Легенды старого города

В особенности мне понравились некие мясные нарезки, с лёгкой остринкой и полной прожарки. Я старался брать понемногу из каждого блюда, дабы испробовать всего, однако именно этих нарезок я добавлял к себе неоднократно. Хозяин заметил моё увлечение и, кажется, даже поощрял его. На моё восхищение искусством повара старик лишь зловеще улыбнулся, ответив, что суть здесь не столько в способе приготовления, сколько в особенности самого мяса.

По окончании ужина Зайцев провёл меня в, должно быть, уже заранее подготовленную комнату. Она находилась на втором этаже у самой лестницы. В ней была уже заправленная постель, письменный стол, мягкий ковёр и окно, выходящее прямиком на чёрное пятно леса. Рюкзак мой также присутствовал.

Показав мне мои апартаменты, хозяин поспешил откланяться, сославшись на то, что ему предстоит закончить некие приготовления. По его заверению, мне должен прийтись по душе финал задуманного им дела, а потому он оставил меня наедине со своими вещами, предложив пока обжиться и разложить одежду и туалетные принадлежности, что оставались в рюкзаке. Он сказал, что позовёт меня, когда приготовления будут завершены. Таким образом, я остался один.

Пожалуй, с этих минут одиночества и начался настоящий кошмар. Забудьте о том, что я писал ранее! Чертовщина? Нет, при встрече с Зайцевым мне лишь довелось лицезреть её, однако именно в эту беспросветную ночь я осознал всю её подноготную суть и мерзость. Если вы продолжаете смеяться надо мной даже после всего описанного, то с этого момента вы не сможете оставаться столь же хладнокровным и безучастным, как ранее. Так же, как и я.

В этом доме усилилось одно притуплённое чувство, что уже долгое время не давало мне покоя. Чувство зловещего, что буквально окружало меня, довлело над моей личностью, заставляя чувствовать себя в постоянной опасности, а по спине пуская холодные мурашки. Оно было со мной с того самого момента, как я впервые открыл дверь перед поседевшим человеком. Его слова, его движения, его интонации, его вид, даже его улыбка пробуждали внутри странную тревогу и первобытный животный страх. Страх, который чувствует мышь, случайно забежавшая в логово к голодной змее.

Я не мог объяснить себе его источник. В то время я ещё старался вести себя рационально и не отступать перед инстинктами. Потому я наскоро сложил свои вещи, раскидав их по разным ящикам и шкафам, а различные мелочи, навроде одеколона и расчёски, я разложил на столике перед зеркалом, после чего принялся разглядывать своё временное жилище. Я считал, что чувство неуюта появляется из-за непривычной архитектуры, исторической меблировки и древних творений мастеров и ремесленников. Но чем больше я всматривался, тем больше осознавал, что причина моего беспокойства вовсе не в моей изнеженности.

Внезапно до моих ушей донёсся звук. Едва ощутимый человеческим слухом, но от него меня пробрала дрожь. Едва слышимый, отчего я сперва посчитал, что мне показалось, однако звук не затихал, и мне ничего иного не оставалось, как признать его реальность. Реальность приглушённого плача маленького ребёнка.

Первоначально я решил, что это, должно быть, внук или внучатый племянник хозяина дома, поэтому решил не обращать на него внимания. Однако плач не стих.

Я открыл дверь своей комнаты и выглянул наружу. Вокруг не было ни души. Однако плач стал куда явственней. Теперь я не мог сослаться на дурное воображение. Выйдя наружу, я побрёл в сторону источника звука – на первый этаж. С каждым моим шагом при спуске по лестнице плач становился отчётливей, и вскоре новая волна холода пробежала по моей спине. Я различил не один и даже не два – нет! – десяток детских голосов, доносящихся снизу. Не из одной из комнат первого этажа, но из-под деревянного пола.

Ориентируясь на слух, я бродил по дому, пытаясь понять, где же находится источник плача. Дом казался вымершим. В нём не чувствовалось не то чтобы уюта, но даже следов проживания человека, будто вся собравшаяся здесь фурнитура и коллекция исторических диковин представляла собой заброшенный музей. И за всё время, что я обходил комнату за комнатой, я не встретил ни хозяина дома, ни его пугающего вида слугу, ни каких-либо следов их присутствия.

В конце концов я остановился напротив одной из дверей, за которой, если верить моим ушам, должен быть спуск в подвал, откуда и доносятся эти душераздирающие крики детей. Я боялся увидеть, что происходит за ней. Но ещё больше я боялся, что за непристойным занятием бесспросного брождения по дому меня застукает хозяин. Однако я был уверен в правильности своего поступка. Протянув дрожащую руку, я взялся за ручку двери и дёрнул её на себя.

