Бездарь

Астра

Бездарь

***

Глава 1 Вундеркинд

Марк Зорюшкин написал свой первый стих в 9 лет, а в 12 уже стал членом местного литературного клуба в своём родном городке Шутуршиновке Воронежской области.

Если смотреть правде в глаза, то вундеркинд никогда бы не удостоился такой чести, даже если бы местные писаки воочию увидели белокрылую Музу, которая надиктовывает мальчику стихи, даже и тогда для них это вряд ли бы послужило достаточным основанием для принятия малолетнего поэта во взрослый клуб.

Но Зорюшкину повезло, с ним случилось чудо для их маленького городка гораздо более удивительное – в Шутуршиновку приехали московские журналисты.

И в День Защиты Детей по Федеральному каналу показывали хвалебный репортаж про Марка с названием: «Маленький Пушкин».

И хотя злые языки ещё долго судачили о том, что это мама Марка, Мария Марковна, выкликала для своего сына московских репортёров, чтобы они его расхвалили.

Но как бы там ни было, идея сработала, и уже на следующий день после выхода передачи вся Россия плакала над судьбой мальчика-безотцовщины, который не по улицам без дела шляется, и не сидит всеми днями перед телевизором, и не режется день и ночь в «Дэнди», ни к@рит за гаражами, а пишет такие красивые и взрослые стихи; о природе, о маме, о Родине, ну и конечно чаще всего об отце, который героически погиб, когда мальчику было 2 годика, на фронте Первой Чеченской войны…

Во время интервью Мария Марковна без всякого корыстного умысла искренне рассказала, что сыну с таким поэтическим даром живётся непросто.

Что случается, учителя его часто ругают за то, что он отвлекается на уроках и вместо того, чтобы делать задание, пишет стихи, когда на него нахлынет вдохновение…

Что мальчишки не желают дружить с ним и обзывают рифмоплётом и очкариком, а вместо того, чтобы посочувствовать, смеются над тем, что у него погиб папа.

Что его отказываются печатать в местных газетах, потому что не верят, что эти стихи написал действительно Марк.

Бесхитростная женщина на «голубом глазу» рассказала также и о том, что взрослые поэты не желают всерьёз воспринимать её сына, хотя он неоднократно пытался доказать своё авторство, сочинял стихи прямо при них. «Но они всё равно не верят! Никто не верит! Говорят, это ты выучил, а теперь записывай то, что тебе мама надиктовала!»

Я надиктовала?! Да я с двадцати лет дояркой работаю! Я ни одного стихи наизусть не знаю! Да я даже письма подружкам писать не люблю!” – с сердечной горячностью возмущаюсь женщина.

А на вопрос журналистки не зазнался ли мальчик из-за своего таланта? Любящая мама отвечала так:

«Да нет, что вы! Наоборот, он стесняется своих стихов, было одно время, он даже их вообще читать вслух не хотел, после того как старшие ребята его избили и обещали поколотить сильнее, если услышат ещё хоть один стих. Очки ему разбили, в луже изваляли, а тетрадку со стихами порвали. Хорошо хоть у меня чистовик остался, куда я сама его произведения переписываю аккуратненько.

Это ужас какой-то был, чего мы с Марком натерпелись в те дни! И ведь никакого управу не найдешь! Ведь заводила у тех хулиганов – сын участкового нашего Денис Валиулин, он на три года старше моего Марка, – резала правду-матку женщина, не задумываясь о последствиях, – а газетчики нашей местной редакции тоже ещё те бандиты-вымогатели, говорят:

«Нам всё равно, хорошие – плохие стихи у вашего мальчика, а бесплатно мы печатать их не будем, платите по 300 рублей за строчку, и публикуйтесь на здоровье хоть каждый месяц».

Я уже не раз в редакции скандалила, говорю им: «Да как же это вы так можете? Раньше поэтому платили за стихи, а сейчас вы мальчика моего затираете! Талант его губите!»

А они мне прямо в лицо смеются и говорят: «То было раньше, а сейчас у нас настал капитализм, и без бумажки ты букашка, а с бумажкой – человек, и желательно, чтобы бумажки эти зелёные были…» – вот так вот! Вот такое отношение приходится нам с Марком терпеть. А вы говорите «зазнался».

