Колье

– Арин, зачем ты про одолжение?

– Прости, – торопливо извинилась она. – У меня временами возникает такое чувство, будто я тебе навязываюсь, отвлекаю, мешаю.

– Ариш, не говори ерунды! Ты прекрасно знаешь, я тебя люблю!

– Не уверена.

– Ну хватит, – безжалостно перебил её Вадим, – давай отложим выяснение отношений до другого раза.

– Может, нет никакого смысла их выяснять, – заключила Арина, с болью подумав о предстоящем предложении Илоне. – Мы и увидимся, наверное, только у Матусевичей.

– Скорее всего, – облегчённо, как показалось Арине, вздохнул Вадим.

– Ладно, счастливо тебе всё доделать. До Нового года!

– Спасибо, Ариш! Не обижайся, ладно? Я тебя люблю!

– Не буду. Пока!

Глава 4

Арина познакомилась с Вадимом чуть больше года назад.

Однажды, возвращаясь домой в одиннадцатом часу в маршрутке, Литвинов услышал позади разговор двух парней.

– Слышь, вон та, глянь, выходить сейчас будет. Прикид у неё…

– Пуховик да джинсы.

– Да не эта, другая! Возле двери. Секи, шуба норковая, сумка. Может, брюлики в ушах, отсюда не вижу.

– Блин, пока эти брюлики пристроишь!

– В сумке бабло есть.

– Сейчас бабки у всех на карточке.

– Бабы всё равно наличку носят. Это у мужиков как не было копья в кармане, так и сейчас нет.

– Ладно, пошли за ней.

Женщина в чёрной норковой шубе, с кожаной коричневой сумкой, с ярко-синим, отороченным золотистой каймой шёлковым платком на голове с интересом посмотрела на молодого человека. Она приметила его сразу, как только тот вошёл в маршрутку пару остановок назад. Рост выше ста восьмидесяти, длинные крепкие ноги в джинсах и стильных зимних ботинках, кожаная тёмно-коричневая куртка с меховым воротником. Головного убора на нём не оказалось. На коротко подстриженных тёмно-русых волосах поблёскивали редкие снежинки, от которых через несколько секунд не осталось и следа. Сейчас, когда у женщины появилась возможность лучше разглядеть его лицо, она с удовольствием отметила тип мужской красоты, который ей всегда нравился. Слегка вытянутый овал немного полноватого за счёт щёк лица, высокий лоб, хорошей формы и средней полноты губы, ровный нос и необычайно доброжелательный, располагающий взгляд тёмно-карих глаз в обрамлении коротких пушистых ресниц. Женщина смутилась, осознав, что не может оторвать взгляд от молодого человека, и только тогда сообразила – он очень похож на её мужа в молодости.

Литвинов выскочил вслед за женщиной и парнями буквально в последний момент, перед тем как захлопнулись двери. До дома ещё три остановки, да и мороз нешуточный, но Вадима необычайно встревожил услышанный разговор. И он решил проводить женщину, следуя на небольшом расстоянии.

Словно почувствовав его взгляд, незнакомка обернулась и, не обратив внимания на приближающихся к ней парней, встревоженно и торопливо ускорив шаги, чуть оскальзываясь на утоптанном, поблёскивающем под освещением уличных фонарей снегу, заспешила по пустынной улице. Парни, решив, будто она ускорила шаг из-за них, без промедления рванули к ней. Нагнав их, Вадим успел оттолкнуть одного, который уже нацелился вырвать у намеченной жертвы сумку. Отлетев вперёд, тот плюхнулся на твёрдый снег, стесав подбородок. Намереваясь, припугнув второго, обратить его в бегство, Вадим недооценил негодяя. Услышав вскрик женщины: «Берегитесь!», Литвинов сумел увернуться от коварного удара. Прежде чем Вадим успокоил нападавшего несколькими ударами, тот успел рассечь ему чем-то острым ладонь правой руки. Этим предметом был осколок керамической плитки. Выронив от неожиданности осколок, неуклюже растопырив руки, налётчик не сделал попытки защититься от града сыпавшихся на него ударов. Незнакомка вновь закричала: «Звоню в полицию!» Её окрик возымел нужный эффект. Через несколько секунд нападавших и след простыл.

