Чума, пади на наши души

Алексей Зарицкий

Чума, пади на наши души

Пари, ставшее проклятьем

И вот я здесь, желаю снова видеть

Глаза ее и губы, стройный стан.

Джульетта, я вернулся, покажись же!

Дай вновь почувствовать тебя в своих руках!

Я слышу твои речи, слышу голос.

Я знаю, что ты там, иду к тебе!

Джульетта, выйди вновь, дай насладиться

Объятием твоим, коснуться вновь

Губами губ твоих, что вкуса вишни.

Дай мне напиться, хоть и пьян я от тебя…

И если будет надо мною смерть смеяться,

Я рассмеюсь тогда же ей в лицо!

И пусть она Венчает нас короной

Слез, крови и страхов, знай,

Я раб твой, воля я твоя, свидетель

Пустоты, и буду я готов пасть с тобой рядом,

С какой прикажешь стороны, с той я паду.

Лишь одари меня одним ты своим взглядом,

И я скажу, как сильно я влюблен.

И пусть я шут в короне королевы

Маб, она венчала, сыпала проклятьем

На меня и голову мою.. Твою…

Так пусть чума падет на наши души,

С тобой мы уже прокляты вдвоем…

© Уильям Шекспир, «Исповедь шута», 1592 г.

Глава I. Игра начинается

Верона дышала вечерним жаром, когда лето только вступало в силу. Улицы звенели смехом и гулом кубков, вплетаясь в крики торговцев и скрип колес. В доме Капулетти слуги торопливо развешивали багряные ткани, чтобы праздник сверкал, как подобает славе их рода. Факелы отбрасывали золотистый свет на старинные стены, и, казалось, сами камни затаили дыхание в ожидании музыки и танцев, что сотрут с них вековую пыль.

Джульетта, юная хозяйка этих сводов, стояла у окна, вглядываясь в мерцающие улицы. Ее сердце, не испытавшее еще настоящей любви, сжималось странной тревогой. Не от предстоящего бала, а от чего-то неуловимого, чьего имени она пока не знала. Джульетта чувствовала: сегодняшняя ночь многое изменит в ее жизни.

В это же время на соседней площади Меркуцио смеялся, горячо препираясь с Бенволио. Ромео, чуть в стороне, погруженный в думы о Розалине, хранил мрачное молчание, словно глухой колокол, и не ощущал, что судьба уже ведет его в иную бездну.

– О, взгляните! Наш Философ Любви вновь тонет в слезах, – белозубая усмешка Меркуцио резанула Ромео, и тот отвернулся, всем видом показывая досаду. – Неужто твоя Розалина столь сурова, что лишает тебя дара слова?

– Поостынь со своими насмешками, Меркуцио, – Ромео проговорил едва слышно, будто его голос рождался на дне фонтана, у которого он сидел. – Ты, чье сердце вольнее ветра, не ведаешь мук, что терзают влюбленную душу.

– Муки? Ха! – засмеялся Меркуцио, и смех его разлетелся, как сноп искр. – Ты любишь не деву, а лишь сладкий сон о ней. Ты влюблен не в Розалину, но в само чувство любви, как пьяница не в вино, а в хмель!

Бенволио, что доселе молча наблюдал, качнул головой. Его рассудок презирал и жалобы Ромео, и дерзкие забавы Меркуцио. И он знал: если его друг смеется тьме в лицо, она расценивает это как приглашение на пир.

– Не усугубляй, Меркуцио, – вмешался он наконец. – Его рана требует не соли, а бальзама.

Но Меркуцио уже разгорелся, и во взгляде его прыгнул бес. Он резко хлопнул в ладони, от чего Ромео вздрогнул, будто проснувшись.

– Я дам лекарство лучше всяких притворных вздохов! Клянусь честью Монтекки, за три дня любая будет моим сердцем покорена! Пусть Бенволио укажет мне на кого – и ты, Ромео, увидишь искусство настоящего соблазна! Ну же, друг мой, покажи ее!

Бенволио, втянутый в этот замысел, нахмурился, но медлил недолго:

– Говорят, лорд Капулетти ныне даст бал, где соберется вся знать Вероны. Но нам там не будут рады, – Меркуцио, театрально заломив руку, отозвался со смехом:

– Тем слаще победа! Мы войдем в их львиное логово. Ты будешь рыдать у ног своей Розалины, а я… – он чуть поклонился, – …преподам тебе урок истинного соблазна.

Ромео, тяжело вздохнув, все же поднялся. В его глазах блуждало сомнение, но и любопытство тоже.

– Твое бахвальство столь же велико, как и твоя самонадеянность. Но будь по-твоему: посмотрим, не подведут ли тебя твои слова.