Только на вас и есть вся последняя надежда… Мальчик-то мой страдает ни за что! За свой талант страдает…».

А они мне прямо в лицо смеются и говорят: «То было раньше, а сейчас у нас настал капитализм, и без бумажки ты букашка, а с бумажкой – человек, и желательно, чтобы бумажки эти зелёные были…» – вот так вот! Вот такое отношение приходится нам с Марком терпеть. А вы говорите «зазнался».

Только на вас и есть вся последняя надежда… Мальчик-то мой страдает ни за что! За свой талант страдает…

Бывает, нахлынет на него, просыпается среди ночи и начинает стих сочинять. Пишет, пишет, пишет всю ночь, как заведённый, будто бы диктует ему кто-то с неба, а потом в школу рано утром вставать, он на уроках квёлый, учителя ругаются, он плачет. В общем, с одной стороны, радостно, конечно, что сынишка мой такой одарённый, а с другой стороны – одна беда от этих стихов…

Только на вас и есть наша последняя надежда! Я вас как вдова военного, как мать-одиночка прошу, не дайте загубить талант моего сына!» – восклицала расчувствовавшаяся женщина сквозь слезы почти нараспев, приложив руку к сердцу.

Глава 2 Литклуб “Аристон”

Больнее всего весь этот ажиотаж вокруг малолетнего поэта воспринял Иван Иванович Лазурный – создатель, глава и главный спонсор литературного клуба.

Клуб имел название «Аристон», что означает музыкальный ящик. Но на самом деле такое название организация носила в честь первого псевдонима Сергея Есенина.

Иван Иванович обожал стихи, но слушал и читал их с большой неохотой, и когда ему приходилось выслушивать долгие выступления в клубе, это превращалось для него в настоящую пытку.

А вот сочинять он мог без устали, почти не отвлекаясь на еду, сон и личную гигиену.

Наверное, его тяга к сочинительству уже обрела форму патологии. Он имел странную привычку писать стихи только от руки, исписанные листы складывал в чемоданы, а чемоданы, в свою очередь, прятал на чердаке.

Но что самое странное, он никогда и никому не читал своих стихотворений, ни в клубе, ни даже родным. И нигде, ни в газетах, ни в сборниках, не публиковал их.

Он говорил: «Настоящий талант ценят только после смерти. А сейчас всё равно никто не поймёт и не прочувствует…».

И сколько бы его не уговаривали, Иван Иванович никогда не поддавался. «Вот умру я, – говорил он почти мечтательно, – вот тогда понимающие люди ахнут от осознания того, с каким талантливым человеком им посчастливилось жить в одну эпоху…».

Такая самонадеянность и скрытность многих раздражала, и поэтические собратья по перу за спиной Лазурного любили посудачить о том, что их глава тронулся умом окончательно, и на самом деле нету у него никаких чемоданов со стихами. Будто-то бы он просто рисует каракули или пишет одну и ту же фразу «Одна работа, никакого веселья, бедняга Иван не знает безделья!», совсем как тот сумасшедший сторож из повести Стивена Кинга.

Иван Иванович знал, что о нём ходит такой слух, но мало обращал на это внимания и частенько любил помечтать о том, как он оставит в наследство своей семье чемоданы, полные стихов, которые после публикации просто-таки озолотят его потомков.

Несмотря на такую странность, в городке он был весьма уважаемым человеком. И помимо председательства в клубе был ещё и почётным депутатом областной думы.

Женился Ваня поздно, в 52 года, его женой стала худенькая блондиночка – Кристина Степаненко, на момент их свадьбы девчонка ещё училась на 5-м курсе литературного института.

Девушка из зажиточной семьи; отец её генерал-майор армии, а мама – заведующая родильным отделением в Воронеже.

Но немолодого зятя родители Кристины всё-таки восприняли радушно, ведь он мог обеспечить их дочери не просто безбедную, а прямо-таки шикарную жизнь.