– Можете подержать руку на весу? – участливо спросила она.

– Не беспокойтесь, – сказал Вадим, разглядывая рассечённую ладонь и соображая, как остановить кровь.

Прежде чем он успел вытащить из кармана носовой платок, женщина проворно достала из своей сумки пачку влажных салфеток. Немного промокнув кровь двумя салфетками, она приложила к ране остальные. Недолго думая, стянула с себя шёлковый платок и, невзирая на протесты Вадима, перевязала ладонь поверх салфеток.

– Вот, – удовлетворённо сказала она, – кровь немного остановили. До дома хватит, а там дочка сделает вам перевязку.

– Ну что вы! Я не буду вас беспокоить!

– А кого же вы намерены побеспокоить? – с удивлением строго спросила женщина. – Свою жену? Может быть, маму?

– Жены у меня пока нет, – невольно улыбнулся в ответ на её суровый тон Вадим. – А вот мама действительно разволнуется, если увидит.

– Как это, если увидит?

– Я живу на втором этаже частного дома. А родители на первом. Если сумею незаметно проскользнуть к себе, то сам и перевяжу руку.

– Хотите сказать, – неожиданно с насмешкой поинтересовалась она, – что у вас имеются бинты и дезинфицирующие средства?

– Вообще-то, нет, – признался Вадим.

– Вот видите, – с удовлетворением заключила женщина. – Без возражений следуйте за мной. К тому же, – улыбнулась она, – раз вы спасли меня, то просто обязаны довести дело до конца и проводить до самого дома.

– Хорошо, – согласился Литвинов и обернулся, отыскивая свою сумку-планшет, которую выронил в начале драки.

Подобрав её, Вадим с сомнением взглянул на женщину. Почувствовав его колебания, она улыбнулась:

– Не отказывайтесь, прошу вас. Идёмте! Рану действительно надо обработать как можно быстрее. Дочь сделает это намного лучше меня.

– Она у вас медработник?

– Нет, но первую помощь оказать сумеет. Спасибо вам огромное за спасение!

– Спас я, скорее всего, вашу сумку, за которой они охотились.

– Откуда вы знаете?

– Слышал, как они переговаривались в маршрутке.

– Ещё раз сердечно благодарю вас! Извините, не спросила вашего имени.

– Меня зовут Вадим, – представился Литвинов.

– А меня Екатерина Алексеевна. Идёмте, здесь недалеко. Вот пришлось задержаться на работе с бухгалтерской отчётностью. Муж в ночную смену. А то встретил бы меня на остановке. И ведь строго-настрого велел взять такси. Так нет, я беспечно решила, что доберусь без происшествий.

– Не переживайте, всё закончилось хорошо.

– Да, если не считать вашей руки.

– Ничего страшного, заживёт.

– Знаете, Вадим, – задорно улыбнулась Екатерина Алексеевна, – я сначала на этих проходимцев не обратила внимания. Мельком глянула, приняв их за случайных прохожих. А вот вас я ещё в маршрутке заприметила и удивилась, что вы идёте за мной.

– Решили, – улыбнулся в ответ Вадим, – будто это я вас преследую?

– Нет, конечно, – рассмеялась собеседница. – Дело в том, что внешне вы – точная копия моего мужа в юности. Поэтому и удивилась.

Тем временем они оказались перед дверью подъезда. Проворно выудив из сумки небольшую связку ключей, Екатерина Алексеевна приложила один из них к замку домофона. Распахнув здоровой рукой дверь, Вадим придержал её для спутницы. Дверь в квартиру открылась прежде, чем успели позвонить.

