Белый голубь и театр абсурда. Визитка 3

Эделия Ристер

Белый голубь и театр абсурда. Визитка 3

Белый голубь

Белый лебедь

Черный лебедь

Матрешка в радуге

Радуга в матрешке

3 визитка

Была семья Ангелов, и был Дьявол, что знал девушку-Ангела из семейства Ангелов. У нее был свой Тихий омут, и это была ее тайна. И она влюбилась в Дьявола, а он в ее Тихий омут. И она продалась ему, но по любви. А он купил ее, но роскоши в Аду много, иначе чем обычно искушают. И теперь они оба развлекаются, и празднуют, потому что как говорила Раневская «там веселее».

И она тихо верит, что он тоже в Тихом омуте Мастер, и теперь Маргарита хочет вытащить его в Рай.

И она по прежнему дочь отца Ад, хоть он оставил ее в Эдеме, дав имя Райское, но кажется омут не хилый, да и сердцу не прикажешь.

Но если Дьявол отдал весь Ад за нее, то она видит изначально в нем Мастера, хотя ради нее он все только чернее, и теперь она его выбелит.

Он ради нее до самого дна шел, чтобы она, когда тонула, дошла до дна и оттолкнулась. Теперь она выплывает и ей надо найти его, и прихватить с собой вверх. Теперь только ввысь.

Что для нее белое?

Ему придется ей довериться.

Чему-то и он ее успел научить.

Я вхожу в долги в этой жизни, чтобы в следующей мы встретились, так больше гарантий.

Книга в книге рождает книгу

От автора

Ну, куда без мамы. Ремень в детстве был воспитательным. Слова, которые наша мама любила часто повторять «Кто не бьет свое дитя, тот не любит его» Библейские. И моя бабушка моей маме говорила «За одного битого двух небитых дают». Скорее всего, я буду не такой мамой, говорила я. И на брата смотрю, не бьет. И он так говорил. Так вот может его дочь у него не выпрашивает. Вот у меня она уже выпрашивает, при всей любви к брату скажу, чем больше они ее балуют, тем от ее манеры, что она еще такая маленькая, а уже вся из себя важная особа ни раз хотелось поддать, и мне и мой маме. И не потому, что не любим тебя, Давина, а потому что родители тебя залюбливают, чуть что и сразу на руки. Я скорее всего буду строгой мамой. Раз тетя я такая. Видно у меня другое отношение к детям. Так уж вышло, что и с Олей племянницей, и с Давиной я строгая. Но Оле достается больше. С Давиной няньчишься, играешь, танцуешь, а уходишь уставшая, как аниматор. Ольга же дрессированная, с ней на море отдыхаешь, и тут вечно «Оля делаем то, другое нельзя» и вот слушается. Если говорить о воспитании, то я не права для многих, но мне лучше ужасные дома условия, игрушки даже разбросаны, дешевые, и творческий беспорядок, и жизнь побила. Но девочка учится хорошо, к жизни приспосабливается, самостоятельная, и вызывает уважение, что жизнь у нее не сахар. Хотя она в Питере учится, и папа ее балует. Так что ее портят в другом, папа делает из нее оборванку, ну куда годится, какие у нее будут женихи, при таком воспитании, порядок тоже нужен, и чистота. Ну а у Давины перегибают с порядком, но зато там, где нужно воспитывать, балуют. И знаете при всей при моей критике, дети получились хорошие. Ведь у всех в воспитании пробелы на чужой взгляд. Но Давина, зайка, как можно быть такой покладистой, «Давина не трогай», и никакой истерики, что я хочу попробовать что едят взрослые, гуляет, также бегает, веселится, вроде делает что хочет, но аккуратно. Ольга же не аккуратна, но другим берет, располагает, умная девочка, послушная приехала, потом избаловалась, но почему то ее это не портит. И да, мама вечно любит говорить «Я так виновата, вами в детстве не занималась, плохо кормила». Мы с братом ели, что найдем в холодильнике, а там только сосиски пятачок, пельмени, или хлеб с кетчупом и майонезом. И конфеты на столе сосательные, а ешь, потому что хочется шоколадные, а нет, и бегаешь к этой вазе. В школе кормили, в саду. Но ценно, брат со школы носил своей сестренке еду. Сестра как подросла, тоже со школы носила брату булочки, полдники. И вот помню, на кухне брат готовит пельмени, и пока не скажешь ему вместо Доралы и Пермени правильно, не сварит. Но на самом деле брат так шутит, и конечно кормил, в детстве отводил в садик, и был случай вернулась без юбки из школы, и орал брат, да так, что наш отчим, мой крестный, который стоял и слушал, смеяться стал. Мама его останавливала, потому что и сама потерялась, ведь воспитательный процесс идет, а родители не могут быть серьезными. И мой брат на меня кричит, как отец. Ответственность. А как в школе мальчик не давал выйти из женского туалета, и вот мой звонок брату. И вот он уже летит на всех парах в школу. А Деля довольная на уроке сидит, звонок прозвенел, уже в класс пришла, сидит. А тут ей, твой брат в тюрьму пойдет, он охранника избил. А потом я маме, мам, а что точно Руслану что-то грозит. Она нет, и успокоит. Мой брат просто настолько меня любит, маленькую сестру. В школу его уже не впускают, отучился и хватит, охранник его толкать к выходу, а ему ну как же, там сестра в слезах звонила, плачет, и вот печаткой ему удар, и вот Директриса бежит по лестнице. С ней у них было так, она его по фамилии назовет, а он ей «Ну я же вас по фамилии не называю». И было, что за уши таскал мальчика, который вечно устраивал мне эпопею, игольницу сломал когда, тогда я не выдержала. После пятого класса я поняла, что брату лучше не жаловаться, он настоящий мой защитник. А знаете, как мне больно было, когда на него собака напала, и отец собаки его ударил, и друзья его принесли, и он лежит, и мое сердечко себе покоя не находит. Я в комнате и смотрю, и маму дергаю, все хорошо? Он выздоровит?

