Полная версия
Кирилл Зимний
Похищение. Дикие истории
Похищение
Утро начиналось как обычно. Кирилл проснулся от того, что по крыше прыгала птица, словно кто-то навязчиво постукивал ногтями, желая привлечь внимание. Он встал, привычно заварил крепкий кофе, налил его в потёртую кружку с изображением лабрадора – подарок от клиентов ветклиники.
Окно выходило во двор, и Кирилл машинально искал глазами маленькую фигурку в жёлтой куртке. Ваня обычно приходил около восьми, когда его мать уходила на работу. Он стучал в дверь особым образом – три быстрых удара, потом два медленных, их «секретный код».
Но сегодня стука не было.
Кирилл прильнул к стеклу. Двор был пуст, если не считать старую соседку Марию Ивановну, которая, сгорбившись, выносила мусор. Песочница, где Ваня обычно копался, стояла мокрая и пустая.
На четвёртый день отсутствия Кирилл наконец вышел во двор. Возле подъезда собралась кучка соседей.
– Ты слышал? – обернулась к нему Мария Ивановна, но, встретившись взглядом, тут же замолчала.
– Пропал мальчик, Ваня, – тихо сказала молодая женщина из пятого подъезда. – Третий день его никто не видел.
Кирилл почувствовал, как что-то холодное сжало ему горло.
***
Участковый пришёл на следующий день.
– Кирилл Сергеевич? – мужчина в поношенной полицейской форме стоял на пороге, переминаясь с ноги на ногу. – Хочу задать вам несколько вопросов.
Квартира внезапно показалась Кириллу слишком тесной. Он кивнул, пропуская участкового внутрь.
Тот сел за кухонный стол, достал блокнот.
– Вы часто общались с мальчиком?
Кирилл достал телефон, быстро набрал:
«Он приходил ко мне рисовать. Любил животных».
– Вы немой?
Кирилл кивнул. Участковый прочитал, хмыкнул.
– Мать утверждает, что вы… как бы это сказать… проявляли к её ребёнку повышенное внимание.
Кирилл резко встряхнул головой. Глаза светились возмущением и отчаянием.
– Она говорит, вы последний видели его. В среду вечером.
«Нет. Я видел его днём. Он лепил что-то из пластилина во дворе».
Участковый что-то записал, потом поднял на Кирилла оценивающий взгляд.
– Вы не против, если я осмотрю квартиру?
***
После визита полиции всё изменилось.
В магазине кассирша, обычно приветливая тётя Таня, сегодня медленно пересчитывала его сдачу, избегая смотреть в глаза.
– Восемьдесят три… восемьдесят четыре… – она растягивала слова, будто давая время другим покупателям рассмотреть его.
На улице двое подростков, увидев его, резко замолчали. Один даже невольно шагнул назад.
– Это тот самый… – донёсся шёпот.
Дома Кирилл долго стоял под душем, хотя знал, что вода не смоет этого ощущения – будто на него поставили клеймо.
***
Прошла неделя. Ваню не нашли.
А потом пропала и Ольга.
На этот раз в его квартиру вошли без стука. Двое полицейских, участковый и кто-то ещё в штатском.
– Мы должны осмотреть ваши вещи, – сказал незнакомец. – Вы не выезжали за город в последние дни?
Кирилл покачал головой.
– Может, в лес?
Вопрос прозвучал как удар. Кирилл почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он знал это место – старую дачу в лесу, куда они с Ваней как-то ходили за малиной прошлым летом.
***
Он пошёл туда ночью.
Лес встретил его шёпотом листьев и запахом хвои. Луна то появлялась, то пряталась за облаками, и в её бледном свете деревья казались безмолвными стражами.
Дача стояла на окраине, почти полностью скрытая разросшимися кустами. Когда-то это был аккуратный домик с голубыми ставнями, теперь же он походил на призрак – облупившаяся краска, покосившееся крыльцо.
Кирилл осторожно поднялся на ступеньки. Дверь была закрыта, но в окне мелькнул свет – слабый, будто от свечи.
Он постучал.
Тишина.
Постучал снова – три быстрых, два медленных.
– Уходите! – донёсся изнутри испуганный шёпот.
Кирилл достал блокнот, который всегда носил с собой, быстро написал:
«Это Кирилл. Я один».
И просунул листок в щель под дверью.
Прошла целая вечность, прежде чем заскрипели петли.