– Мама, – отступила, давая дорогу входившим, стройная девушка в серой водолазке и светлых джинсах. Её худощавая фигурка, слегка удлинённая в верхней части тела, неожиданно уравновешивалась бесконечной длины ровными ногами. Стоя на полу в тонких гольфах, девушка от волнения покачивалась, приподнимаясь на носках, словно пытаясь лучше рассмотреть провожатого матери, вслед за ней вошедшего в прихожую. – Как же так? Не отвечаешь на звонки! Папа уже телефон оборвал, спрашивает, где ты!

– Ой, дочь, – Екатерина Алексеевна в поисках поддержки растерянно оглянулась на Вадима, – я действительно не слышала.

Литвинова поразила схожесть тёмно-голубых глаз матери и пытливо разглядывающей его девушки.

– Опаньки, – усмехнулась дочь, – теперь понятно, кем ты оказалась так увлечена.

– Арина, – возмущённо укорила мать, – что ты себе вообразила? Если вы с папой волновались, это не даёт тебе права…

– Мам, ты чего? – расхохоталась дочь. – Я же ничего такого не имела в виду. Просто удивилась, откуда взялся внебрачный сын нашего папки!

Проворно скинув шубу и сапоги, Екатерина Алексеевна вновь обернулась на молчаливо скрывающего удивление Вадима, соображая, что ей следует сделать: приструнить дочь или извиниться за её шокирующую откровенность перед гостем.

– Дочь…

– Мам, разве ты не видишь? – тряхнув тёмно-русыми волосами, Арина устремила взгляд на молодого человека. – Он же выглядит в точности как папа на армейской фотографии.

– Ариша, – опомнилась наконец мать, – все действия по сличению сходства настоятельно прошу отложить на потом. А сейчас, пожалуйста, окажи молодому человеку помощь. Его зовут Вадим, – Екатерина Алексеевна посмотрела на Литвинова. – Кстати, эта прямолинейная девушка – моя дочь Арина. К твоему сведению, Ариша, Вадим защитил меня от хулиганов. А то не видать бы мне сумки.

– Проходите, отважный рыцарь, – приблизившись к Литвинову, Арина осторожно потянула с него куртку, обратив внимание на обмотанную платком матери руку парня. – Мам, папе позвони срочно! Он на работе с ума сходит! – воскликнула она, обращаясь к матери, и успокоила Вадима, которого смутило, что девушка помогает ему снять куртку. – Не напрягайся ты так! Вот, сняли аккуратненько. Повесить можешь сам. Проходи, пожалуйста! Не надо обувь снимать.

Дивеева завершала бинтовать его руку, когда Вадим внезапно почувствовал волнение то ли от тонкого аромата её волос, то ли от внимательного взгляда.

– Спасибо, – чуть хрипло проговорил он. – Ты так ловко всё сделала, даже боли не почувствовал. У тебя есть способность излучать анестезию? – улыбнулся Вадим. – Ты врач?

– Я диджей на радио, а по специальности учитель.

– А где научилась перевязывать раненых?

– С детства умею. На кошках тренировалась.

– На кошках? – рассмеялся Вадим.

– Ага, – улыбнулась Арина, – и на собачках тоже. Брат всё время домой таскал. Они как нарочно ему попадались. Понятно, гонял с мальчишками по подвалам. Макс подберёт на улице раненого зверька, пожалеет и домой тащит.

– Так у вас была куча домашних питомцев? – предположил Вадим.

– А вот и нет, – улыбнулась Арина. – Макс притаскивал питомца и тут же о нём забывал. Он же знал, что у меня зверёк не пропадёт. Я сама их лечила, даже маму не допускала. Она только относила потом к своей подруге, которая в нашем доме живёт. А то у папы на шерсть аллергия.

– Значит, – продолжал хохотать Литвинов, – зоопарк собирался у соседки?