Он был воспитан улицей, но я так хотела, чтобы он меня с собой брал, а он брал в детстве, а потом перестал, и понятно было уже не интересно меня брать, а я все думала они там такие все крутые. Его одноклассники в школе подходили ко мне и говорили «если кто обидит, к нам обращайся». Он был плохим учеником, и это накладывалась на мое отношение с учителями. Но так приятно было быть сестрой старшего брата, не отличника, а такого, чьи друзья горой сами за маленькую его сестренку. Я ощущала тогда себя крутой и сама.

В детстве все внимание было мне, и когда я пересмотрела кассету и увидела какой он маленький и как его жалко, я почувствовала совесть. Я была как главная любимица. Потому что папа избаловал меня при жизни, успел. И вот я наглая такая, спрашиваю у мамы «Мама, а кого ты больше любишь, меня или Руслана», и он аж вжался в кресло, спиной сидел, и мама отвечает «Руслана, конечно, я его на пять лет больше тебя люблю». И брат сразу расправил плечи. Вот же я была важная, а знаете, нам обоим не хватало любви, маминого внимания, мама вечно по телефону в своей спальне. И то сын «Мам, погладь меня», то я «Мам, мам, мам».

И знаете каждому дорого его детство, и я ну не могу ни за что винить, мне так все там нравится. Потому что я имела такое восприятие, что сейчас уже не то, знаете, там все родное, там все так просто. Там мама зато воюет за своих детей с учителями, там мама по своему бережет, в обиду ни одному своему мужчине не дала, кто нам были чужими. Бывает учителя «Вот, он плохо учится, он такой сякой у вас». А у самого учителя просто дома ссоры, и он срывается на детях, или еще что, ведь и учителя бывают не правы, а мы бежим сразу ребенка наказывать. Или мужчина, кто только появился в вашей жизни, и уже может воспитывать, ударить. Я ценю мамин щит, и честно не надо мне детство сытое, с одеждой не с китайского рынка, дайте лишь стать тем, кем я стала, и без мамы это было бы невозможно. Мое восприятие жизни, что вовремя в детстве ругала моего папу, когда я из детского сада приносила домой чужие игрушки. И как-то раз я принесла домой ключи от гримерки из театра, где папа был директором. И вот я наказана папой, он меня в угол, впервые, а мама, нет, «она стоять не будет в углу». Он «ты же сама ругалась», а мама «надо было когда игрушки с детского сада, потому что ключи для нее это та же игрушка». После этого отец стал контролировать мои карманы. Мой брат все детство был дворовым крутым парнем, общительным, ранним по части девочек, и красивым. И я всегда гордилась им, и знаете не его пусть успехами, а вот просто, что он крутой. Когда учителя знали что брат в классе, сразу вели себя по-другому, потому что они позволяли себе лишнего, а он умел заступиться за других.