Так решив, молодые люди купили маски у уличного торговца и, смеясь над шутками Меркуцио, направились к дому Капулетти, где уже звучали лютни. Соловей запел в темных ветвях – предвестник любви и гибели.

Дом Капулетти был в двух шагах от площади и уже кипел гостями, куда злейшим врагам не было дороги, но сегодня им все же хватит дерзости шагнуть туда.

– А наши лица скроют маски, каких не видел никто и никогда, – выдал Меркуцио, заворачивая на узкую улочку, коя пахла гниющими фруктами и ладаном. Когда трое друзей остановились у лотка с масками, из тени выскользнула сгорбленная фигура в лохмотьях. Ее костлявые пальцы вцепились в рукав Меркуцио:

– Король шутов носит терновый венец… Твой последний смех застынет на губах к утру, – Меркуцио хотел усмехнуться, как всегда, но в его глазах скользнул сполох страха, почти неуловимого, но ощутимого каждым кусочком его души. Он сжал челюсть.

– Дедуля, прибереги страшилки для Ромео; он их любит, – бросил он, швыряя старику монету, примеряя маску шута. Ветер резко захлопал ставнями соседнего дома, когда они уходили

Шум улиц растворился позади, когда трое друзей подошли к высокому каменному забору, за которым уже мерцали огни. Ветер доносил оттуда звуки лютни и пряный аромат вина. Меркуцио, смеясь, шел вперед дерзко, точно сам черт, Бенволио следовал осторожно, а Ромео, все еще ощущая тень Розалины в глазах, плелся за ними. Впрочем и его сердце, несмотря на мрак, невольно дрогнуло от осознания, что скоро он увидит свою возлюбленную.

Джульетта вздрогнула, обнаружив тонкую трещину на зеркале. «Странно… Это сегодня появилось?» За окном прокричала сова, и на миг ей показалось, будто в стекле отразилась не она, а кто-то другой. С распущенными волосами и глазами, в которых пылал огонь. Она резко обернулась, но комната была пуста.

– Игра воображения… – прошептала она, поправляя складки платья, но дрожь в пальцах не унималась. Трещина в стекле казалась живой, все больше и больше расширяясь под ее взглядом. Джульетта на миг увидела в отражении себя – постаревшую, сгоревшую.

Вся знать Вероны собралась здесь под масками: вороньи клювы и позолоченные личины сменяли одна другую, стирая любые следы истинной души. Только Тибальт, выделялся своей рыжей гривой и пламенным нравом, что мерцал во взгляде острее клинка. При виде него Ромео, Меркуцио и Бенволио благоразумно отступили в тень кипарисов, не желая срывать их замысел в самом начале.

Факелы вспыхивали от легчайшего дуновения, отбрасывая колышущиеся отблески на мраморные колонны. В этом колдовском свете невозможно было сразу угадать, кто леди, кто служанка, кто вдова. Каждая маска хранила чужие тайны, и каждая улыбка прятала ложь. Чем не поле для забавы?

– Ну что, Бенволио, – подзадорил Меркуцио, хитро щурясь, – твоя очередь ткнуть перстом в судьбу!

Он рассматривал гостей так, будто предвкушал охоту.

– Видишь вон тех троих у фонтана? Или, быть может, вон тех под аркой? – Бенволио колебался, теряя уверенность. И в эту секунду, словно спасение, явилась она.

Джульетта, укрытая лунным серебром платья, словно сотканная из паутины и росы, выступила из-за колонны, на миг замерев. Она казалась эфемерно легкой, как дыхание летней ночи. В ее глазах отражался огонь факелов, и это делало ее еще более призрачной.

– Ну? – Меркуцио не терпелось. Бенволио, почти не глядя, ткнул пальцем:

– Та, в одиночестве, облаченная в серебро, – Ромео только усмехнулся, вспомнив недавнее поведение Меркуцио, но промолчал.

– Серебро ей к лицу. Видно, не ищет она покровителя, раз стоит одна, – пробормотал Меркуцио с легкой улыбкой, и уже в следующую секунду поправил свой камзол, встряхнув перья на шляпе.

– Сказано – сделано. Я принимаю вызов. И если окажется, что она – жена старого Капулетти, тем славнее будет сражение! – он вспыхнул смехом, полным вызова, и, не оглядываясь, растворился в толпе, оставив Ромео и Бенволио наедине со своими опасениями. Над садом пропел соловей, слагая свою песнь. Где-то уже звучал первый аккорд лютни, извещая о начале бала и, быть может, начале гибели.

