Чермет

Андрей поднял окалину. Она была холодной и шершавой. Он сжал ее в кулаке, пока острые края не впились в ладонь. Боль была реальной. Осязаемой. В отличие от призрачного урана и теней в пальто.

Он посмотрел в запыленное окно, на мрачные корпуса "Востокстали", дымившие в утреннем небе. Ловушка захлопнулась. Бежать было некуда. Оставалось одно.

Идти в самое пекло. На "Гамму". Сегодня ночью. Не как сторож. Как охотник.

Он сунул окалину в карман. Рядом с "Макаровым". Два куска металла. Один – для убийства. Другой – напоминание о том, что его самого уже считают шлаком, готовым к утилизации.

Но шлак, прежде чем стать пылью, может быть очень, очень горячим.

Глава 3: пожарная лестница

Тень Тощего висела над ним всю дорогу до проходной. Не метафорически. Андрей буквально чувствовал этот нервный, пронизывающий взгляд из прошлой ночи, ощущал, как тот луч фонаря скользит по ржавчине в полуметре от его плеча. Они знают. Предупреждение в виде куска окалины на полу разгромленной комнаты было кристально ясным: беги. Сгинь. Или станешь шлаком.

Но Андрей Сомов шел на работу. В самое пекло. Как на задание. Тот самый осколок в бедре горел раскаленной иглой с каждым шагом, напоминая о неповоротливости, о слабости. Он игнорировал боль. Игнорировал липкий страх, сковывавший живот. В голове крутилась одна мысль, заученная еще в учебке: "Лучшая защита – нападение. Особенно когда враг не ждет."

На проходной Комаров, начальник охраны, встретил его заплывшими, удивленными глазами.

– Сомов? Ты чо, одурел? – хрипло спросил он, запах перегара окутывал Андрея, как туман. – Вчера ж тебя СБ искала по всей "Гамме"! Громила чуть ли не с собаками! Говорят, ты им наврал про какую-то "Газель"! Начальство в бешенстве!

Андрей сделал вид, что поправляет ремень с кобурой "Макарова".

– Наврал? – флегматично переспросил он. – Видел – доложил. А что они не нашли – их проблемы. Может, сами проспали? Или собаки не те?

Комаров фыркнул, но в его взгляде мелькнуло что-то похожее на… уважение? Или просто удивление от наглости?

– Дурак ты, Сомов. Конченый дурак. Ладно, раз приперся – подписывай журнал. Но предупреждаю: если сегодня опять че-то "увидишь" – молчи в тряпочку. Или сваливай сразу. Понял? Мне лишние проблемы на хвост не нужны.

– Понял, – буркнул Андрей, расписываясь в журнале. "Сваливай сразу". Хороший совет. Только вот сваливать уже поздно. Он чувствовал взгляд. Чей-то тяжелый, недобрый взгляд со стороны стоянки служебных машин. Он не обернулся. Прошел на территорию, волоча ногу чуть заметнее обычного. Пусть думают, что он сломлен, напуган. Пусть недооценивают.

Ночь на "Гамме" встретила его ледяным дыханием. Но сегодня эта знакомая мрачная тишина, прерываемая лишь далекими стонами металла, звучала иначе. Как затишье перед бурей. Как засада. Андрей не пошел к своей трансформаторной будке. Он сразу свернул в лабиринт заброшенных цехов, к тому месту, где вчера видел сделку – к старой котельной.

Он шел медленно, используя каждую тень, каждую груду лома, каждую ржавую ферму как укрытие. Глаза сканировали темноту, уши ловили малейший звук, отличный от привычных ночных скрипов завода. "Макаров" был расстегнут на кобуре, холодный металл рукояти успокаивающе давил на ладонь. Он был не сторожем. Он был диверсантом на вражеской территории.

