Там, где чужой город становится своим

Александр Логвинов

Там, где чужой город становится своим

О молодость! молодость! тебе нет ни до чего дела, ты как будто бы обладаешь всеми сокровищами вселенной, даже грусть тебя тешит, даже печаль тебе к лицу…

– Иван Тургенев, «Первая любовь»

Утро выдалось тихим и серым. Николай проснулся раньше будильника, и долго лежал, глядя в мутное окно студенческой комнаты. За стеклом медленно кружились жёлтые листья – последние опадающие знамена осени. Новый день в чужом городе начинался без спешки: во дворе общежития редкие студенты шагали к корпусам, кутаясь в шарфы от промозглого ветра. Николай поднялся, подошёл к окну и прижал ладонь к холодному стеклу. В отражении он увидел своё лицо – чуть осунувшееся от недосыпа, с задумчивыми глазами. Ему было всего восемнадцать, но в эти утренние минуты он ощущал себя намного старше и усталее, чем ожидал в начале первого семестра.

За месяц с лишним, что Николай жил здесь, первая эйфория успела растаять, будто иней под лучами позднего солнца. Ещё в сентябре он прибыл в этот небольшой провинциальный городок с расправленными крыльями надежд. Казалось, впереди его ждала новая жизнь – самостоятельная, интересная, наполненная открытиями. В сердце тогда звучала радость: сбылась мечта поступить в технический университет. С юношеской самоуверенностью он верил, что весь мир теперь перед ним. Но реальность оказалась строже и прозаичнее. Лекции следовали одна за другой, дни быстро сменяли друг друга, и к середине осени Николай заметил, что прежний подъём исчез, уступив место сомнениям и хандре. Он часто ловил себя на мысли: «А правильный ли путь я выбрал?» – и эта навязчивая фраза отдавалась эхом в голове каждый вечер.

Николай учился на инженера, как и мечтал в школе, но мечты отличаются от действительности. Ещё год назад он представлял себе будущую профессию окружённой романтикой творческих озарений: конструирование сложных машин, проекты, которые изменят мир. В воображении он видел себя вдохновлённым студентом, чертящим до поздней ночи смелые схемы. Однако теперь ежедневная учёба выглядела совсем иначе. Вместо вдохновения – горы расчётов и черновой работы, длинные формулы на старой зелёной доске, конспекты лекций по высшей математике, от которых уставали и глаза, и душа. Порой на паре он смотрел на ровные ряды цифр и знаков и думал: неужели в этом и состоит его призвание?. Вместо радости познания пришла усталость. Каждое утро он с трудом заставлял себя идти на занятия, и в шумной аудитории чувствовал себя одиноко среди десятков других первокурсников.

В общежитской комнате Николай жил с двумя соседями – такими же первокурсниками, но казалось, что у них дела идут легче. Соседи шумно собирались на занятия: один весело насвистывал, второй рассказывал свежие шутки, надевая выцветшую куртку. Они были добры к Николаю, звали вечером вместе готовить ужин на общую кухню или сходить в кино в центр города. Николай иногда принимал приглашение, улыбался попыткам ребят его развлечь, но чаще вежливо отговаривался занятостью. Внутри него росло какое-то отчуждение: ему казалось, что ни поделиться им своими сомнениями, ни объяснить их он не сумеет. Приятели обсуждали новые фильмы, спорили о футболе, а Николай в эти минуты ловил себя на мысли о другом – о доме, о прошлом лете, о том, как изменились его представления о взрослом мире.

По выходным суета немного стихала. В один из таких тихих осенних дней Николай, с утра не найдя себе места в душной комнате, отправился бродить по городу. Небо было низким и серым; мелкий дождь накрапывал, просачиваясь холодом за ворот. Николай забрёл в старый городской парк недалеко от университета. Под ногами шуршал ковёр из ржаво-золотых листьев. Воздух пах сыростью, прелой листвой и дымком – где-то неподалёку жгли опавшие ветки. Между кленов и берёз тянулись аллеи, скамейки стояли пустые, лишь на одной сидела пожилая пара, укрывшись под зонтом. Николай машинально снял наушники, в которых тихо играл чей-то гитарный романс, и прислушался к окружающей тишине. Городская природа в осенней меланхолии словно отражала его собственное настроение. Одинокий клён с раскидистыми ветвями стоял у пруда; почти все листья с него уже опали, обнажив тонкие ветки, и только пара упрямых листков еще держалась, дрожа на ветру. Николай остановился, глядя на отражение серого неба в тёмной воде.