Перемещенные

Клякса… Какая же ты мерзкая. Ничего я тебе не скажу. Сидит себе на своей гуманитарке. Это даже не твои личные вещи, их собрали для нас. Вот бы тебе с твоими детьми когда-то оказаться на моем месте. Хотя нет. Даже ей не пожелаю. Но я так больше не могу. Почему я должна это терпеть? Почему я должна чувствовать, что кому-то чем-то обязана, если у меня и так ничего нет? И папа вот тоже в эту их игру играет. Кивает им, соглашается, делает что ему скажут, терпит это отношение. Суетится, бумажки носит. Почему он такой слабак? Почему не может послать ее и бороться за наши права? Мы же люди, а не какие-то второсортные существа.

Разворачиваюсь, сдуваю волосы с лица и быстро иду к мужскому корпусу. Дышать трудно. То ли от ходьбы, то ли от злости. Щеки и уши горят. Я здесь больше не останусь. Хватит над нами издеваться, сколько можно! Я что, до конца жизни должна теперь слушать таких, как она, и жить с отрядом невезучих?

У порога корпуса стоит Даниэль – папин сосед. В отличие от меня у папы всего один сосед. Мужчин в целом здесь очень мало, а мой папа вообще самый молодой – ему тридцать восемь. Даниэлю где-то шестьдесят, он уже совсем лысый и одевается как-то старомодно – твидовая кепка и старый пиджак. Зато он не унывает: со всеми болтает, бодро перемещается на костылях и одной ноге, шутит и все время пытается дружески хлопнуть меня по плечу. Но в этот раз Даниэль, взглянув на меня, не шутит, а молча показывает пальцем на окно их комнаты. Значит, папа там.

– Па-а-а-а-а-ап! Папа!

– О! Деля, у меня отличная новость! Даже две. – Папа суетливо застегивает папку с нашими документами и выглядит довольным.

– Папа, давай уедем, я тут больше не могу! – С ходу запрыгиваю на его кровать.

– Обувь сними. Что случилось? Куда уедем?

– Хоть куда! Все здесь какое-то невыносимое, люди злые, уродливое все. Клякса эта, Ирма. Я такую жизнь не выбирала!

– Понятно… Деля, сейчас никак нельзя. – Папа садится рядом на стул и смотрит в сторону. – Сейчас никак нельзя. Я нашел работу. У меня жизнь складывается наконец-то. Сегодня поеду подписывать договор и с понедельника выйду. Сразу после разговора с твоим директором в школе.

– О-о-о-о! Еще школа и директор! Да за что мне это! Я в эту школу не пойду!

– Аделия. – Папа делается строгим, что бывает редко. – Аделия, сейчас нельзя. Мне нужна работа. Нам нужно делать документы. Нам нужно выбраться из лагеря и начать жить обычной жизнью. Если мы уедем сейчас, мне на новом месте придется заново искать работу и заново обустраиваться, снова подавать документы и пытаться получить вид на жительство. Это снова займет месяцы. Там будут все те же проблемы – школа, соседки, вещи. Потерпи. И тебе надо ходить в школу.

– Ну па-а-а-ап.

– Нет. Сейчас нет. Я еду подписывать документы. Обсудим все позже.

«Потерпи! Потерпи!» Кому нужна эта школа и эта работа? Кому нужны эти документы, если все здесь такое противное? Жаль, я не могу сбежать. Вечер в полицейском участке меня многому научил. Заново я туда не хочу. Да и папу жалко. Папа давно очень грустный. Сначала он грустил из-за развода с мамой. Потом – когда я решила жить с ним. Потом – когда пришлось спасать меня и вывозить из больницы. Теперь из-за работы. И из-за чего-то еще непонятного. Но он все больше походит на призрак моего прежнего классного папы. И мне кажется, что это из-за меня. Я создаю ему слишком много проблем. А мы не можем это даже обсудить. С папой тоже никак нельзя ругаться.