***
Ольга, мать Вани, стояла на пороге – бледная, под глазами тени – огромные на исхудавшем лице. За её спиной Кирилл разглядел Ванечку – мальчик сидел на кровати, завёрнутый в одеяло, и смотрел на него широко раскрытыми глазами.
– Вы… вы нашли нас… – голос Ольги дрожал.
Она отступила, пропуская его внутрь. Домик оказался удивительно уютным – чистый пол, всё аккуратно разложено по деревянным полочкам и шкафчикам, на столе горела керосиновая лампа, пахло сушёными травами.
– Я не знала, что делать, – Ольга опустилась на табурет, руки её дрожали. – Он подаёт в суд… У него связи… Он забрал у меня старшую, а теперь хочет и Ваню.
Кирилл сел напротив, давая ей время.
– Знаете, какой он? – она сделала паузу. – Для всех он образец – работает в мэрии, благотворительностью занимается.
Она подняла на Кирилла глаза, полные отчаяния.
– Но дома… Вы не представляете, какой он. Не бьёт, нет. Он ломает их по-другому. Кричит, пока они не начинают заикаться. Наказывает молчанием – неделями не разговаривает. Аня после его «воспитания» два раза в больнице лежала…
Ваня, услышав это, прижался к матери.
– Я не могу отдать ему Ваню, – прошептала Ольга. – Лучше пусть думают, что мы мёртвы…
***
Кирилл стал приходить каждые три дня.
Он приносил еду – консервы, крупы, сухофрукты. Лекарства для Ольги – у неё с детства было слабое сердце, а стресс только ухудшил состояние.
– Спасибо вам, – однажды сказала Ольга, принимая у него пакет с продуктами. – Я не знаю, что бы мы без вас делали.
Её пальцы, тонкие и бледные, дрожали, когда она перебирала упаковки.
– Вы единственный, кто… – она не договорила, отвернулась.
Кирилл заметил, что она стала кашлять – сухие, надрывные звуки, после которых она долго сидела, согнувшись, держась за грудь.
***
Однажды дверь дачи оказалась незапертой.
Кирилл открыл её и вошёл. Сначала он подумал, что они спят – было ещё рано. Но потом заметил Ванечку, сидящего в углу на полу. Мальчик поднял на него глаза – красные, заплаканные.
– Мама не просыпается…
Ольга лежала на кровати, до подбородка укрытая лоскутным одеялом. Её лицо было удивительно спокойным, будто она просто крепко спала.
Кирилл подошёл, взял её руку. Холодная, тяжёлая.
Он приложил пальцы к её запястью. Ничего.
– Она вчера… ей стало плохо, – всхлипнул Ваня. – Плакала, держалась здесь… – он показал на грудь. – Потом уснула… Что с ней, а? Почему она не встаёт?!
Кирилл обнял мальчика, потом посмотрел ему в глаза, и тот всё понял. Он долго плакал на плече у Кирилла, всхлипывая и подвывая, словно брошенный волчонок.
Потом Кирилл встал и задумчиво посмотрел на него. Мальчик вдруг вцепился в его руку.
– Не отдавай меня папе! Пожалуйста! Он кричит! Ломает игрушки! Я его ненавижу!
Его маленькие пальцы сжимали руку Кирилла с недетской силой.
***
Они похоронили Ольгу под старой берёзой, недалеко от дачи.
Ваня положил в могилу пластилинового динозавра – того самого, которого он слепил в последний день, когда ещё играл во дворе.
– Это страж, – шёпотом объяснил он. – Он будет охранять маму.
Кирилл взял мальчика за руку. Они стояли у свежей могилы, а ветер шевелил листья над их головами.
Дома Кирилл достал блокнот, написал:
«Мы поживём здесь. Я научу тебя всему, что знаю».
Ваня прочитал, потом поднял на него глаза – в них была такая надежда, такая безоговорочная вера, что Кирилл почувствовал, как что-то горячее подкатывает к горлу.
Мальчик кивнул, крепко сжал его руку.
Вечером они сидели на крыльце дачи. Ваня прижался к Кириллу, как когда-то прижимался к матери.
– Кирилл? – прошептал он. – А мы теперь семья?
Кирилл обнял мальчика, прижал к себе.
Где-то далеко, за лесом, шумел город, который их больше не искал.
А здесь, в тишине, под шёпот деревьев, начиналась их новая жизнь.
Карина
Дождь начался утром и к полудню превратил ВДНХ в огромное мокрое зеркало. Лужи, разлившиеся по плитке, отражали серое небо, словно пытались вобрать его в себя. Баранов сидел в своем обычном углу кафе «Солярис», спиной к стене, лицом к выходу.