Лазурный любил свою молодую жену какой-то болезненной любовью, и глядя на их отношения, нормальному человеку даже становилось как-то не по себе.

Степаненко, и без того избалованная любящими родителями, с бесхарактерным мужем вконец разбаловалась и превратила Ивана Ивановича в какой-то странный гибрид банкомата и половой тряпки.

Но Ваня был сражён её красотой и молодостью и окончательно потерял рассудок. Хотя для искушённого мужчины во внешности его избранницы не было ничего уж такого особенного.

Высокая, но при этом почти по-детски худенькая, плоскогрудая, вечно бледная. Лицо её узкое, а волосы хоть и длинные, но очень реденькие, вытравленные осветлителем. Внешность Кристины невольно наводила на мысль о ее нездоровье, казалось, что она заморила себя диетами и вот-вот готова в любой момент упасть в обморок. Либо родилась недоношенной и слабенькой, что и во взрослой жизни оказало отпечаток на её самочувствии и внешности.

Светло-серые глаза на узком лице смотрели на мир с лёгким налётом дебильности. Но это впечатление было обманчивым, ведь девушка закончила литинститут с красным дипломом.

Она обожала сочинять книги про принцесс и драконов. Была автором довольно-таки продуктивным, но читала книги всегда настолько тихим и неуверенным голосом, что казалось, будто бы девушка боится, что слушатели изобьют её, если кому-то что-то не понравится.

В клубе к этому уже все давно привыкли, но вот когда Лазурный вытаскивал жену на сцену во время народных гуляний, многие зрители не выдерживали и просто уходили.

Поэтому другие участники концерта всегда просили Ивана Ивановича, чтобы его жена выступала последней. А он воспринимал это как честь…

Чтобы Кристина ни делала, во всех её жестах, в походке читалась какая-то странная неспешность, будто бы девушку только что разбудили.

Или долгое время держали на морозе. Энергия у неё была такая усыпляющая, что казалось, будто всё в этой жизни ей делать лень.

Она ни с кем никогда не спорила, не смеялась, и когда другие люди заходились от хохота, она лишь могла хмыкнуть и улыбаться растерянной улыбкой.

Но Лазурного такое поведение жены вовсе не смущало, он, наоборот, очень гордился ею и не забывал при любом удобном случае подчеркнуть, насколько Кристина его любит!

Да-да, затюканный муж никогда не говорил о том, что ОН любит жену, он всегда не упускал случая подчеркнуть, насколько ОНА его обожает.

И хотя это и выглядело нелепым враньём, но никто особо не стремился уличить Лазурного во лжи, ведь чужая семья, как известно, потёмки.

В общем-то, они оба друг друга стоили. Ведь даже если не брать во внимание клиническую графоманию, которой, скорее всего, действительно страдал Иван Иванович, но внешность у него была, мягко говоря, специфическая.

У него имелось две кардинально противоположные приметы: это низкий рост и чрезвычайно высокий и притом бугристый лоб. Мясистый широкий нос выглядел как-то уж совсем негармонично с его пухлыми чувственными губами, пожалуй, единственной симпатичной деталью во всей внешности Лазурного.

Глаза у него были неопределённого какого-то пыльного цвета, глубоко посаженные и невыразительные. Те волосы, которые остались, были седыми уже в 30 лет, а уж к нынешнему времени их осталось настолько мало, что, пожалуй, было бы эстетичнее и вовсе побриться налысо.

Но при всём этом Иван Иванович комплексом неполноценности не страдал. Он считал себя истинным лидером и очень талантливым поэтом. Нет! Если уж быть до конца честным, то на самом деле Иван Иванович считал себя непризнанным гением! Гордостью нации! И истинным достоянием России!

Лишь по невежеству и скудоумию людей пока не оцененным по достоинству.

Его тщеславие подогревали деньги, ведь он считался одним из самых богатых людей в Воронежской области.

И хотя из-за депутатства Иван не имел права заниматься коммерческой деятельностью, но все знали, что ему принадлежит табачная и в@н@-в@д@чный завод. А также чуть ли не все, а быть может, даже и все л@керо-в@д@чные магазины. Хотя сам Лазурный не пил и не к@рил.