Дверь оказалась закрытой. Никакого засова или крючка видно не было, так что, судя по всему, она была заперта на ключ. Что предпринять дальше, я решительно не представлял.

Новый звук, ворвавшийся в мой и без того обеспокоенный мозг, заставил меня вздрогнуть и обернуться. Но это оказался всего лишь кот. Огромный, чёрный, с необычайно круглыми ядовитыми глазами, он, должно быть, неслышно подкрался сзади, пока я возился с дверью, и сейчас сидел, наблюдая за мной.

Увидев, что я обратил на него своё внимание, кот снова мяукнул и лёгким бегом направился к двери, где повернулся в мою сторону и ещё раз мяукнул. Должно быть, он звал меня. В последний раз бросив взгляд на злополучную дверь в подвал, я направился за зверем. Заметив, что я следую за ним, кот продолжил свой путь. Сперва он выбежал в гостиную, оттуда свернул в прихожую, а затем выбежал через открытую дверь в кромешную тьму ночи.

Я на секунду замешкался, опасаясь ночью выходить из дома, окружённого лесом, однако кот не был намерен меня ждать, и, наскоро надев ботинки, я бросился следом.

Ночь на улице стояла, что называется, кромешная. Я ни разу не видел, да и представить себе не мог, что может быть настолько темно. Несмотря на полную луну, одинокую усадьбу окутывала непроглядная чернота, в которой земля перемешалась с лесом, а тот, в свою очередь, расплывался с небом, образуя вместе единое полотно мрака. Я решил, что луна просто скрылась за тучами, не подумав, что в таком случае за падающим от порога светом будет лишь сумрак, а не явившаяся передо мной бездна бесцветия. И лишь силуэт кота, за которым я продолжал неустанно бежать, мелькал впереди, будто само это существо представляло собой ещё бо́льшую тьму, чем чернота, окружающая нас.

В тот момент меня перестала волновать возможность пораниться или упасть, я был полностью сосредоточен на коте. Поэтому меня не могли остановить на удивление цепкие, несмотря на свою редкость, ветви деревьев. Я отдирал от себя их твёрдые кривые сучья, цепляющиеся то за складки, то за карманы одежды.

Вскоре показался свет. Отринув от лица очередные ветви, я очутился на обширной лесной поляне. Так же, как возле дома, вокруг неё клубилась непроницаемая тьма, но в центре горел пламенный свет, маня подойти поближе. Свет излучали шесть свечей, расставленных на гигантском пне, чьи размеры были настолько внушительны, что я мог с уверенностью сказать: из него можно было вырезать полноценный чайный стол. Помимо свечей на древесной поверхности находились раскрытый фолиант, пожелтевший от времени, и бледный свёрток.

Пока я разглядывал открывшееся моему взору зрелище, кот подбежал к стоящему возле пня старику и принялся тереться о его ноги.

– Молодец, мой мальчик. Привёл нашего гостя, молодец, – просипел Зайцев, и только сейчас я обратил на него внимание и заметил, что теперь на нём была надета не старомодное пальто с шарфом, а спускавшаяся до самых пят мантия цвета окружающей нас ночи.

Я смотрел на всё происходящее, словно во сне. Один только вид, представившийся мне, поражал своей нереалистичностью и наигранностью, однако вскоре мне пришлось больно усомниться в своём легкомыслии.

Старик подошёл и, взявшись за моё плечо, как-то торжественно и в то же время заговорщически и зловеще прошептал:

– Как вы, друг мой, можете видеть, все приготовления завершены. Прекрасная ночь! В полную луну Он наиболее благосклонен к подношениям. Как я обещал, вы узрите, насколько легко можно получить желаемую власть. Пойдёмте, друг мой, всё уже готово!

С этими словами он повёл меня прямо к мрачному пню, от которого, мне казалось, веет неприкрытой враждебностью и нечистотой. Я не сопротивлялся. Моя воля настолько ослабла, словно я стал сторонним наблюдателем происходящего.