Ромео успел потерять друга из виду, когда в окне замаячила та, ради которой он согласился прийти в этот дом. В сине-зеленом платье она выглядела, как нимфа, как королева Маб, о которой так любил рассказывать Меркуцио. Колени молодого человека подкосились, и он, сорвавшись с места, покинул кузена Бенволио. Ромео обтекал толпу, надеясь не упустить возлюбленную из вида и вновь поведать о своих чувствах. Быть может, это смогло бы лишь на мгновение увидеть нежность в ее колючих глазах.

– Сударыня, неужто столь прелестное создание сочло за благо уединиться в эту золотую ночь? – Меркуцио возник из полутьмы так внезапно, что незнакомка в испуге прижала ладонь к груди и поспешно втянула воздух. – Прошу прощения, не хотел напугать.

– Там, где лица скрыты масками, – ответила она, чуть оправившись, – уединение кажется мне честнее, чем прятать душу под чужой личиной.

– Ах, как благородно! – он усмехнулся, склоняясь чуть ближе. – Но все же скажите: коль пришли на праздник, неужто совсем не желаете компании?

– Вы ведь были с друзьями, – напомнила она мягко. – Неужели их общество наскучило столь быстро?

– Ваше общество, сударыня, в тысячи крат слаще, – галантно ответил Меркуцио, протягивая руку, и в дрожащем свете факелов его силуэт и вправду напоминал дьявола в бархатной маске. – Позвольте честь сопровождать Вас этим вечером?

Джульетта с опаской взглянула на него, нерешительно вложив свою ладонь в его. Даже сквозь тонкую перчатку она ощутила тепло его пальцев, обжегшее ее так, будто это был живой огонь. Сердце забилось мучительно быстро, и внутри поднималась странная тревога. Все подсказывало ей, что не стоит принимать приглашение этого чужака. И все же в его легком обращении с ней было что-то, что унимало страх, как будто он вовсе не был чужим.

Джульетта пообещала себе, что это лишь один танец, один вечер – и больше ничего. Но отчего сердце стучало так страшно, когда она, под руку с незнакомцем, шагнула в зал? Его рука, крепко и в то же время бережно обхватив ее запястье, вела ее легко, словно по воздуху.

Затылком Джульетта почувствовала взгляд Тибальта – тяжелый, недоверчивый, сдерживаемый лишь правилами приличия. Его пальцы легли на эфес шпаги, готовые выхватить клинок, стоит чужаку сделать неверный шаг.

Меркуцио между тем уверенно вел ее, словно с рождения знал каждое ее движение, каждую робкую паузу. Его темные глаза, в которых искрилось бесовское веселье, неотрывно ловили ее взгляд, вызывая у Джульетты смущение и странное восхищение.

– Сударыня, – прошептал он, обводя ее ладонью по кругу, и на секунду пугаясь собственной искренности. – Я вижу в Вас пламя, которое тщетно пытается скрыться за маской. Скажу откровенно: будь я Вашим супругом, я бы исполнился ужасной ревности, зная, с какой отвагой Вы сегодня отдали свое сердце в эти руки.

Джульетту обожгли его слова. Ни разу в жизни ей не приходилось разговаривать с мужчиной, который позволял себе ставить женщину равной себе. И она в порыве уложила ладонь на его щеку, позволяя себе улыбнуться и ответить на его замечание:

– Сударь, будь я Вашей женой, не смела бы смотреть на других, – и Меркуцио расценил это как знак верного направления в его пари с Бенволио, чей восхищенный и вместе с тем снисходительный взгляд следил за другом. Меркуцио на миг опешил, различив в ее голосе не только скромность, но и тихую гордость, что отозвалось в его собственной душе.

– Сударыня, я бы пожелал иметь такую жену, что не подарит и взгляда иному мужчине, – сказал он уже мягче, почти серьезно, и тут же поспешил вернуть игре легкость. – Но, к счастью для всех присутствующих, Вы пока вольны танцевать с кем пожелаете.

Он чуть склонился ближе, так, чтобы только она могла слышать:

– Окажете мне честь и подарите ли Вы мне еще один танец? – Джульетта ответила не сразу. Ее сердце рвалось прочь из груди не то в страхе, не то в сильном желании схватиться за его руку и держать всю жизнь. В его взгляде было столько дерзости, и вместе с тем странного, необъяснимого тепла, что она почти забыла, где находится.

– Вы слишком смелы, сударь, – тихо заметила она, но все же позволила ему вновь обхватить ее ладонь.