В детстве у Вани, пожалуй, не было шансов занять то положение в обществе, которое он имел на сегодняшний день.

Он родился в неблагополучной семье, отец его был беспробудным п@нтом, который поднимал руку на мать и бил её даже во время беременности.

Оба его родителя не имели даже средне-специального образования. Мама нанималась в работницы в богатые дома, а горемычный отец работал слесарем-сантехником.

Благо, что когда мальчику исполнилось 10 лет, мама всё-таки устала терпеть побои и скандалы и решила подать на развод.

Неизвестно каким уж чудом, но второй раз женщина вышла замуж не в пример удачнее первого. И отчимом для маленького Ивана стал Александр Сергеевич Самойлов – полковник областного отделения ФСБ. Начальник отдела по борьбе с экстремизмом.

С того момента жизнь забитого мальчонки заиграла новыми красками и привела к тому, что Лазурный имеет теперь.

Из его памяти быстро стёрся тот постыдный факт, что когда-то он мочился во сне, а в школе его все ненавидели за то, что вечно развешивает с@пли ниже губы. Но уже буквально через полгода жизни с отчимом прежнего Ваню было не узнать, и он скорей походил на Звёздного Мальчика из сказки Оскара Уайльда.

И, пожалуй, только Кристина знала Ивана Ивановича настоящего. Она относилась к мужу с таким пренебрежением и даже почти брезгливостью, что иногда Лазурный угадывал в её поведении своего родного отца, но вместо ненависти такое поведение жены будоражило в мужчине извращённую страсть…

Хотя супруга очень редко допускала его в свою постель. Детей у них не было, и они жили скорей как соседи. Иван Иванович то председательствовал в Думе, то пропадал в «Аристоне», то проводил ревизии на своих заводах. А по выходным дни и ночи просиживал за сочинением стихов или чего уж он там писал…

И Кристина не завела себе любовника лишь потому, что ей было лень. Ну и ещё из-за страха, ведь второго такого олуха, который обеспечивает ей красивую жизнь, да притом ещё и вкладывает немалые деньги в издание ее книг, она больше нигде не найдёт.

Вне дома Иван Иванович был абсолютно другим человеком с запредельным ЧСВ.

Неудивительно, что окружал он себя людьми беспринципными, льстивыми и по большей мере бездарными. …

Если на работе могли еще выбиться в начальники более-менее компетентные люди, ведь Иван понимал, что успешный бизнес нуждается в грамотных кадровых решениях. И очень редко, но всё-таки случалось, что Лазурный назначал на должности человека не по личной симпатии, а по способностям.

То уж в литературном клубе он дал себе волю. “Аристон”, хотя по факту и принадлежал Лазурному, ну, юридически был оформлен как НКО – клуб досуга талантливой молодёжи.

И спонсировался городской администрацией. Школьников туда добровольно-принудительно загоняли только накануне больших патриотических праздников – 23 февраля, 9 мая, день города и так далее.

Но в каждом своём выступлении, в каждом интервью Иван Иванович не забывал упомянуть о том, как “Аристон” нуждается в притоке юных талантливых поэтов и писателях. И как ему жаль, что нынешняя молодёжь сейчас мало интересуется литературой и мало читает, и ещё меньше тех, кто не стесняется заявить о своём писательском хобби.

“Приходите, не стесняйтесь! У нас членство в клубе бесплатное, мы очень рады будем новеньким; подскажем, поможем. С удовольствием выслушаем ваши стихи и рассказы, будете выступать на сцене, поздравлять родных и близких стихами собственного сочинения! У нас часто проводятся разные интересные литературные конкурсы, мероприятия. Спектакли в театре по вашим пьесам иногда проходят. Приходите! Приходите, пожалуйста, ведь наш литературный клуб создан специально для вас, чтобы здесь вы общались со своими единомышленниками и могли найти новых друзей!”

Может быть, Иван Иванович говорил это от души и как председатель клуба действительно понимал, что “Аристон” нуждается в притоке новичков. Но вот беда, делать для этого он ничего не желал…

И сложно себе представить более закостенелую, консервативную, устаревшую организацию, чем этот литературный клуб.