Перед ним стояла чашка кофе, уже остывшая, с едва заметным отпечатком губ на краешке. Он не пил – просто ждал.
За окном люди спешили к метро, подняв воротники, спотыкаясь о собственные дрожащие отражения в лужах.
Он наблюдал, как капли дождя стекают по стеклу, сливаясь в причудливые узоры. В одном из них ему почудилось лицо – знакомый овал, тень ресниц, ямочки у губ, когда она улыбалась. Карина.
Он провёл пальцем по стеклу, стирая образ. 13:23. Она опаздывала.
***
Карина появилась в его жизни ровно две недели назад, в такой же дождливый день.
Баранов тогда сидел за этим же столом с открытым ноутбуком и пытался писать отчёт. В кафе было шумно – группа туристов, пара студентов, официантки сновали между столиками. Он смотрел в окно и вдруг увидел её – стройную, в коротком сером пальто. Она подошла к окну и заглянула внутрь, словно желая понять, насколько там аншлаг. Глядя на неё, Баранов вдруг начал мечтать о том, как было бы прекрасно, если бы она вошла.
Девушка же зябко поёжилась и исчезла.
Баранов погрузился в работу, как вдруг… Он даже не заметил, как она появилась перед ним.
– Свободно?
Голос заставил его вздрогнуть – не громкий, но выразительный и чёткий, легко пробивающийся сквозь шум зала.
Он поднял голову. Перед ним стояла она. Тёмные вьющиеся волосы скользили по нежному лицу. Капля дождя стекала по щеке, но она, кажется, не замечала. В руках – чашка чая, на пальце – тонкое серебряное кольцо с крошечным синим камешком.
– Я… – Баранов попытался собраться с мыслями. – Да, конечно.
Она села, поставила чашку перед собой, сняла пальто. Под ним был светлый свитер.
– Карина, – сказала она, не протягивая руку.
– Баранов.
– Знаю.
Он нахмурился.
– Вы… работаете в нашем офисе?
Она улыбнулась, и в уголках глаз собрались озорные лучики.
– Третий день. Бухгалтерия. На наш четвёртый этаж мало кто добирается.
***
Они встречались каждый день. Примерно в 13.05 – Баранов проверял часы, когда дверь кафе распахивалась, впуская порыв влажного сентябрьского воздуха.
Карина заказывала чай с бергамотом – без сахара – и круассан, если они еще не закончились. Выпечку она не ела сразу, а методично разламывала на части, крошки падали на тарелку, как опилки.
– Попробуй, – говорила она, протягивая ему кусочек. – Они здесь изумительные.
Баранов был равнодушен к выпечке, но ему хотелось сделать ей приятно. Каждый раз, когда он жевал круассан, она наблюдала за его реакцией, слегка наклонив голову, будто изучая лабораторный образец. Его это забавляло, и он изображал невероятное блаженство.
– Почему логистика? – спросила она как-то, обхватывая чашку руками. Пальцы её были длинные, ровные, с коротко обстриженными ногтями.
– Случайность, – пожал он плечами.
– Ничего не происходит случайно. Каждое событие – звено в цепочке. К чему тебя ведёт это звено, как ты думаешь?
Карина пристально смотрела, пока он не заёрзал под этим взглядом.
– Я… не знаю.
– А знаешь, почему люди боятся одиночества? – внезапно спросила она, вращая чашку в руках. – Не только потому, что некому сказать «спокойной ночи», а ещё и потому что некому солгать.
– Может быть, я стал логистом, чтобы ты кормила меня круассанами?
Он улыбнулся. Она отхлебнула чай, оставив на краешке едва заметный след помады.
– Знаешь, чем тюрьма лучше пустой комнаты? В тюрьме есть надзиратель.
Баранов вдруг почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он хотел что-то ответить, но Карина уже касалась его руки – её пальцы были очень тёплыми, почти горячими.
***
Она повела его в заброшенный цех за территорией ВДНХ, где когда-то активно производили телевизоры, а теперь лишь ржавые конвейеры стояли как застывшие свидетели прошлого. Ветер гулял между разбитыми кинескопами, насвистывая какую-то забытую мелодию.
На пыльной панели управления Карина нарисовала букву «К».
– Здесь собирали "Рекорды", – сказала она. – Каждый шестой был с дефектом. Но люди всё равно любили их.