Стою на улице и думаю, что делать. Последний рабочий вариант, который у меня есть, – это звонок маме. Но прямо очень не хочется. Это совсем-совсем последний вариант. Тем не менее – это шанс выбраться отсюда. И папу освободить от меня. А потом, может, ему станет полегче и он приедет к нам. Ведь может же он потом приехать, и все будет хорошо. Делаю несколько глубоких вдохов, принимаю окончательное решение и иду поближе к бабушкам. Они не зря гуляют именно на скамейках – там лучше всего работает связь.

– Мам, привет!

– Привет, моя птичка, у меня есть три минуты. – Мамин низкий голос звучит непривычно. Я уже отвыкла от него.

– Мам, я хочу к тебе! – Скрещиваю пальцы за спиной. Сама не понимаю зачем. То ли чтобы точно получилось. То ли чтобы не признаваться себе, что я лукавлю.

– Сейчас никак нельзя…

– О-о-о, у вас с папой одна фраза на двоих? – это я специально говорю. Мама ненавидит, когда я их сравниваю. – «Ни-ка-а-а-а-ак нель-зя-я-я-я».

– Ну милая. – Она глубоко вздыхает. Настраивается. Наверное, даже отошла от компьютера. – Ну давай обсудим, что случилось?

– Хочу к тебе-е-е-е! Будем жить, буду смотреть, как ты работаешь, буду расти у тебя на глазах… Мне нужна мама, я в таком возрасте. У всех есть мама. Я же девочка, – использую еще серию запрещенных приемов. Маму сложно убедить только одним, надо сразу набор. И кажется, это работает.

– Ну птенчик. Смотри, я сейчас на проекте круглые сутки. Мы делаем фильм, и у нас еще несколько смен. Сейчас и правда никак. Думаю, я освобожусь примерно через четыре-пять недель. И сможем обсудить. Давай я пока узнаю, как сделать, чтобы ты могла сюда въехать и чтобы была возможность тебя вывезти?

– Мама, ты честно? Или просто время тянешь?

– Я правда подумаю. Мы с тобой, может быть, будем и правда очень неплохо жить вместе. Мама с дочкой. У меня ребята из команды как раз будут в ваших краях, мы что-то придумаем. Но сейчас я действительно на проекте. Я пойду, птенчик. Напиши мне.

Надо понимать, что мама всегда «на проекте». Она продюсер и режиссер документального кино. У нее даже международные награды есть. Про маму с детства я помню только одно – она стоит у двери, обувается, берет огромную свою сумку, машет рукой и уходит на работу. И так каждый день. А потом однажды с сумкой она прихватила чемодан и ушла насовсем.

После разговора с мамой мне легче, как будто появилась какая-то определенность. Вместо вечности всего четыре-пять недель. Это уже можно вытерпеть.

Успокаиваюсь, возвращаюсь в комнату. Там Ирма смотрит телик. Но без звука – она ненавидит местный язык, но развлечений все равно хочется. Вот же человек, а?! Зато я чувствую себя суперниндзей, у меня задание на четыре недели – не выделяться, ловко отбивать атаки и выжидать. А потом начнется новая жизнь. Ура! Я уеду отсюда, от этих людей! Правда, плана насчет школы все еще нет.

Через пару часов мама присылает сообщение: чтобы не было никаких проблем, надо подтянуть отметки и попросить учителей написать мне хорошую характеристику для поступления в новую школу в новой стране. Я постараюсь. Правда, непонятно пока, как пройдет разговор с директором, какое условие поставят папе. И как мне разговаривать с дураком Герой и двойным дураком Мириком. Но я опять подумаю об этом позже.

Роза

Каждые выходные, с тех пор как мне выдали новый «гуманитарный» смартфон, я ищу Розу. Я делаю это во дворе, потому что только там ловит сеть.