– Не-е-ет, – рассмеялась в ответ Арина, – мы с мамой не настолько жестоки, чтобы жалеть животных за счёт других. Они жили у тёти Томы, пока я их лечила. А потом родители отвозили в деревню к бабушке с дедушкой. А там уж они пристраивали излишки зверья по соседям. Некоторые даже спрашивали: «Не прислали ли Макс с Ариной ещё котёнка или щенка?» Обычная история, – подмигнула девушка, – мы в ответе за тех, кого приручили или вылечили, – вновь расцветая улыбкой, добавила она от себя.

– Подожди-ка, – сообразил Вадим, у которого фраза из «Маленького принца» Экзюпери вызвала определённые ассоциации, – ты действительно работаешь на радио?

– Да, – пожала плечами Арина, назвав радиостанцию.

– Так ты – Арина Дивеева! – воскликнул Литвинов.

– Она самая.

* * *

Оба одновременно вспомнили, когда и при каких обстоятельствах прозвучало выражение Экзюпери. Вадим услышал его несколько лет назад, позвонив в прямой эфир самого популярного в городе радиоканала. Сам не осознавал, что заставило сделать звонок. Сперва парня привлёк необыкновенный голос, звучавший в эфире между музыкальными композициями. Услышав доброжелательный отклик девушки, не сразу нашёлся что сказать. Через несколько секунд смятения Литвинов неожиданно попросил у ведущей разрешения вместо очередной композиции задать ей вопрос. Не выказывая удивления, Дивеева согласилась. После этого Вадим спросил, какие слова она могла бы сказать другу, с которым предстоит расстаться. Настроение радиослушателя удивительным образом совпало с эмоциональным состоянием ведущей. В голосе молодого человека послышались такие нотки безнадёжности, что девушка невольно ощутила непреодолимое желание помочь, вытащить его или хотя бы попробовать утешить.

– Иногда, – отозвалась радиослушателю Арина, проницательно уловив причину его переживаний, – в отношениях двоих наступает момент, когда тот, от кого уходят, в последней надежде говорит, будто мы в ответе за тех, кого приручили. Бежит за ним, падая в ноги и цепляясь за «края одежды». А потом, если уходящий, проявив милосердие, остаётся, тот, кто молил, внезапно осознаёт, насколько невыносимо это подобие взаимности, как горько от проявления жалости. И понимает, что от того, кто раньше любил, восхищался тобой, трепетал, осталась всего лишь оболочка, та самая «одежда», за которую ты отчаянно цеплялся. Но почувствовать это подвластно не всем, а только самым сильным. И тогда покидаемый принимает решение отпустить другого. Отпустить ради себя самого, чтобы не утонуть, захлебнувшись в тоскливом потоке сочувствия.

Пытаясь подбодрить позвонившего, Арина удивительным образом принесла успокоение и себе. А ведь буквально вчера ей казалось, будто мир вокруг неё рухнул. Дима Стрельцов оказался первым, в кого она влюбилась по-настоящему. Это была не школьная влюблённость, а чувство, поглотившее её целиком.

Стрельцов занимал должность начальника отдела рекламы. Пока Арина училась в университете, она вела эфир на радио только по субботам и воскресеньям. Редко появляясь на радиостанции, девушка почти не обращала внимания на молодого мужчину, старше её на пять лет, за которым прочно закрепилась слава ловеласа. Весь без исключения женский коллектив – от замужних дам до одиноких девушек – был очарован Стрельцовым. Арина не понимала, что они все находят в мужчине среднего роста и телосложения, с тёмно-каштановыми слегка вьющимися волосами, оттеняющими белую кожу, покрытую едва заметными веснушками. На последнем курсе обучения у Дивеевой появилась возможность чаще работать на радиостанции. Как только она появлялась, Стрельцов, будто намеренно, каждый раз оказывался на её пути. Встречаясь с Ариной, Дима одаривал её ослепительной белозубой улыбкой, похожей на дежурный оскал преуспевающего американского парня, у которого всё окей. Девушка была совершенно уверена, что у ловеласа нет ни малейшего шанса.

