимый ком.

Пальцы нашли маленький металлический крючок на боку доски. Щелчок – и створки раскрылись, выплеснув на стол деревянное войско. Фигуры застучали, рассыпаясь по поверхности. Я подобрал коня, поднес его к глазам. Черный, с отломанным ухом. Сердце ёкнуло – этот уродливый скол мгновенно воскресил в памяти тот злосчастный день. Мишка тогда откровенно «зевнул» его. Помню азарт, с которым я «срубил» этого коня ладьёй. Потом дурацкий порыв – чтобы рассмешить Мишу или просто от избытка чувств, я впился зубами в деревянную фигуру. После этого случилась наша первая ссора – горькая, настоящая. Эх, молодость. Сплошные эмоции! Мы не разговаривали тогда неделю. Когда тебе четырнадцать, время умеет сильно сжиматься, или, наоборот, удлиняться. Вот и наша неделя бойкота растянулась в мучительную вечность – каждый день тянулся как год, а мир казался серым и пустым без шахматных баталий.

Пальцы нащупали большую белую фигуру. Ферзь. С отклеившейся тканевой накладкой снизу. Тот самый, который при малейшем толчке съезжал с клетки… А вот черная пешка с парой вмятин на макушке. Мы прозвали их «глазками» и потешались над ними. Хотя знали правду: это следы зубов Барсика, Мишиного кота. Он напал на фигурку, когда та случайно свалилась под стол.