Старик подвёл меня ближе к пню. И в момент, когда я в очередной раз глянул на поверхность пня, меня проняла холодная дрожь. Старая древесина была покрыта тёмно-багровыми, почти чёрными, пятнами, от которых мне сделалось не по себе. Шесть свечей, что я видел издали, оказались расставлены не в случайной последовательности – они были систематически поставлены в небольшие окружности, венчавшие пиктограмму, начертанную бликующей алым жидкостью. И в центре этого нечестивого рисунка лежал раскрытый истёртый временем фолиант. Только сейчас я смог разглядеть, что и его страницы, и его обложка были сшиты из кожи существа, которое, я молюсь за верность своих суждений, при жизни являлось обычной свиньёй. Книга лежала раскрытой, видимо, на последней заполненной странице, и от того, что я увидел, мои зубы застучали в предчувствии страшного. В последней строчке я узнал начертанное каллиграфическим извилистым почерком, но всё ещё знакомое имя – моё имя.

Однако это оказалось не концом. В разы мне сделалось хуже, когда я вгляделся в лежащий рядом свёрток и не мог не признать в нём человеческого ребёнка. Малыш лежал запеленатый и глядел широко раскрытыми глазами на подходящего старика, и в голубых бездонных глазах его читался неподдельный ужас. Но малыш не кричал и не бился в истерике, словно некая противоестественная сила держала его в своих цепких смертоносных объятиях.

– Я вас всему обучу, друг мой. Передам вам все знания, познакомлю вас с самой Бездной. Да не дрожите вы так! Всего одна жертва, одна подпись – и мы с вами станем служить одному Господину. Что ж вы медлите, друг мой?! Не вас ли манила эта сверхъестественная сила, эти могущественные обряды?

Мы подошли к самому пню. В мою руку упёрлась деревянная рукоять. Я опустил взгляд, и моё сердце бешено застучало. Прокля́тый колдун протягивал мне искривлённый ритуальный нож, недвусмысленно вещая:

– Всего лишь один удар. Уверяю вас, друг мой, его с лихвой хватит, чтобы это крохотное тело испустило дух, отдав свою душу нашему Хозяину. А вы в это время хватайте перо и чертите свою подпись в жертвенном томе. Я уверен, Господин будет благосклонен к своему новому последователю. Да что вы не берете кинжал?! Перед вами не ваш сын и не сын вашего знакомого, а всего лишь случайный беспомощный ребёнок! Никто не заставляет вас даже его есть, так что вы тянете?

В моих глазах промелькнул холодный ужас. Старик, должно быть, заметил это, потому как его зловещий взгляд изогнулся в недоумении и разочаровании.

– Вы… Вы до сих пор не поняли? Та самая жареная нарезка, что вы так расхваливали этим ужином…

Я больше не мог себя сдерживать. Отвратительный ком подступил к моему горлу. Меня обуял неудержимый страх и отвращение, и я непроизвольно сделал два шага назад. В тот же самый миг лицо колдуна сделалось по-дьявольски ужасающим. В нём читались гнев и презрение, направленные всецело на меня.

– Я в вас разочарован. Я ожидал от вас больше решимости и стремления, но вы оказались ничтожны и слабы. Видимо, мне придётся сделать всю работу за вас. Я сам усыплю ребёнка, а вы хватайте перо, сучок, – да хоть собственным пальцем ставьте свою роспись!

Старик развернулся в сторону пня и перехватил нож, держась теперь за рукоять. Чёрный кот вскочил на пиктограмму и вперил свои ядовитые сузившиеся от нетерпения глаза, предвкушая кровавую расправу. Присущая всем котам дьявольская черта играться с жертвами, после чего хладнокровно кончать их – не для утоления голода, а из сатанинского удовольствия, – особенно остро ощущалась именно в этой ночной твари.

Зайцев поднял руку. Прямо над ребёнком нависло сверкающее искривлённое лезвие, и в глазах малыша мне показались слёзы. Старик замахнулся, кот протяжно мяукнул, приблизившись вплотную к несчастной жертве, и…

Я больше не мог оставаться в стороне. С меня будто спала пелена наваждения. Позабыв на миг про сковывающий меня ужас, я, не раздумывая, бросился вперёд и толкнул в бок не ожидавшего помехи колдуна. Я не рассчитывал силы, все мои мысли были лишь о спасении ребёнка. Старик буквально отлетел от моего удара, скрывшись во тьме окружающей нас ночи. И как только его мантия, колыхаясь, исчезла из вида, до моих ушей донёсся отчаянный крик человека, находящегося на волоске от смерти, постепенно удаляющийся и закончившийся глухим стуком упавшего тела.

На мгновение воцарилось безмолвие – ощутимое и тягучее, которое разорвал звонкий голос чёрного кота. Однако это был не вой питомца, потерявшего хозяина. В этом голосе не было ненависти и желания разобраться со мной. В протяжном мяуканье я услышал то, от чего я лишился последней нити, связывающей моё сознание со здравомыслием, потому что в звуках, что издавало это адское отродье, я услышал злорадный бездушный смех, словно сам Сатана покинул свои нечестивые владения, чтобы посмеяться надо мной, и в этом смехе я слышал лишь одно: «Убил! Убийца!»