Арина пропала, когда однажды вечером за полчаса до окончания эфира Стрельцов зашёл к ней в выпускающую аппаратную. Она мельком глянула на него. Он опустился на диван и всем своим видом показывал, что намерен дождаться завершения эфира. А спустя минуту Арина вздрогнула от прикосновения его губ к своей шее сзади. Она чуть запнулась, заканчивая фразу. Тем же вечером Стрельцов увёл Арину в расцвеченный красками золотой осени парк. Он почти не умолкал на протяжении двух часов, расспрашивая девушку, с мягким юмором рассказывая о себе, читая Арине басни на испанском языке. Он читал, тут же переводил, мастерски изображая при этом персонажей.

Отношения Арины с Димой продолжались около года. Ей казалось, что для Стрельцова она единственная женщина на земле. При встрече на работе он не сводил с неё восторженного взгляда, к великой зависти влюблённых в него поклонниц. Они с Ариной обошли все городские парки, выставки фотографий и живописи, кинотеатры и ночные клубы. Эрудированный, разговорчивый и доброжелательный Дима везде чувствовал себя в своей тарелке, заинтересовывая и развлекая Арину. Вдобавок он каким-то непостижимым образом угадывал момент, когда им обоим становилось невмоготу на людях и нестерпимо хотелось уединиться. В страстном влечении едва успевали добираться то домой к Арине, то в квартиру к одному из друзей Димы, то до ближайшей гостиницы. К себе домой Дима не позвал её ни разу, отговариваясь, что живёт с неработающей матерью, знакомство Арины с которой должно состояться в ближайшее время и в обстановке исключительно торжественной. Но знакомство так и не состоялось.

Всё закончилось буквально в один день, когда в рекламное агентство пришла новая сотрудница на должность ушедшего в декрет менеджера. Не было ни истерик Арины, ни объяснений Стрельцова. Он просто перестал замечать бывшую возлюбленную, окружив вниманием красавицу, самозабвенно смотревшую на него. Тогда Дивеева вспомнила доносившиеся до неё ранее обрывки разговоров о расставании Димы с очередной пассией, которые она обычно пропускала мимо ушей. Теперь сама оказалась в роли бывшей пассии. Улучив момент, когда Стрельцов остался в одиночестве, Арина, переступив через гордость, попросила его вернуться. В ответ он потрепал её по щеке и ухмыльнулся:

– Ариш, я тебя прошу, давай не создавать друг другу проблем. Нам ведь было хорошо.

– Б-было хорошо? – споткнулась на полуслове Арина. – Нам всего лишь было хорошо?

– А что, разве плохо?

– Дима, а слова твои, что любишь, разве они ничего не значат?

– Ариш, зачем так драматизировать? Мне хотелось сделать тебе приятное, только и всего.

– Спасибо, Дим, сделал, – круто развернувшись, Арина ушла. Могла бы поклясться, что ей послышался вздох облегчения Стрельцова.

Первым порывом Арины было уйти с радиостанции, поскольку ей казалось невозможным работать в одном здании со Стрельцовым. Но, преодолев первоначальное намерение, она постепенно переболела, сбросила с себя морок влечения к Диме. Теперь снова казалось странным, что его внешность вызывала такой восторг. Его личностных качеств она старалась не касаться, отдавая должное эрудированности и развитому уму Димы. Наблюдая со стороны, как он обхаживает очередную подружку, Арина с горечью заключила, что никакого рода предостережения не свернут девушек с дороги в глубокий, до краёв наполненный очарованием омут под названием «Дима Стрельцов».