Пожилые жители лагеря с раннего утра сидят на скамейках, уткнувшись в телефоны. Читают свои новости или там пишут своим знакомым про дела и события. На перилах семейного корпуса висят малыши. Им здесь ужасно скучно – детской площадки особо нет, спортивных игр тоже. Погулять никуда не пойдешь. Им приходится целыми днями сидеть в комнатах или вот так висеть на перилах и бегать вокруг них. Из других развлечений – палки, камни и рисование. Пару раз к нам приезжали специальные психологические клоуны, чтобы детей веселить и подбадривать. Один раз привозили какие-то мастер-классы, прямо на улице делали с детьми поделки. Даже я, помню, склеила там открытку. Но все остальное время ужасно скучно.

Розу последний раз я видела в тот день, весной. В худший день в моей жизни. Видела мельком – в госпитале нас развезли в разные стороны. Она была без сознания. Я помню, как смотрела на проплывающие надо мной лампы, плакала и шептала «прости меня, прости меня». А дальше ничего не помню. Из больницы меня забирал папа. Мне дали какую-то чужую одежду, у меня ужасно болела нога, голова, спина и этот огромный уродливый шов через всю ногу. На осмотре после операции я жутко рыдала из-за шва. А врач пожал плечами и такой: «Я военный медик, я не косметолог». Ну спасибо.

Ну так вот. Папа меня забирал молча. Наверное, ему было страшно. Но еще ему нужно было решить все срочные жизненно важные вопросы: как безопасно выбраться, куда уезжать, где жить, кому доверять. Про больницу и Розу мы поговорили только один раз. Папа сказал, что не знает точно, но вроде бы ее перевезли в другое место для лечения. И добавил, что вроде у Розы была очень плохая ситуация, не известно, удалось ли ее спасти. Но никаких конкретных новостей нет и брать их неоткуда.

Я искала Розу каждые выходные, искала хоть какую-то зацепку. Она могла быть в любой стране, в любом городе. Все старые номера и аккаунты были заброшены. Я продолжала искать, хоть уже и не верила особо. Последние несколько месяцев только этим и занималась. Возможно, на поиски уйдут годы. Но я должна ей сказать «прости меня» так, чтобы она услышала.

В эти выходные я Розу снова не нашла. Мне очень нужна хотя бы маленькая зацепка.

3. Уроки

Как бы я ни пыталась растянуть выходные – понедельник наступил. Папа нервничает, потому что у него сегодня первый рабочий день. А я нервничаю, потому что придется как-то общаться с одноклассниками.

Мы сидим в кабинете у директора. У него сложные имя и фамилия, и все его зовут Капитан. Говорят, он и правда был капитаном грузового судна, а на пенсии переучился на учителя географии. Капитан хороший. Он часто нам говорит, что надо обязательно учиться, мечтать и верить в себя. Еще он говорит, что каждый ученик в этой школе важен и за каждого он будет бороться. Судя по его акценту, он сам не местный. А еще я думаю, что он из бедной семьи. Наверное, хочет всем дать шанс, не знаю. В общем, я особо не волновалась перед встречей, а зря…

– Учебный год начался два месяца назад, а в полиции побывало уже трое учеников, включая тебя, Аделия. Это плюсом ко всем другим проблемам, нарушениям и жалобам. – Капитан вздыхает и вытирает лоб платком. – А у тебя еще статус такой, ты в лагере живешь. Это создает дополнительное давление, придает окраску истории. Люди распускают слухи.

– Но они меня сами довели! Гера этот и его дружки. Они издевались надо мной! А еще мама Мирика… «Уважа-а-а-а-емый человек». – Разворачиваю плечи и надуваю губы, чтобы звучало максимально издевательски. – Зачем она пожаловалась?

– Смотрите. – Капитан поворачивается к папе, не обращая внимания на меня. – У нас проверка. В отделе образования создали специальную комиссию. Каждый ученик сейчас под пристальным вниманием, и Аделия тоже. Ее статус имеет значение, я вам честно скажу. Люди будут задавать вопросы, кто-то будет возмущаться, что она оттягивает ресурсы. Кто-то будет говорить, что все дело в том, что она…

– Беженка? Ну говорите как есть! Я что, виновата и в этом?

– Деля! Хватит! – Папа опять включает строгий голос. Надо начать медленно дышать. Это мне папа всегда говорит: когда слишком разошлась, надо сесть и медленно подышать.