Она подошла к стене и нажала на тумблер в стене. Неожиданно где-то в глубине цеха что-то вздохнуло. Лампа над ними мигнула, на пару секунд осветив её лицо – тёплое, живое, с едва заметными веснушками у переносицы.
– Бракованные, – прошептала она, беря его руку. – Бракованные телеки. Как мы с тобой.
Её смех раскатился эхом по цеху, и вдруг – будто в ответ – погасшая лампа над ними мигнула один раз, второй… Карина подошла к рубильнику. Ржавые контакты заскрипели, и в тот же миг из разбитого репродуктора хрипло заиграл вальс
– «Рио-Рита»! – с восторгом сообщила Карина.
Баранов ошарашенно оглянулся. Музыка была такой громкой, словно играла не из старого динамика, а из самого воздуха, из трещин в стенах, из его грудной клетки.
Карина хлопнула в ладоши, привлекая его внимание.
– Танцуем? – спросила она, и в её глазах вспыхнули искорки.
Он нерешительно приобнял её за талию. Её пальцы переплелись с его пальцами, её дыхание было лёгким и тёплым – у самого уха. Баранов закрыл глаза, ощущая, как всё вокруг – и ржавые станки, и разбитые экраны, и пыльные стёкла – всё наполняется каким-то новым смыслом.
Музыка стихла так же внезапно, как и началась. Карина стояла перед ним, улыбаясь и с румянцем на щеках.
– Пойдём, – сказала она, беря его за руку. – Здесь пахнет старыми ошибками. А нам нужно совершать свои – новые.
***
Через три дня в парке Горького, под скрип качелей, раскачиваемых ветром, она впервые поцеловала его. Сама.
Баранов даже не понял, как это произошло. Они сидели на скамейке, обсуждая что-то неважное, и вдруг он почувствовал на своих губах её – лёгкие, как крылья бабочки.
Он замер. Он понял, что сейчас может заплакать и отвернулся.
Карина не отстранилась, не спросила, в чём дело. Просто обняла его за голову и гладила по волосам, пока дрожь не прошла.
– Ты боишься, – сказала она не как вопрос, а как констатацию факта.
– Ты… я… не знаю. Со мной такого давно не было… – он сглотнул ком в горле. Он врал, такого с ним не было никогда.
– И что ты думаешь об этом?
Вместо ответа он обнял её и прижался губами к шее, чтобы она не видела предательскую слезу.
***
А сегодня дождь лил не переставая.
Сидя в кафе, Баранов три раза набирал Карину на мобильном – абонент недоступен.
Официантка протёрла соседний стол.
– Ещё что-то? – спросила она, забирая пустую чашку.
Он поднял на неё глаза:
– Вы… не видели девушку, которая обычно со мной? В сером пальто?
Официантка нахмурилась:
– Нет, не видела.
Она ушла, а Баранову вдруг стало не по себе.
***
В офисе на его вопрос о Карине коллеги переглядывались.
– Какая Карина?
– В бухгалтерии. Невысокая, в светлом свитере, тёмненькая такая…
– У нас в бухгалтерии такой нет, поверь. Там все только «шестьдесят плюс» остались.
«Она что, врала про бухгалтерию?»
Он весь вечер пытался до неё дозвониться – тишина.
Он не знал, где она живёт, но вспомнил, что она вроде говорила что-то про метро «Красные ворота»…
***
Баранов увидел её у выхода из метро через восемь вечеров регулярных дежурств. Она шла в потоке людей, но выделялась – не серым пальто – сегодня на ней была чёрная куртка, а тем, как двигалась. Тот же лёгкий наклон головы вправо, когда поправляла волосы. Та же привычка на секунду замирать перед ступеньками, будто подсчитывая их количество.
Он шёл следом, не сводя глаз с её затылка. На перекрёстке она остановилась, достала телефон.
– Карина, – его пальцы осторожно обхватили её плечо.
Она обернулась. Те же губы, тот же разрез глаз. Но зрачки резко сузились. Она убрала плечо, но Баранов поймал её за руку.
– Я не Карина! Отстаньте! – её крик разрезал толпу. Прохожие замедлили шаг.
– Это я, Баранов, ты что?
– Я вас не знаю! Оставьте меня! – её голос звенел, как будто она увидела маньяка.
Кто-то уже доставал телефон. Кто-то шагнул вперёд. Баранов почувствовал, как его ладонь становится влажной – она дрожала в его руке, как пойманная птица.
Он отпустил. Она сразу же скрылась.