* * *

«Надо же, – сокрушалась по ночам Арина, – снова я попалась в ту же ловушку! Почему решила, будто Вадим другой? Что его слова значат больше, чем слова Стрельцова! Дима говорил „люблю“, чтобы сделать мне приятное. А Вадим? Он тоже это постоянно повторяет, но гораздо чаще твердит о необходимости приобрести жильё и построить надёжную материальную основу для семьи. Неужели изменил своим принципам и собирается жениться на Илоне без собственного дома?

Я сама виновата во всём! Почему было не сказать прямо, что для меня это совершенно не важно? Что больше всего на свете я хочу быть с ним! Мы оба не нищие и смогли бы достойно содержать семью и наших будущих детей. Но сказать об этом – означает попросить: „Возьми меня замуж!“ А я никогда не смогу произнести это. Хотя жизни без него не представляю. Надо же! Наши отношения с Вадимом продлились ровно год, почти как и со Стрельцовым. Что со мной не так? С Димой понятно, после меня он сменил уже третью. А сколько их было до того, не хочется даже думать. Но Вадим… Он же не такой. Или точно такой же? Неужели он, как и Дима, легко произносит слова любви, не придавая им никакого значения? Зачем он говорит мне „люблю“, если собирается жениться на Илоне? Неужели всё дело в том, что мы с Вадимом стали близки, а Илона держит себя с ним словно недоступная принцесса? Но Вадим не может не знать, что Илона со Стасом! Стас с Вадимом друзья или, по крайней мере, приятели. Возможно, то, что у Илоны есть кто-то, как раз и заводит Литвинова! Тьфу ты, ерунда какая! Зачем я всё это выдумываю, когда причина лежит на поверхности? Вадим влюбился в Илону, только и всего. А как теперь будет со мной? А со мной, – горько усмехнулась Арина, – по словам Димы, было хорошо. И не более того».

Так и не осмелившись напрямую спросить Вадима об истинных намерениях относительно Илоны и себя, скрепя сердце Арина решила дождаться празднования Нового года у Матусевичей.

Глава 5

– Вета, здорово, что ты приехала пораньше, – обняла Илона высокую женщину с внимательным взглядом тёмно-карих глаз, обрамлённых пушистыми ресницами, под чёрными дугами бровей. – Мне непременно надо рассказать тебе кое-что важное!

– Кажется, я догадываюсь, о чём ты собираешься рассказать, – ласково улыбнулась первая гостья Матусевичей.

– Папуля не удержался? – предположила девушка, помогая тёте снять необычайно лёгкую чёрную шубу из норки, повеявшую на Илону морозным ароматом.

– Нет, – удивилась Иветта, которую все в семье называли по-домашнему Вета, – Игорь мне ничего не говорил.

Иветта – младшая из двух сестёр Игоря Матусевича – была в семье всеобщей любимицей. Все, от родителей до племянников, обожали эту жизнерадостную сорокавосьмилетнюю женщину, необычайно интересную собеседницу, всегда откликающуюся на просьбы о помощи, будь то материальная или моральная поддержка.

– Какой у тебя сногсшибательный наряд! – воскликнула Илона, оглядывая платье цвета красного вина из вискозы с шёлком, безупречно облегающее виолончелеобразную фигуру Иветты, с высокой грудью, чётко обозначенной талией, плоским животом и полновесно-округлыми бёдрами.

– Это не новогодний, – звонким колокольчиком рассмеялась Иветта. – В этом платье я собираюсь помочь Людмиле в кухне. А вот это попрошу тебя где-нибудь пристроить, – подала она девушке пластиковый кофр, в котором искрилось серебристыми блёстками ярко-синее платье.

– Не волнуйся, – просияла девушка, – всё будет в полном порядке. Платье дождётся тебя на втором этаже в моей комнате. Веточка, только пообещай, пожалуйста, что ты хотя бы на полчасика сбежишь от мамы! Мне надо с тобой посекретничать.