– Давайте так. Каждый год я пытаюсь спасти школу от закрытия и уже не уверен, что надо продолжать. У меня есть план развития и план коррекции. Есть список детей в группе риска. Аделия, ты в нем тоже есть.

– Мы сделаем все, что вы скажете. Деля постарается. Да, Деля? – Папа всем своим видом показывает, что я имею право только кивать. – Другой школы же рядом нет, а переехать мы пока не можем. Нам важно остаться здесь, пока я разбираюсь с работой и документами.

Мне, конечно, хочется кричать, что я и так уеду через несколько недель. Но я пока прикусила язык. У папы первый рабочий день, он начинает опаздывать и явно нервничает.

– В общем, вы всем классом делаете проект, собираете команду, хорошо показываете себя на городском конкурсе, улучшаете поведение, и там посмотрим! – Капитан поворачивается ко мне и очень строго на меня смотрит.

– Но… Какой проект?

– Творческий. Творческий, Аделия. Все подробности у классного руководителя. И еще к вам придет социальный педагог, его отправила к нам комиссия. Будет работать с классом, прорабатывать конфликты. Геру… кхм, то есть Георгия попросим написать тебе извинения за произошедшее.

– Не надо мне его извинений… они все равно будут ненастоящие. Тем более это как-то унизительно.

– Ну, посмотрим… посмотрим… – Капитан начинает разглядывать флаги за окном, повисает пауза.

– Мы пойдем? – неуверенно говорит папа.

– А, да, да! Аделия, удачного проекта. И сил тебе. Ситуация непростая. Нам надо справиться.

Мы выходим. Странно, Капитан еще никогда со мной так не говорил. Как будто ему наплевать на меня. Но странно даже не это, а то, что я вообще не злюсь. Впервые за долгое время я думаю, что кого-то мне жалко больше, чем себя. Капитан усталый и грустный. Зачем бороться за какую-то школу? Думаю, его жизнь была бы намного проще, если бы он просто взял и сдался. И закрыли бы эту школу «со специальным уклоном», а всех этих странных ребят распределили бы.

Интересно, у Капитана есть семья? Люблю представлять, как люди приходят вечером домой, а там у них дети, собаки и попугаи, холодильники и каждый день разная еда. И они живут, как раньше жили мы с папой и котом Лосьоном. Живут – и не знают даже, как это хорошо – приходить вечером домой. К своему холодильнику и коту.

Остаток пути до кабинета я думаю о Лосьоне и о том, как, наверное, ему страшно было оставаться там без нас. Бр-р-р.

В классе стоит тишина, хотя еще десять минут до начала урока. Наш классный держит в руках стопку листов и, видимо, пытается рассказать про проект. А рядом с ним – я глазам своим не верю – сидит женщина из полицейского участка. И конечно же, что-то записывает в протокол. Значит, это она и будет налаживать атмосферу в нашем классе? Ну что ж, кажется, Капитан обречен. Я чуть не засмеялась, но ловлю внимательный взгляд учителя и молча сажусь за парту.

Наш классный работает в школе второй год. Он только закончил учиться сам, и мы его не очень-то считаем за взрослого. Он в очках, невысокого роста, очень худой, с черными кудрявыми волосами и крючковатым носом. Мы зовем его по имени – Роман. А он и не против. У Романа есть удивительная способность – он не строгий, но все его слушают. Голос у него негромкий, его никто не боится, но все считают, что ему нужно помогать и его нельзя обижать. Как ему это удалось – никто не знает. Другие учителя, наоборот, не могут справиться с нами и даже ходят к Роману советоваться.

– И вы все в этом проекте участвуете, – доносится до меня окончание речи Романа.

Ну прекрасно. Творческий проект. Дурацкий творческий проект.

– А что мы должны делать? – тихо спрашивает Майя. Та самая девочка, которая меня избегает.

– Вы сами должны придумать, что будете делать. Вас шестнадцать человек. Предлагайте варианты!