Котельная. Тот самый пятачок угасающего кирпичного здания, где стоял серый ящик. Андрей замер в тени огромной, покрытой инеем трубы. Никого. Только следы от колес "Газели" на замерзшей грязи, уже припорошенные свежим снежком. И… еще одни следы. Мелкие, неглубокие. Кто-то невысокий, легкий. Тощий? Он подошел ближе, включил фонарь, прикрыв ладонью луч. Снег был сметен в одном месте, будто кто-то что-то искал. Или ронял.

Андрей нагнулся. Между комками замерзшей земли блеснуло что-то маленькое, пластиковое. Он поддел это ногтем. Крышка от дозиметра. Та самая, что была в руках у Тощего. На внутренней стороне – стершаяся надпись: "РМ-1201". Модель. И крошечный, почти невидимый логотип: стилизованная буква "О" с молнией внутри. "Объединение". Дядя Вася был прав. Они тут.

Он сунул крышку в карман, рядом с окалиной. Улика. Маленькая, но улика. Сердце забилось чаще. Что-то нашел. Теперь нужно уходить. Быстро. Но инстинкт заставил его поднять голову и посмотреть на саму котельную. На ее высоченную, покосившуюся кирпичную трубу. И на пожарную лестницу, змеившуюся по стене почти до самого верха. Лестница была древняя, ржавая, местами проваленная. Но взгляд Андрея зацепился за что-то на одной из верхних площадок. Что-то неестественно блестящее в тусклом свете далеких прожекторов. Не снег. Металл?

"Взгляд сверху", – пронеслось в голове. "Там мог быть наблюдатель." И если наблюдатель что-то уронил… или забыл…

Риск был безумным. Лестница – идеальная ловушка. Но азарт разведчика, загнанного в угол, пересилил осторожность. Он подошел к основанию лестницы. Ржавчина хрустела под рукой. Первая ступенька жалобно скрипнула. Андрей замер, прислушиваясь. Тишина. Он начал подниматься. Медленно, выбирая менее проржавевшие ступени, прижимаясь к холодным перилам. Каждый скрип металла отдавался в тишине громом. Хромая нога подводила, цепляясь за выбоины. Холодный пот стекал по спине, несмотря на мороз. Он поднимался, чувствуя себя мухой на паутине.

Выше. Мимо заколоченных окон котельной. Выше. Вот и та площадка. Метров двадцать над землей. Блестел… небольшой нож. Не рабочий тесак, а точный, с тонким клинком и черной рукояткой. Дорогой. Рядом – окурок импортной сигареты. И… пятно. Темное, бурое, на ржавом металле площадки. Не масло. Кровь? Свежая? Андрей нагнулся, чтобы поднять нож.

И в этот момент мир взорвался.

Снизу, из-под навеса у основания котельной, рванул ослепительный луч фонаря! Он бил прямо в Андрея, выхватывая его с площадки как мишень на стрельбище. Одновременно раздался дикий, торжествующий вопль:

– Агаааа! Попался, сука! Я ж знал! Зна-а-ал!

Голос Тощего. Истеричный, пронзительный.

Андрей инстинктивно рванулся вверх, к следующему пролету лестницы, пригнувшись. Секунду спустя кирпичная стена рядом с ним звонко плюнула осколками! Пуля! Резкий, сухой хлопок выстрела прокатился по промзоне.

Обрез! Мысль пронеслась молнией. Андрей, не раздумывая, выхватил "Макарова" и, не целясь, дал два выстрела вниз, в сторону луча фонаря. Больше для шума, для подавления. Фонарь дернулся, луч закачался, но не погас. Ответный выстрел! Пуля ударила в металлическую ступеньку под ногами Андрея, высекая сноп искр! Острая боль пронзила ухо – осколок кирпича или рикошет.

– Не уйдешь! – орал Тощий снизу, его голос срывался от адреналина и злобы. – Сдавайся! Тебе же хуже будет! Босс хочет поговорить! Живооооом!

Андрей не отвечал. Он карабкался вверх по лестнице, игнорируя боль в ноге, в ухе, игнорируя панический крик разума. Вверх! Только вверх! Лестница вела на крышу котельной – огромную, плоскую, заваленную какими-то руинами и снегом. Оттуда… оттуда был шанс. На соседний цех, по вентиляционной галерее? Или просто больше пространства для маневра. Снизу он был как рыба в бочке.