Были у нас и крики, и ссоры, и мамина кружка летела в компьютер брата, и я убегала от маминого ремня, только она наказала, уходит, и вот ей в след я пакостливые слова кричу, ну что ж делать снова бежит, и снова я думаю, ну все, больше не буду ничего в след кричать, и нет же характер, кричу «Ты такая сякая мама», и снова повтор, ну что ж я делаю. А брат один раз у мамы вырвал ремень, и хлопнул им, вот мама сразу забрала его, улыбнулась, все, поняла, сын вырос. И знаете, как мы дружили против мамы, редко, но так как понимали что влетит, нам было легче на мамины возгласы вместе держаться, брат то уже подрастал, ему видно меня было жалко. Ну а мне его, мама не ремень, так другое найдет. И вот же у нас характеры. «Мама мне слово, я ей десять» и это моя мама про бабушку. Я же вечно спорю, также, она мне кровь сворачивает, я ей. Но у нас не было такого что мать и дочь общаются, я всегда общалась с мамой как «Я считаю», а мама «Ты не имеешь право мне перечить», а я «Нет, ты не права». Мне надо игрушки, мне надо меня баловать, мне надо меня не ругать за истерики, потому что мне надо. И вечно две львицы не могут поделить трон. Мой папа так и сказал когда-то «А как вы трон то делить будете».

Вот почему мне брат такой родной, потому что пережито много, и не буду дальше что либо говорить, я и тут не уверена что все точно вспомнила, но маме бы сказала, что наше детство с Русланом было и драматичное, и веселое, и праздники были, и грустно, но было. Вот почему я за краски. Давина чисто порядочная, в хороших условиях, но без драмы, и это специально не создашь, родители специально не будут делать ребенку жизнь по интереснее, им важнее их сон, а не ужасы они там смотрят после 23 ночи маленькими. Вся драма, ее специально ведь не создашь, все эти ситуации. И поэтому я бы брату сказала, что я так рада, что мы имели проблемы, и были сплоченными если было нужно. Дальше больше, дальше голодный мой брат в Новороссийске в 17 лет, потому что сестра поехала учиться в Воронеж. Брат принял удар на себя, и очень много страдал в чужом городе вдали от нас, без достаточных средств, для проживания в нормальных условиях. А у сестры свои сложности в Воронежском училище, но вот была такая возможность пройти какие-то испытания, но была и такая возможность узнать свою учительницу по музыки, когда она мне на улице «молодец, что поступила в Московскую Академию, ты их всех сделала». Ведь была из Хабаровска, три, в уме два, и не платила мама, и сразу меня все не любят, но были те, кто от этого еще сильнее любили. И зачем мне быть как все, нет, давайте, разворачивайте против меня пушки, но там, всегда будут те, кто видят, и кто смотрят и если осечка, скажут «молодец, у них ничего не вышло». Иди вперед, и только вперед. Но и моя учительницы С., очень меня любила, и наверное я бы хотела всех взять родителей, учителей по больше, только чтобы одна она меня любила, ведь важно не количество, а качество. Мне было важнее ее отношение, и ее слова всем родителям «Вы меня все предадите, а она нет» и указывает на мою маму. И честно я так все уже там не помню, знаю что скучно мне быть хорошей, правильной, умничкой. Мне нравится выделяться, и не специально, а знаете жизнь так подкинет, и ты стиснешь зубы, и такая «Ух, ну сейчас найдем один плюс, и уже полегче будет жить, справимся, ну если его нет, ну поплачем, и дальше». Вот тебе Хабаровск, и мне там не нравится, и вот тебе мамин вопрос в Новороссийске, когда мы с вещами на улице, и ночевать идти некуда «Может все в Хабаровск возвращаемся?» И я «Ты мне обещала, дай мне шанс». Ведь дай теплые условия, и я бы была слаба. Я бы забоялась трудностей. А мне куда не поверни, они везде. Так может идем дальше, куда не знаю, но идем. Прости братик за твой Новороссийск, что ты там выживал на очень маленькую сумму, которую мама выделяла тебе. Но спасибо всем твоим друзьям, всем девушкам, что были с тобой, что грели тебя, главное кормили, помогали, все знали, что ты общительный, интересный, и ты умел всех располагать, у тебя дар быть другом. Вот спасибо каждому кто когда-то оказался с моим братом рядом, в трудностях, или помощником, или просто ценил его, ты правда наш самый добрый. Твое сердце очень доброе, а сестра у тебя жестокая, но мягче становится. И мы с мамой жестокие, а ты с детства с нами со своим добрым сердцем, спасибо, что выдерживаешь нас. Надеюсь Давина будет тебя жалеть, Лера, спасибо за счастье брата. И что все сыты, одеты, и что дома ему хорошо. Береги его, он правда слишком добрый, и за тебя горой всегда. Ведь чувствует что любишь, и ведь это уверена знает, что дорого стоит, и он выиграл, и мы с мамой останемся собой. Ему от нас никуда, улыбаюсь, потому что есть в нашей жизни и много доброго, веселого, и мы все семья, сила.