Тут, конечно, начинается гул. Идей, естественно, немного. А вот возмущения полно. Гера стягивает со светлой косички Евы резинку и нервно щелкает ею по учебнику. Антон надрывается, что ничего не хочет придумывать и это незаконно. Он аж покраснел и стал похож на спикера в палате лордов – я такое видела в кино. Леон говорит, что он не творческий человек. А поскольку он заикается, то звучат его возмущенные тирады раздражающе долго. Мог бы и промолчать. Я не без наслаждения думаю, что зря волновалась – никакого проекта не будет, мы просто не договоримся. И тогда я незаметно отсижусь – и уеду.

Ищу глазами Мирика. Он на своем любимом месте за третьей партой у окна. Сидит с прямой спиной и бесстрастно читает комикс. Надо же, Мирик, оказывается, может читать комиксы. Он же вроде ничего не способен чувствовать?

Я, как в телевизионной игре, судорожно перебираю варианты, как быть и что делать:

A. Игнорировать Мирика и вести себя с ним надменно.

B. Попросить прощения и попробовать быть милой.

C. Сделать вид, что ничего не было.

D. Начать скандалить и требовать справедливости.

Невозможно выбрать. Вроде хочется быть надменной – это мне всегда удавалось. Но папа выбрал бы попросить прощения. Я действительно немного перегнула палку. А вот мама просто сделала бы вид, что ничего не было. Что же выбрать?

Но тут Мирик, кажется, почувствовал, что я его разглядываю, обернулся и застал меня врасплох.

– Привет, – машинально шепотом говорю и улыбаюсь. Ну что ж, интонация выбрана. Теперь, видимо, придется быть милой и просить прощения. – Как ты?

– Привет. Я окей, – отвечает Мирик и возвращается к чтению. Ух-х-х-х, бесит. Вот и поговорили.

В этот момент в класс заходит учитель, и начинается урок. Роману приходится покинуть кабинет, а вот социальный педагог остается сидеть на месте. Интересно, как ей не лень столько записывать в своих бумажках? Как эти записи помогают ей понять нас и придумать помощь? Я вообще замечаю, что люди слишком много заняты бумажками и слишком мало – по-настоящему важными делами. Я даже представляю это себе, как будто человечек падает в такой огромный бассейн, с неба на него валится куча бумажек, и он в них тонет. Напрочь.

Какая-то бесполезная работа. Весь наш с папой путь в этой стране состоит из бумажек. Бумажек, чтобы жить здесь, бумажек, чтобы проверить здоровье, чтобы получать пособие, чтобы записаться в школу, чтобы подключить телефон, чтобы сделать банковскую карточку, чтобы мне выдавали еду. Теперь эта женщина заполняет бумажки, потому что у нас какой-то особо дурацкий класс. Чем больше бумажек я вижу, тем более ненужной и одинокой себя чувствую. Как будто настоящая я не существую, а важнее всего слова и цифры. И только слова и цифры могут меня описать. И только они могут решить, есть у меня право на нормальное существование или нет.

Урок ужасно скучный. Мне хочется срочно что-то предпринять, и я передаю Мирику записку.

Прости, пожалуйста. Аделия.

Мирик, как сидел, с прямой спиной поворачивается ко мне, кивает. Потом секунду думает и показывает колечко из большого и указательного пальца – все окей. Ну, будем считать, все позади. Здорово. Хорошо, что я не выбрала надменный вариант – пришлось бы долго так ходить, закатывать глаза, молчать. А так вот раз – и все закончилось. Прямо даже плечи расслабились, и дышать стало легче.

Больше сегодня ничего не происходит. На другой перемене Роман снова пытается поговорить о проекте и потом назначает общий сбор на завтра. На математике я вежливо, но настойчиво отказываюсь выходить к доске, чтобы не было как на прошлом уроке. К счастью, никто не обращает на это внимания. Мирик весь день читает свой комикс. Оказывается, комикс иностранный. Ну кто бы сомневался! Гера, Антон и компания в своей манере пытаются срывать уроки. Все идет своим чередом.