Тень, что поёт. Том второй

Анастасия Sunset

Тень, что поёт. Том второй

ТЕНЬ, ЧТО ПОЁТ том второй Сказания с той стороны границы Истории о мёртвых, что шепчут, И живых, что слушают
Анастасия Sunset
Вдохновлено песнями группы «Король и Шут»
✧ Эпиграф

Если бы страх был пределом —

Я бы остановилась.

Но дорога длиннее. И ты это знаешь.

– Алуэрна

Если бы ночь была тьмой —

Мы бы зажгли свечи.

Но иногда тьму лучше не тревожить.

– Горшок

«Неофициальное фанатское произведение, вдохновлённое атмосферой песен группы „Король и Шут“. Все права на оригинальные песни принадлежат их правообладателям.»

✧✧✧

✧ От автора

 Когда-то я думала, что пишу истории.

 А потом оказалось – они сами меня пишут. Сначала тихо, украдкой, – по строчке в день. Потом смелее: забирали кусок сна, память о чьих-то глазах, пару шрамов на сердце.

 И вот однажды я проснулась, а у костра уже сидели Горшок и Алуэрна. Пили мой чай, перешёптывались и спорили, кто начнёт первым.

 Я осталась. Потому что спорить с ними – себе дороже.

 Эти сказы выросли из песен, которые я слушала до дыр, до дрожи в пальцах, до странных снов. Но здесь они уже другие – шёпот на перепутье, смех у старого дуба, шаги в тумане.

 Тут нет правильного порядка. Можно читать с начала. Можно с конца. Можно открыть посередине – как дверь, за которой никогда не знаешь, что тебя ждёт: свет или тень.

 Но помни: если в этих историях кто-то постучится, отвечай осторожно.

 Не всякая дверь должна быть открыта.

✧ ВСТУПЛЕНИЕ

Добро пожаловать, друг. Тень снова поёт.

Горшок:

– Слышишь, как звучит? Где-то между словами, между строчками, что ты вот-вот прочтёшь.

Это не просто книга. Это – лес.

Каждая страница – как тропинка. А в конце – кто знает… Может, праздник. Может, драка.

Или старая песня, которую кто-то слишком долго держал в себе.

 Алуэрна:

– Слишком долго молчал. А потом – не выдержал.

Знаешь, такие песни и рождаются не ради сцены, а потому, что внутри уже нет места.

 Горшок:

– И тогда появляется кто-нибудь вроде меня. Или вроде неё.

Берёт гитару. Берёт нож. Иногда – оба сразу.

 Алуэрна:

– И идёт туда, где темно. Где живут байки, смех, призраки и чудовища.

Где тролль таскает мёд, а Князь колдует просто потому, что скучно.

Где есть правила, но никто их не соблюдает.

Где каждый рассказ – это как встреча со старым другом… или с самим собой, но немного искажённым.

 Горшок:

– Здесь и волки, и вурдалаки, и куклы на нитках, и странные гости у дуба.

Но ты не бойся. Ты же с нами.

 Алуэрна:

– Только не забудь: у каждой байки – своя правда. У каждого монстра – своя причина.

И не всё, что кажется смешным, заканчивается смехом.

 Горшок:

– Но и не всё, что страшное, заканчивается смертью.

 Алуэрна:

– Иногда всё заканчивается песней. Или началом чего-то нового.

 Горшок:

– Так что сядь поудобнее. Налей себе медку… или что там ты пьёшь.

Истории уже идут.

Тени шевелятся.

 Алуэрна:

– Мы рядом.

Слушай внимательно. Потому что дальше – правда. И немного вымысла.

Но в таких книгах оно всегда рядом.

✧ Сказ первый

Пир у старого дуба

Говорят, раз в год, в самую душную летнюю ночь, просыпается старая тропа к дереву, где смеются те, кого давно забыли.

Солнце клонилось к закату. Впереди, между ветвями, дрожал тёплый свет фонарей – будто само пламя смеялось. От поляны тянуло дымом, жареным мясом и мёдом, и этот запах был как зов – тёплый, пьянящий.

 Алуэрна остановилась, втянула аромат – и улыбнулась. Горшок подтолкнул её локтем:

– Пошли. Нас уже, похоже, заждались.

 И правда. Стоило им ступить на мох у дуба, как грохнули кружки, кто-то воскликнул:

– А вот и они! – и лес взорвался радостным гомоном.

 Горшок улыбнулся, поправляя гитару на плече. Он знал, что это будет вечер, который нельзя пропустить.