И идем мы в подъезде с братом в обнимку, и мама нам в след «Дети, это самая лучшая картина для матери, когда ее дети так дружны, любуюсь, иду и любуюсь».

Белый голубь

Фиолетовый

Медведь

Зима

Дата неизвестна

В конверте

(Читает Директор у себя на балконе, это письмо снова передала мама Марианны. Мокрые руки, мурашки по коже, и руки дрожат. Кофе пролито на сервировочный столик, полностью отражающий бетонный пол, серый как его настроение. Кресло соломенное раскачивалось, и это усугубляло положение дрожащих рук, чтобы он не взял, он начинал еще и качаться, это были нервы. И он смотрел на луну и думал, прилетит ли к нему его Маргарита на метле. И это мысли не о Марианне.)

Пускай слыву я старовером,

Мне все равно – я даже рад:

Пишу Онегина размером;

Пою, друзья, на старый лад.

/ М.Ю. Лермонтов./

Юдоль

/роман-театр/

Часть 1

Пролог

Перепутье

1

Вам, мои милые сестрицы,

Вам, мои братья по крови,

Как пенье чудной райской птицы,

Я тайны поведу свои.

Я их писал под звуки лиры,

Когда души моей кумиры,

Навеяв сердцу сладкий сон

Был бог Амур и Купидон,

/Жрецы любовного огня/.

И вот, сразив моих героев,

Сердца их негой упокоев,

Они прицелились в меня.

И был Амуром я сражен,

А Купидоном – вдохновлен.

2

Но им на смену чернь босая,

Моею лирой завладев,

Грехи в любви предпочитая,

В глазах чернила милых дев.

Сатиры, Фавны и Лемуры,

/Хмельных пирушек трубадуры/,

И Вакх, и горестный Басух,

Ведя к черте мой юный дух,

Сложить взывали «гимн вина».

Воспеть измену, ложь, скандал

И с криком пенистый бокал

Передавали для меня.

Испив его я был хмелен

И черной лирой вдохновлен.

3

Тогда узрев грехи поэта

И лиру вырвав из огня,

Великие творцы сонета

С Парнаса гнали прочь меня.

Лорд Байрон, Пушкин, Дант суровый,

Мой дух блуждающий бедовый,

Учили долго по слогам,

Отправив к книжным берегам.

Из ночи в ночь и день за днем,

Мой смутный разум проясняли,

За мысли черные стенали

И обзывали червяком.

Я не был ими оскорблен,

А был их лирой – вдохновлен.

4

Так пролетело много лет,

В мечтах, твореньях и пустотах.

Но жизни праведный ответ,

Я все искал в ее высотах.

Любовь и смерть, душа и пламень,

Порок и честь, вот грузный камень,

Что душу потрясал мою

И сердце придавал огню.

И как в сказке древней старины,

Он у распутья трех дорог.

И возле каждой твой порог,

По каждой волен ты идти.

Любовь – направо, влево бес,

А разум – прямо через лес.

5

И вот налившись вдохновеньем,

С дороги пыльный, босиком,

Я к «камню юности» с волненьем

Вернулся в думе о былом.

Перелистав младые строки,

Припомнив радость и пороки,

Взглянув на шрамы юных ран,

Задумал я создать роман.

Или поэму, здесь названье

К творенью трудно подобрать.

Когда душа зовет писать,

А сердце пьет очарованье,

То плачут строфы, как подранки,

Когда на них надеты рамки.