Потеряв остатки разума, я схватил всё также бездвижно лежащего ребёнка и со всех ног бросился в ту сторону, с которой меня привела злополучная тварь. В ушах у меня стоял голос адского отродья, и, сколько бы я ни убегал, казалось, он ни на йоту не стихает. Я бежал сломя голову, совершенно позабыв, что нахожусь в лесу. Меня абсолютно не волновало, врежусь ли я в ствол или напорюсь глазом на сук. Единственным моим желанием было выбраться подальше от этого грязного кошмарного места.

Вот ветви вновь начали хлестать меня, но я продолжал бежать, не сбавляя шаг. Ветвей становилось всё больше. Они царапали мне лицо, хватали за одежду, цеплялись к волосам, но я был настолько напуган и поглощён охватившей меня паникой, что лишь рьяней вырывался из их цепких объятий.

Однако настал момент, когда я не смог одним рывком отбросить от себя надоедливые сучья. Я начал вырываться, но с каждым рывком я ощущал, что древесные ветви лишь больше опутывают меня, притягивая всё ближе.

Когда я уже совсем отчаялся, внезапно посветлело. Должно быть, тучи, наконец, сдвинулись с места, и на небе показалась круглая белая луна.

Кажется, именно в этот момент мои волосы приобрели цвет зимнего поля, припорошённого снегом, потому что луна осветила то, что держало меня, и я увидел, что запутался вовсе не в древесных сучьях. Прямо передо мной стояло нечто отдалённо напоминающее дерево, но совершенно не похожее ни на одно растение, произрастающее под Божьим светом. Оно имело пустые глазницы и беззвучно открытый рот, приближающийся ко мне. Десятки таких существ окружали меня со всех сторон и тянули ко мне свои корявые мерзкие лапы, стараясь схватить и оставить с собой навсегда, сделать меня частью их чудовищного леса, состоящего из бесконечно голодных и бесконечно страдающих созданий, навечно забывших солнечный свет.

Мой взгляд опустился в попытке не замечать окружающего меня кошмара, но добился я лишь окончательного помутнения рассудка, ибо вместо человеческого ребёнка из свёртка в моих руках на меня таращились два круглых ядовито-зелёных глаза.

– Убил! Убийца! Убийца!

Лишь беспамятство, в которое я провалился, помогло мне не умереть от окутавшего меня бесконечного мракобесия…

Очнулся я в своём кресле, в своей маленькой, но такой родной и привычной квартире. В окно пробивался солнечный свет. Было тихо и спокойно.

Боже, неужто это в самом деле был сон?! Самый кошмарный и зловещий, но сон? Как же я желал, чтобы так оно и было! Я и сейчас прошу об этом Судьбу или Бога или кто ещё может править течением этого мира по собственному желанию.

Но это был не сон. Подняв глаза, я это осознал, а вместе с пониманием вернулись ко мне ночной страх и отчаяние.

Из зеркала на меня глядели потускневшие глаза с окровавленного старческого лица…

Сегодня подходит к концу мой четырнадцатый день пребывания в лечебнице для душевнобольных. Врач сказал, что меня обнаружили в детском магазине, вальяжно развалившимся в коляске. Я бессмысленно пялился в одну точку, но когда продавец подошёл ко мне и спросил моё самочувствие, я внезапно впал в буйство: из моего рта раздался неистовый вопль, а подвернувшаяся под руку погремушка полетела прямиком в лоб несчастному.

Я ничего из этого не помню.

Даже писать у меня появилась возможность лишь благодаря благосклонному и послушному поведению, в честь чего врач сжалился и на мои непрекращающиеся просьбы разрешил мне получить пишущий предмет. Обычно психически неустойчивым людям запрещено давать в руки ручки и карандаши, поэтому мы сошлись на пастели. В связи с этим мои записи могут иметь неразборчивый характер, однако я делаю всё, что в моих силах, дабы моя история не осталась забыта в летах времени.

Всё чаще меня посещает мысль: может, я в самом деле лишённый здравого мышления больной человек? Может, всё, что мне довелось испытать, – не больше чем плод моих гнилого воображения и помутневшего рассудка? И каждый раз отвечаю себе: нет!