– Полчаса вряд ли. – Тётя оглядывала себя в зеркале с правой стороны от входной двери, ведущей в огромную комнату-студию, объединившую пространство прихожей, гостиной и кухни, посередине которой уже готовился принять на себя праздничные яства овальный стол, покрытый белоснежной скатертью с серебряной вышивкой. – От Люды надолго не вырвешься. Но пятнадцать минут у нас точно будет.

– Веточка, я тебя обожаю, – чмокнула Илона в смуглую щёчку тётушку, поправлявшую расчёской коротко подстриженные чёрные волосы.

– Кстати, – вспомнила Иветта, – бабушка передала тебе кое-что.

– Что это? – нетерпеливо перебила племянница и тут же спохватилась. – Прости! Как там Ираидочка? Как тётя Инесса?

– Бабуля – прекрасно. Как всегда, бодра и весела. Инесска, как обычно, мигренит и хандрит.

– И даже перспектива женитьбы Игната не улучшила её настроения?

– Перспектива женитьбы сына, – снова звонко расхохоталась Иветта, – только усугубила её депрессию.

– Какая же она пессимистка! Пришла бы к нам встретить Новый год, глядишь, и настроение бы улучшилось.

– Да что ты, девочка моя милая! Тогда бы настроение оказалось испорчено у всех остальных. Нет уж, пусть Инесска проведёт новогоднюю ночь по традиции – с мамой. У них как-то получается ладить друг с другом. Должно быть, потому что Инесса – любимый ребёнок мамы. Она никогда не пыталась переделать дочь. Воспринимает такой, какая есть, жалеет и оберегает. А сестра необычайно это ценит.

– Вот удивительно, вы родные сёстры, а характеры у вас совершенно разные! Честно говоря, тётя Инесса выбивается из родни. Ираидочка – оптимистка по жизни, папуля – тоже. О тебе, нашем солнышке, нечего и говорить.

– Спасибо, моя красавица, – нежно прижала Иветта племянницу к себе. – Всем будет лучше, если Инесса останется дома. Опять же, не забывай, они с Людмилой питают друг к другу стойкую неприязнь.

– Ха! Ты называешь это неприязнью? Да это самая настоящая ненависть! Никогда не могла понять, чем она вызвана.

– Не стоит обращать внимания, – отмахнулась Иветта, пытаясь перевести разговор в шутку. – Это совсем не ненависть, а чистейшей воды глупость. Инессу, видите ли, возмутило, что брат женился на женщине, имя которой начинается не на букву «и».

– Согласна, глупость несусветная, – подхватила Илона. – Кстати, всё забываю спросить, чья была идея всех детей и внуков называть именами, которые начинаются на «и»?

– Бабулина, конечно же! Это она придумала, решив продолжить семейную традицию, которую инициировала её мама, Изольда, назвав дочь Ираидой. Однажды наша мамочка даже папе предложила сменить имя Владимир на Иннокентий.

– Ничего себе! И что дедушка? Возмутился?

– Ничуть не бывало. Посмотрел на жену насмешливо, приподняв чёрную бровь. И она тут же поняла, что дальнейшие разговоры на эту тему бесполезны.

В это время со второго этажа спустилась мама Илоны: дородная пятидесятишестилетняя женщина с прекрасно сохранившейся бело-розовой кожей лица, обрамлённого пышными, волнистыми, прикрывающими уши русыми волосами без малейших признаков седины. Людмила Леонидовна обнялась и расцеловалась с сестрой своего мужа, к которой относилась, как и все представители клана Матусевичей, с искренним теплом.

– Людочка, показывай свою новую кухню, – улыбнулась Иветта. – И начнём творить.

– Вета, милая, как видишь, кухня у нас не отделена от гостиной. Поэтому не предназначена, чтобы жарить и парить здесь целыми днями. Все горячие и заливные, мясные и рыбные блюда Гоша заказал в ресторане.