Бежал, не разбирая дороги, пока не споткнулся о порог своего подъезда. В лифте, задыхаясь, заметил на рукаве след от её помады – бледно-розовое пятно – её оттенок.
Побежал по ступенькам, не дожидаясь лифта.
На седьмом этаже его вырвало в мусорный бак.
***
На работе Баранов взял отпуск. Три дня он следил за ней повсюду. Он понял, где она живёт. Он ждал её утром напротив подъезда, незаметно провожал до метро, ехал с ней до её работы – она теперь работала в каком-то НИИ.
На третий день он собрал всё необходимое – марлевые салфетки, перчатки, ремень и… хлороформ.
На четвёртый день, он понял, что пора действовать. Он видел, как вечером после работы она вышла из метро и быстро пошла к дому. Идти было чуть больше трёхсот метров. Баранов точно знал, что скоро будет безлюдный отрезок, где всё и случится.
Переулок. Она торопится. Как обычно.
– Карина…
Она обернулась не сразу. В глазах – не страх, а усталое узнавание, будто снова перечитывала эту сцену в книге, которую держала в руках.
Марля уже щедро пропитанная хлороформом…
Он уже знал, что только в кино хлороформ действует в течение секунд. В реальности всё дольше и он был готов к этому – оттащил её с дорожки в кусты и там терпеливо ждал, когда она перестанет вырываться. Вот её тело в последний дернулось и обмякло – последний аккорд в симфонии сопротивления.
Он подхватил её на руки, ощущая запах её парфюма и волос.
Когда машина завелась, её рука упала на пол. Он поднялся с водительского сиденья, открыл заднюю дверцу и аккуратно поправил её. Не выдержал и погладил нежную кожу на запястье.
Дорога до дачи заняла сорок минут – ровно столько, сколько нужно, чтобы дождь смыл все следы.
***
Старый дом втянул их в себя, как легкие втягивают дым. Пахло сырой штукатуркой и той особенной пылью, что оседает только в домах, где давно перестали жить.
Карина очнулась резко – не постепенно, а сразу, будто кто-то щёлкнул выключателем. Её глаза метались по комнате, цепляясь то за выцветшие обои, то за старую мебель и, наконец, остановились на Баранове, который сидел в кресле напротив.
– Где я? – голос сорвался на хрип. Она закашлялась. – Развяжи меня.
Баранов протянул ей воду в чашке, она проигнорировала, пытаясь освободить связанные руки.
– Послушай, Карина…
– Я не Карина! Меня зовут Лера, ты понимаешь это?!
Баранов с грустью посмотрел на неё.
– Ты почему-то всё забыла, но я помогу тебе вспомнить. Я верну тебя. Слышишь?
– О чем ты говоришь? Кто ты такой?
Баранов подался вперёд.
– Что с тобой случилось? Авария? У тебя амнезия?
– У меня не было никакой аварии! Чего ты хочешь от меня?!
Внутри неприятно заныло. Баранов встал и подошёл к ней – она инстинктивно сжалась. Но он лишь рассматривал её лицо. Да, это было именно то лицо.
– Я помогу тебе вспомнить.
Он достал мобильник и нашёл в нём их совместную фотографию. Показал ей.
– Видишь? Это мы.
Девушка посмотрела на фото и глаза её округлились.
– Здесь только ты! Здесь больше никого нет!
Баранов взглянул на экран и почувствовал, как по телу пробежала дрожь – на фото был он один. Он стал смотреть другие совместные фото, и всюду он был один, но фото были сделаны так, как будто с ним сидел кто-то ещё.
Боль пронзила всё его тело. Баранов пошатнулся и сел в кресло.
– Ты – псих, понял? Развяжи меня!
Несколько секунд Баранов смотрел на девушку и перед его глазами проносились моменты, которые он пережил вместе с ней. Лучшие моменты его бесцветной жизни.
– Тебя никогда не было, – сказал он вслух, и слова повисли в воздухе, как пыль в луче света.
За окном прокричала сорока. В старом радиоприемнике что-то щелкнуло.
Он молча развязал верёвки.
Дверь захлопнулась за ней глухо и безысходно. Когда она выбежала, он даже не стал смотреть вслед. Просто поднял с пола её сережку, серебряную, в форме капли, и сжимал в кулаке, чувствуя, как металл впивается в кожу.
***
Баранов лежал на полу, с силой нажимая пальцами на глазные яблоки, но слёзы уже давно перестали течь.
Время потеряло смысл. Оно текло и текло – бесцельно и бесшумно.