И чёрный как смоль кот с яркими зелёными глазами – это сумеречное порождение Преисподней, – являющийся перед моим окном каждую ночь, глядящий с наслаждением на мои страдания, лишь очередное доказательство реальности всего происходящего. Ведь и санитары, и другие больные прекрасно видят и слышат эту богомерзкую тварь. Однако им слышится лишь протяжное мяуканье, от которого, они не могут понять с какой стати, у них кровь стынет в жилах. Но я слышу его, слышу настоящий его голос. Адский смех и восклицания: «Убийца! Убийца!»

В эту ночь он тоже пришёл. Вот эта нечистая тварь сидит на подоконнике, вперив в меня свои глаза, травящие саму мою душу! Уйди! Иди к своему прокля́тому хозяину в Ад! И не молчи! Именно в эту ночь с полной луной, заглядывающей в окно, не молчи, прошу тебя!

Нет, кот не слышит меня. Я чувствую, что эту ночь мне не пережить. Не знаю, что меня ждёт, но вряд ли мне доведётся ещё хоть раз увидеть белый свет. Прощайте все, кого я знал и кто был мне дорог!

Если случится чудо и эти записи останутся в порядке, умоляю нашедшего не воспринимать их как больной бред сумасшедшего. Может, они помогут остальным простодушным и самоуверенным людям, частью которых был и я до недавнего времени, не попасться на сладость грязных слов и не дойти до той пропасти безрассудства, на краю которой я нахожусь в эту минуту.

Прощайте ещё раз, и да поможет мне Бог пережить эту проклятую ночь!»

На этом его записи закончились. Кот продолжал сидеть на подоконнике, не отводя насмешливого взгляда от человека.

Больной нервно сглотнул. Ему показалось, что сейчас он проживает последние секунды своей жизни, и в его сердце забилось желание оставить после себя ещё что-нибудь. Раскрыв последний лист своих рукописей, он поставил размашистую жирную подпись…

Губы человека свела судорога ужаса и отчаяния, а руки задрожали и из них выпало то, что некогда было пастелью. А может, никогда и не было ею как таковой. На старинный кожаный фолиант, прямо на свежевыведенную подпись упал окровавленный человеческий палец.

Картина

«Если вы скажете, что вы боитесь тьмы, я вам поверю. Если вы скажете, что вас пугает водная бездна, я приму ваш страх. Если вы скажете, что вы страшитесь девушки…

Она смотрела на меня неотрывно, не моргая. Я отходил от неё, вставал со стороны и каждый раз ловил на себе пристальное внимание её чёрных глаз. Прелестная картина, выполненная рукой неизвестного художника, висела в моей спальне всего третью ночь, но мои сон и покой неожиданным образом покинули меня, когда мне впервые довелось лицезреть сие творение прямо напротив моей кровати. Я, честное слово, не могу понять, что меня тревожит. Картина, как произведение искусства, могла похвастаться невероятным исполнением, от которого я первоначально принял её за фотографию, пока не обнаружил, что в раму обернут самый простой холст.

Изображение, что было возвеличено неизвестным творцом, достойным именоваться художником высшего класса, не представляло собой никакого ужасного события, что могло бы отдаваться во мне инстинктивным страхом. Увы и к счастью, это был портрет юной леди с кудрями цвета ранней осени в белоснежном воздушном платье, вставшей за пустым стулом, обитым алым бархатом. На лице её виднелась грустная улыбка, говорившая об одиночестве сего прелестного создания.

Я бы не решился писать сейчас это, если бы не чувствовал всю сюрреалистичность ситуации. Я не сумасшедший и не собираюсь обращаться по поводу бессонницы и ощущения близящегося кошмара к психологу. Я никогда не был подвержен необоснованным и продолжительным расстройствам и не позволю, чтобы хоть тень пала на стойкость моего рассудка!

Пока сон не пришёл ко мне и я в самом деле не сошёл с ума от беспричинного волнения, я собираюсь заняться прочтением записей моего дорогого друга. Он мне и подарил эту картину, однако, сославшись на состояние здоровья, подарок отправил по почте вместе с письмом о величайшем сожалении.

А этим утром мне пришли бумаги, написанные от руки почерком, несомненно принадлежащим моему другу! Я бы с превеликим удовольствием хотел узнать, что значат эти записи, но вместо голоса друга на том конце провода меня приветствовал незнакомый человек, представившийся следователем прокуратуры. Меня несколько озадачило и насторожило данное обстоятельство. Разговор продлился недолго, и суть его свелась к одному факту – мой дорогой друг исчез. На протяжении нескольких дней полиция занимается его поиском, опросом местных жителей, коллег по работе и немногочисленных родственников. Пока никаких результатов добиться не удалось.