Танец под звуки лютни и барабанов завораживал. Она словно плыла по воздуху, ведомая его уверенностью и легкостью. Меркуцио умело вел Джульетту, ловя каждое движение ее тела. Он и сам не понял, в какой момент ему захотелось нарушить все правила приличия, запятнав их честь чем-то простым, но в то же время сложным. Окончательно лишившись рассудка, Меркуцио позволил низменным желаниям захватить его тело.

Он резко притянул Джульетту к себе, когда музыка взвилась особенно громко, и склонился к ее лицу так близко, что она ощутила тепло его дыхания.

– Простите мне эту дерзость, – прошептал он, прежде чем накрыть ее губы своими.

Это был короткий поцелуй, почти невесомый, но столь же дерзкий и полный пугающей искренности. Джульетта вздрогнула от неожиданности, а ее губы позволили этому незнакомцу попробовать ее на вкус. Позволили ему делать это с ней. Джульетта читала книги об этом, даже иногда представляла, но она никогда не думала о том, насколько ей будет приятна эта мимолетная близость с кем-то чужим. Ей не было стыдно. Пусть на миг замер мир, оставляя в нем лишь Джульетту и этого обаятельного шутника. Об этот поцелуй разбились звуки.

Разбились вместе с хрусталем. Ромео стоял с опустевшим кубком, и алое вино растекалось по плитам причудливыми ручейками. Его губы дрогнули, но то был не гнев, а отчаяние. Он не понимал, почему любовь вновь прошла мимо него.

– Какая неловкость… – пробормотал он, и на миг показался не влюбленным юношей, а потерянным ребенком в доме, где больше никого не осталось. Его слова потонули в внезапном крещендо лютни. Бенволио, стоявший неподалеку, замер с открытым ртом, не веря своим глазам. Ромео, все еще у колонны, где рассыпались осколки, жалобно всхлипывая о Розалине, резко вскинул голову, обратив на них взгляд, полный изумления и отчаяния. А за их спинами из-за колонны вышагнул Тибальт. Его глаза пылали праведным гневом, давая понять, что пальцы, сжавшие эфес шпаги, пустят оружие в бой.

– Что за наглец осмелился тронуть Капулетти?! – голос кузена был подобен вспышке стали, и гости, словно по команде, обернулись.

Меркуцио, не отпуская Джульетту, бросил в лицо Тибальту вызывающую улыбку.

– О, любезнейший, я всего лишь танцую, – проговорил он спокойно, хотя губы его все еще горели от поцелуя. Джульетта медленно отстранилась, задыхаясь. В ее взгляде металось смятение: испуг, неуверенность. С оттенком радости. Как у очнувшегося ото сна ребенка, которому снилось что-то удивительно приятное.

– Кузен, – попыталась она удержать Тибальта, – прошу, не устраивайте ссоры сегодня.

Но Тибальта было не остановить. Решительно шагал вперед, взгляд его был полон гнева. Его рука поудобнее перехватила рукоять шпаги, обхватывая так сильно, что костяшки побелели. Теперь, когда он услышал его голос, сомнений не осталось.

– Меркуцио, знай меру! – процедил он сквозь зубы, не сводя взгляда с дерзкого шута.

Меркуцио ответил лишь лукавой усмешкой, продолжая удерживать Джульетту за руку.

– Разве ваш праздник не создан для танцев и поцелуев, благородный Тибальт? – с подчеркнутой вежливостью произнес он, раззадоривая Капулетти. Ромео, наконец, оторвался от своих жалобных дум о Розалине, в ужасе наблюдая за этой сценой.

– Меркуцио, довольно! – бросил он. – Ты играешь с огнем!

Бенволио, всегда разумный, уже пытался встать между ними:

– Ради мира, хватит! Мы и так нарушили чужой пир!

Но Тибальта уже не могло остановить ни слово, ни просьба Джульетты, пытающейся воззвать к разуму через прикосновения.

– Клянусь честью Капулетти, я заставлю тебя заплатить за этот поцелуй! – взревел он, отталкивая Бенволио и делая шаг к Меркуцио. Музыка заглохла окончательно, сгущая воздух еще сильнее, что даже факелы светили слабее. Джульетта, вся дрожа, попыталась вырвать ладонь из хватки Меркуцио. И ее взгляд случайно упал на фамильный герб над входом. Позолоченный лев на щите был расколот пополам; старая трещина, которую всегда замазывали к праздникам. У его подножия грелась черная кошка. Животное потянулось, и в этих зеленых глазах с вертикальными зрачками мелькнуло что-то знакомое. Где-то в саду что-то упало, его шлепок о камни прозвучал глухо, как удар сердца. Меркуцио вдруг отпустил ее и сделал шаг навстречу Тибальту, как актер на сцене, с полным вызова видом.