Костяк организации состоял из литературных калифеев ещё советской закалки, самой молодой из которых было 45 лет.

Своим заместителем Лазурный назначил Семена Семёновича Грыжина, деду шёл 9-й десяток, и от пережитого когда-то инсульта у него отнялась левая рука. Не усохла, но полностью потеряла чувствительность и уже много лет висела плетью.

Дедок обожал и прямо-таки боготворил Пушкина.

Для его возраста память Семёна Семёновича, наверное, может считаться феноменальной, потому что казалось, что он помнит все сочинения Александра Сергеевича наизусть.

И всё бы ничего, но, видимо, во время приступа в мозгу Грыжина всё-таки случились какие-то необратимые изменения, и теперь дедушка мучил окружающих своей патологической обстоятельностью, что в купе с чрезмерной словоохотливостью превращалась в изуверскую пытку.

Старика было просто невозможно заткнуть! И сколько бы раз его ни старались перебить или перевести разговор на другую тему, всё было бесполезно, если Семён Семёнович приходил на собрание, то все вынуждены были слушать только его.

А дед не замолкал ни на минуту! Он говорил и говорил и говорил без умолку! Ну, может быть, затихал на полминутку, чтобы перевести дух, или когда всё-таки кому-то удавалось вклинить свои 5 капеек.

А потом у Грыжина снова начинался неостановимый словесный п@нос.

И не так, как это бывает просто у людей болтливых, у тех, кто любит рассказывать какие-то интересные случаи своей жизни или анекдоты.

Нет! Хотя дед декламировал Пушкина, да и речь его по большей части была осмысленной, но всем было ясно, что он немного не в себе.

До выхода на пенсию Семён Семёнович работал корреспондентом в местной газете и имел много высоких наград за свою трудовую жизнь.

Плюс к тому его давно покойная мать когда-то работала секретарём в городском суде.

Неизвестно, только ли два этих фактора послужили основанием для того, чтобы Иван Иванович назначил Грыжина на столь высокую должность в “Аристоне”, или всё-таки Лазурный и тут смалодушничал и назначил деда своим замом лишь потому, что на его фоне выглядел моложаво, бодро и адекватно. Но в любом случае кадровых перестановок в литературном клубе не предвиделось….

Благо, что в силу возраста и слабого здоровья Семён Семёнович мог посещать литературные собрания нечасто. Хотя, как бы это странно ни звучало, но он был единственным звеном, действительно скрепляющим весь творческий коллектив “Аристона”.

Грыжина терпеть не могли все! Даже сам Лазурный не посещал собрание в те дни, когда там присутствовал Семён Семёнович.

Следующий по старшинству в иерархии клуба следовала Вера Андреевна Кузнецова, главред. Въедливая и дотошная старушонка 75 лет. Она была худой и подвижной, с зелёными глазами. В молодости, наверное, Верочка сводила с ума многих мужчин, но это было очень и очень давно! Теперь же Вера Андреевна жила одиноко, она давно овдовела, а дети выросли и переехали в большой город. Внуков ей привозили нечасто, и старушка, видимо, немного двинулась головой на почте и соблюдении правил. И она готова была живьём сожрать каждого, кто подаст ей текст хотя бы с одной неправильно поставленной запятой.

Стихи и тексты, по её мнению, следовало писать лишь только в классической манере. И никаких других форм поэзии и прозы, кроме самой высокой и почти что математически выверенной, Вера Андреевна не принимала.

Сама она сочиняла романсы и была запевалой в народном ансамбле.

За организацию мероприятий отвечала Нина Натановна Гришковец – женщина 45 лет, самая молодая из руководства «Аристона».

Остроносая и кареглазая, с внешностью кавказского мальчугана, она выглядела моложе своих лет. А если почитать её стихи, то можно было представить себе эдакую блоковскую даму 19 века. Которая дышит духами и туманами. Писала она всегда о любви. В стихах, как девочка-отличница, не допускала никогда ни одной ошибочки, писала всегда с соблюдением всех правил стихосложения. И ритм, и ритмы – всё у неё было как надо, придраться было не к чему.