6

И я к истокам обратился,

Где не было еще поэм.

Где оды стройной слог струился

В дворцовых залах царских стен.

Век Восемнадцатый далекий,

Слог Ломоносова глубокий,

Как гром в безветрие приняв,

Вставал в глазах моих рождав

Лирический язык культуры.

Державина «рассудный слог»,

Где вдохновения чертог

И берега литературы.

Восторг, свободу, строф крыла,

Грядущий век вбирал в себя!

7

Век романтической эллады,

Эстетики романной брег!

Где переводы и баллады

Взрастили новый свой побег.

Жуковский – гений перевода

Баллад, сказаний из народа,

Раскрыв их яркий оптимизм

Вдохнул в поэтов романтизм.

Его «конспект литературы»,

Кто есть поэт, а, что подлог,

Для многих лишних был предлог

Покинуть берега культуры.

Его без устали внимал

И дальше Пушкин продолжал!

8

И поклоняяся былому,

Строфу Онегина любя,

Я в слоге сердцу дорогому,

Решил попробовать себя.

И вольный слог, как клад сокрытый,

Великим Пушкиным открытый,

Пленил меня своей красой!

И грянув надо мной грозой,

Из моря выбросил на сушу,

Открыв поэзии простор!

И рамкам вынес приговор,

Раскрепощая мою душу.

Великий гений – идеал

Меня на путь благословлял.

9

И вот стою на перепутье

На камень грозный оперся.

И слева хлопает распутье,

А справа блещут жемчуга.

Любовь – священная дорога!

Она ведет нас от порога

До самой смерти среди грез

Волнений, счастья, тихих слез.

Она не терпит лжи и фальши.

Обманете, взглянет в глаза

И взяв святые образа,

Уйдет от вас, как можно дальше.

И не вернется никогда,

Оставя сердце без огня.

10

Увидя то, что вы один,

Сбегутся бесы налегке.

Заляпав образы картин,

Кресты развесят по избе.

Но гонит разум бесов прочь

И сердцу жаждуя помочь,

Он ищет умную любовь.

И уж совсем не греет кровь.

Любовь тогда имеет силу,

Когда из сердца льет рекой!

А тот, кто любит головой,

Тот роет дальше ей могилу.

Чему лишь бес безумно рад.

И вот уж чахнет дивный сад.

11

Наполнив воздух страсти ядом,

Ломая ветви, злобный бес,

Идет любви цветущим садом

И держит меч наперевес.

Он ищет жертву с нетерпеньем.

И даже с видимым волненьем

Ее он плечи обнимает,

И губы сладостно ласкает.

Но таинство душе неново,

Ему все это не обнова,

Ах глазки полные любви.

Они вас ласкою одарят,

Они улыбку вам подарят,

А после – вам вопьют клыки.

12

Но вы не думайте, сестрицы

И други верные мои,

Что яда черные крупицы,

Всесильны в царствии любви.

Пусть смерть лютует у порога,

С любви ей не содрать налога.

А жизни, в знак гостеприимства,

Дитя из чрева материнства,

Впитав любви священной силу,

Рождается на белый свет.

А через много, много лет

Уйдя за матерью в могилу,

Любовь он детям оставляет!

И вот горит, и вот пылает.

13

Уж полночь, в сон Пенаты клонят,

Но сердце там, среди могил.

Где одиночество хоронят.

Где зелье сладостно он пил

Из уст любви с зарею алой.

И сердце, ланью одичалой,

Казалось, грудь пробьет копытом.

И он, на кладбище забытом,

Истлеет, згинет без следа.

Но косы вновь любовь спустила,

И одиночества могила

Пустой осталась навсегда.

Кипит, кипит младая кровь!

Ах, эта первая любовь.

14

И юность вновь на перепутье.

То вправо тянет, то вперед.

Нахлынет тиною распутье,

Или клыками отпугнет.

Куда ведут нас три дороги,

Ответом ведают лишь боги.

В любви – Амур и Купидон.

К познанью – славный Аполлон.

А левая дорога в ад,

К чистилищу царя Аида.

Где грех твой, сажная хвастлида,

К другим прибавить будет рад.

И вьет она кривым хвостом,

Между любовью и умом.

15

Так три дороги расходились,

Как сестры покидая дом.