Выстрелы гремели снизу. Тощий стрелял нечасто, но метко. Пули звенели о металл лестницы, откалывали кирпичи. Он явно не хотел убивать сразу. Хотел взять живьем. Для "Босса". Для Человека в Пальто. Эта мысль придала Андрею сил. Лучше смерть в бою, чем пытка и тихий уход в бетонный фундамент какого-нибудь нового цеха "Объединения".

Он вскарабкался на последний пролет, рванул дверь на крышу – она, к его удивлению, поддалась с скрипом. И вывалился на плоскую кровлю, заваленную снегом и какими-то ржавыми балками. Сразу же нырнул за массивный вентиляционный короб. Снизу донесся бешеный вопль Тощего и еще один выстрел – пуля шлепнулась в дверной косяк.

Андрей перевел дух. Кровь стучала в висках, в ухе горело. Он выглянул из-за укрытия. Крыша была огромным, открытым полем смерти. С одной стороны – обрыв в двадцать метров. С другой – соседний, более высокий цех металлопроката, соединенный старой, полуразрушенной вентиляционной галереей на уровне пятого этажа. Галерея была его единственным шансом. Но до нее – метров пятнадцать открытого пространства под прицелом.

Тощий показался в дверном проеме на крышу. Он держал обрез одной рукой, фонарь – другой. Луч метался по крыше, выискивая жертву.

– Выходи, сука! – кричал он, голос хрипел от напряжения. – Я тебя вижу! Галю! Галю вижу! Выходи, а то стрелять буду на поражение! Босс простит!

Врет. Он не видел. Но его следующий выстрел, шальной, в сторону вентиляционного короба, показал, что нервы у Тощего на пределе. Андрей прижался к холодному металлу. Нужно было отвлечь. Или заставить его потратить патроны. В кармане лежал кусок окалины. Тяжелый, с острыми краями.

Андрей швырнул окалину далеко влево, за груду ржавых труб. Металл грохнул о железо, гулко покатился по крыше.

– Ага! – завопил Тощий и дал очередь в том направлении! Пули запели, отбивая рикошеты. Луч фонаря метнулся к источнику шума.

Андрей рванул. Не к галерее. В противоположную сторону! К краю крыши, к тому самому обрыву. Он бежал, припадая на больную ногу, чувствуя, как каждое движение – агония. Он знал эту крышу. Когда-то, в первые месяцы работы, из любопытства забирался сюда. И помнил: прямо под краем крыши, метра на три ниже, шла старая, чудом уцелевшая пожарная лестница. Она вела вниз, к задней стене котельной, в глухой, никому не нужный закоулок.

Тощий опомнился быстро. Луч фонаря поймал Андрея, когда тот был уже в двух шагах от края.

– Куда?! Стой! – заорал он, и обрез снова заговорил.

Пули свистели у виска. Одна чиркнула по рукаву ватника, вырвав клок ваты. Андрей не остановился. Он прыгнул. Не вниз, в пустоту. Вперед и вниз, с расчетом. Руки схватились за верхнюю, обледенелую перекладину пожарной лестницы. Тело с размаху ударилось о ржавые ступени, боль пронзила грудь, руки. Но он удержался! Лестница страшно закачалась, заскрипела, осыпая его ржавчиной и снегом.

Сверху раздался бешеный вопль Тощего. Луч фонаря нашел его, висящего над пропастью. Андрей, не раздумывая, разжал одну руку, выхватил "Макарова" и выстрелил на свет! Не целясь. Заставить дернуться, отпрянуть.

Выстрел грянул почти одновременно с его! Тощий выстрелил сверху! Пуля прожужжала рядом, ударив в стену под лестницей. Андрей почувствовал, как что-то горячее ударило его по бедру, именно в то бедро, где сидел осколок. Острая, жгучая боль! Но не пулевая. Рикошет? Осколок кирпича?