Тени на потолке удлинялись, сливались, превращались в знакомые очертания. Он не шевелился. Даже когда за окном стемнело, даже когда первые капли дождя забарабанили по крыше.
А потом он услышал шаги.
Легкие, едва слышные. Знакомые.
Он не открыл глаз, когда дверь скрипнула. Когда в комнате запахло бергамотом. Когда пальцы коснулись его виска.
Её губы коснулись уха, рука легла на грудь. Он не сопротивлялся, когда она притянула его к себе, как ребёнка. Голова утонула в знакомом запахе – парфюм, дождь, что-то ещё родное, что он никогда не мог определить.
– Я тебя не оставлю, – говорила она, гладя его по волосам. – Ты никогда больше не будешь один.
Он не ответил. Только вдохнул глубже, как будто пытался вобрать её в себя и раствориться.
***
Почтальон пришёл через два месяца, чтобы вручить какое-то никому не нужное письмо. Дверь была не заперта.
В гостиной, на диване, лежал Баранов.
Он был уже холодным . Почтальон охнул, но всё же подошёл поближе… . На мёртвом лице застыла счастливая улыбка, будто в последний миг он видел то, что так долго искал.
Хорошая девочка
УтроБудильник на телефоне орал целую бесконечную минуту, пока Марина пыталась дотянуться до него. Рядом Сергей кряхтел и натягивал подушку на голову.
– Выключи его, ради бога…
Так и не дотянувшись, Марина обессиленно вытянулась на кровати.
– Твой телефон – твой кошмар.
Он приподнялся, щурясь, и потянулся к тумбочке. Вместо телефона схватил пульт от телевизора, тыкал в него, пока не понял ошибку.
– Долбанный…
Будильник наконец замолчал. В квартире воцарилась блаженная тишина, нарушаемая только тихим похрапыванием кота на подоконнике.
Марина перевернулась на спину, глядя в потолок.
– Ты сегодня дома?
– Нет, – Сергей уже сидел на краю кровати, почесывая спину. – Опять конференц-колл с «америкосами» в девять вечера – «туристический бизнес – не для хилых», – он передразнил гундосый голос начальника.
Кухня встретила их хаосом: вчерашняя посуда в раковине, пустая пачка кофе на столе. Марина зевнула и стала мыть посуду:
– Прости, дорогой, вчера после группы не было сил.
– Твои психички «вампирят» у тебя энергию.
Марина улыбнулась и пропела высоким пионерским голосом:
– «Если не я, то кто же? Кто же если не я?»
Сергей открыл холодильник и достал одинокий йогурт.
– О, завтрак королей, – он вгляделся в этикетку. – Просрочен на два дня.
– Всего на два? Ещё свежий.
Он бросил его в мусорное ведро и открыл шкафчик на стене. Оттуда выпала пачка макарон.
– Марин, мы когда-нибудь начнём покупать нормальную еду?
– После того, как ты научишься закрывать тюбик с зубной пастой.
Он закатил глаза, но улыбнулся.
Марина подошла к нему и обняла его сзади.
– Прости, мой хороший, я была вчера без сил после группы. А просроченный йогурт должен был помочь тебе побыть денёк дома и отдохнуть.
– Отдых бы получился незабываемый – гонки на унитазе.
Оба рассмеялись. Марина прижалась к нему.
– Я сделаю тебе макароны с сыром.
Двадцать минут спустя, уже почти одетый, он рылся в прихожей.
– Ты не видела мой синий галстук?
– Тот, который ты ненавидишь?
– Да нет, который… – он замялся. – Впрочем, забей.
Марина молча достала из-под диванной подушки смятый галстук.
– Ага. Вот где ты.
– У тебя сегодня группа?
– Да, как обычно.
Он наклонился, чтобы поцеловать её на прощание, она отклонилась, поскольку ещё не чистила зубы, но ему было всё равно.
Его губы были тёплыми и слегка липкими от кофе. Марина почувствовала запах мятной жвачки и нового одеколона, который он купил в аэропорту.
– Не задерживайся, – сказала она в спину, когда он уже выходил.
– Постараюсь.
Дверь захлопнулась. Марина осталась стоять посреди кухни, задумчиво глядя на следы кофе на его чашке.
Групповая терапияКабинет пах лавандовым чаем и свежей бумагой. Марина расставляла стаканы, отмечая про себя едва уловимые изменения в группе – Лена сегодня сидит прямее и смотрит увереннее, Катя не прячет руки в рукавах как обычно. Маленькие победы.