А после – недругом сходились

На перевале на крутом.

У камня, сидя в размышленьи,

Внимая юности волненье,

Я замер, видя, как в дозор

Промчался всадник с Синих гор.

Весь в черном, буйный конь ретивый,

Серебрит месяц на плаще.

Стрелами звезды в колчане.

И все упрятал в мрак унылый.

Развесив звезды вышла ночь,

Гоня мои все мысли прочь.

16

Я, словно обпоенный зельем,

Уже клонился в тихий сон.

Когда сияя ожерельем,

Развеяв звездный небосклон,

Взошла прекрасная Диана.

И гусли древнего Бояна

Я услыхал в тиши ночной.

И сердце, отогнав покой,

На зов времен поворотилось

Туда, где старец дивно пел.

Со стоном камень заскрипел,

И мне дорога вглубь открылась.

В сокрытый неизвестный мир,

Откуда песни лил эфир.

17

Из подземелья свет струился.

И звонких гуслей беглый звук

То затихал, то возносился,

Видений чудных полня круг.

Волна сходила за волною.

И старче, с рыбкой золотою,

Стоял у моря глядя вдаль.

Там, князь Гвидон, покрыв печаль,

О чем-то просит лебедь-птицу.

Мудрец, в награду у царя,

За золотого петушка,

Забрать желает царь-девицу.

А за работу жадный поп

Балде в расплату тычет лоб.

18

Вот мимо острова Буяна,

Надувая паруса,

Ветер гонит флот Салтана

В неизвестные края.

Ждет его давно царица,

И Гвидон, и лебедь-птица.

Там, за суженной своей,

Королевич Елисей

Скачет ветер нагоняя.

Там, Руслан спешит к Людмиле,

Бросив вызов грозной силе,

В рог трубит он подъезжая

К черной пасти диких гор,

Где укрылся Черномор.

19

Вдруг виденья поредели.

Вмиг исчезли и из тьмы

Прямо мне в глаза смотрели,

Отражая блеск луны,

Два лукавых огонька.

Рожки, хвост и борода.

Это бес, еще мгновенье,

Испытав мое терпенье,

Задержался он у края.

А потом, вильнув хвостом,

Серым, знойным ветерком

Дунул мимо, пролетая

Будто пущенной стрелой.

И исчез во тьме ночной.

20

Тяжесть мне на сердце пала,

Словно бес, мелькнув стрелой,

Из каленого металла

Меч занес над головой.

Перепутье зашумело

Диким свистом засвистело.

С трех дорог поднялась пыль.

И в мгновенье пыльный крыль,

Налетев, как карла злобный,

Из неведомой дали,

Закружил меня в пыли,

Вой подняв громоподобный.

Прячась от горячих крыл,

Я ступил в подземный мир.

21

Ступени круто извиваясь

Скользнули вниз. Волшебный свет,

В зеркальных стенах отражаясь,

Сливаясь в радужный букет,

Играл на сводах. Тайна звуков,

Как малое дитя баюкав,

Чаруя голосом струны,

Преданья древней старины

Носила на крылах могучих.

Незримый голос звал меня.

Ступени кончились. Земля

Коснулась ног. И средь дремучих,

Зеленых, сказочных ветвей

Вела дорога из камней.

22

Но путь по ней мне был недолог,

Бояна песенный эфир

Умчало эхо, леса полог

Разверзся и волшебный мир

Открылся мне. Журчат фонтаны

В пруду лазурном, вкруг лианы.

Два лебедя по лону вод

С цветами кружат хоровод.

Беседка с соловьем поющим,

Как снег бела, ступеньки в ряд,

За ней чудесный дивный сад.

Оттуда, берегом цветущим,

Весь бел, как утренний туман,

Ко мне на встречу шел Боян:

– О! кто ты, странник чужеземный?

В твоих глазах и лед, и пламень.

Как смел в мой тихий мир поземный

Явиться ты? На входе камень!

– Прости, Боян, великодушный,

Не дьявол я – дитя природы.

– Где бес мой? Эй, слуга послушный,

Кто смел открыть врата свободы?

Явись ко мне…

– Но там у входа,

Во власти темноты ночной,

Какой-то бес мелькнул стрелой.

– На перепутье? Там свобода…

Как смел он мерзкий…

– Лишь Диана

Над перепутьем поднялась,

Чаруя песня полилась.