 Стол казался почти живым: огромные деревянные доски, покрытые кружками, тарелками и всеми возможными вкусностями. С каждого угла разносился смех, песни и бессмысленные, но такие искренние истории.

– Я уж думал, вы не придёте! – тролль хлопнул Горшка так, что тот едва не споткнулся. – И кто бы тогда байки рассказывал, а?

– А кто бы песни пел? – добавил король и поднял кубок. – За пришедших! За старых друзей!

 Король, в роскошной мантии и с золотой короной, сидел на троне, который больше походил на старую развалившуюся лавку, напротив лесника – строгого, но доброго, с глазами, будто пропитанными самой глубиной леса. Рядом, на лохматой скамье, уселся шут, который уже насмешливо подмигивал Алуэрне и Горшку.

– Помните, как тролль пытался напоить короля мёдом и чуть не утонул в бочке? – громко хохотал лесник, и хохот тут же подхватили все вокруг.

 Гном с красным носом, звали его вроде как Кузя, залез на перевёрнутое ведро и, едва держась на ногах, начал рассказывать:

– А помните, как мы с троллем пекли грибной пирог, а ведьма вместо начинки сунула туда крыс? Жрём – а они шевелятся!

– И кто первый заметил? – выкрикнул кто-то из чащи.

– Печка! – заорал Кузя. – Она заорала: «Уберите от меня эту мерзость!»

 Хохот снова захлестнул поляну, и даже древний дуб, казалось, вздрогнул от разгула веселья. Тролль, облитый мёдом, половину своей бочки он уже щедро расплескал, размахивал кружкой:

– Да ну вас! Хоть бы раз помогли её тащить! Я с этим мёдом как беременный бегемот пол-лесу полз!

– Зато ты единственный, кто может в одиночку выпить три кружки и ещё петь – даже если не просили! – подначил его шут.

 А сам тем временем сидел на крыше чьего-то походного шатра и кидался орешками в Князя Василия. Тот делал вид, что не замечает, но один глаз у него подёргивался в такт ударам.

– Эй, Горшок! – наконец крикнул шут. – Сыграй нам чего-нибудь! Только не грустную, а ту, где ты влюбился в русалку и чуть не утонул из-за своей же тупости!

– Ах, ту! – Горшок встал, хлопнув себя по колену. – Тогда вот вам:

 Среди камышей у болота,

 Я русалку встречаю в бреду.

 А она – без забот и порока,

 Говорит: «Ну-ка, прыгай ко дну!»

– И он прыгнул! – вопит Кузя. – Прям в тину носом!

 А я – дурак, романтичный и пьяный,

 С гитарой, и в сердце весна.

– Весна у него! Да ты тогда в декабре в болоте валялся! – крик с дальнего конца стола.

 Она мне: «Ты сладкий, но странный,

 Потонешь – и в этом не виновная я!»

– Скажи спасибо, что хоть предупредила! – сказала Алуэрна, от смеха расплескав медовуху.

 Ох, русалка, не жди —

 Я не плаваю в пруду!

 Я к тебе – с песней и мёдом,

 А не с жабрами во рту!

– Ха! Вот почему ты тогда три дня рыбой вонял! – выкрикнул кто-то, и вся поляна заржала.

Толпа заревела от восторга. Кто-то уже всерьёз полез в пруд, чтобы повидать ту чертову рыбину, но был возвращён на сушу под общий гогот. Король плакал со смеху, уткнувшись лицом в салфетку, а Князь Василий, мрачно наблюдающий за пиром, выдохнул:

– Эх… русалка. Была у меня одна в молодости…

– И как? – немедленно поинтересовалась Алуэрна, подливая ему мёда.

– Отвратительная! – сказал Князь. – Говорила, что, если я ещё раз завоюю мир – утащит меня в своё царство. Пришлось отложить апокалипсис до лучших времён.

 Смех снова подкатил, как волна.

 Шут решил со сцены, с кружкой в руках, рассказать ещё историю:

– А у меня, господа, была подруга – ведьма. Не та, что на метле летает, а такая на уме с прибабахом. Жили мы с ней в болоте неделю – искали зелье молодости. Ну, то есть я искал. А она – как бы это помягче, проверяла на мне все неудачные рецепты.

– Что, помолодел? – выкрикнул тролль.

– Молодее некуда! – шут пихает себя в грудь. – На третий день я стал лягушкой! Реально, квакал и тянулся к мухам!

– А потом что? – гогочет лесник.

– А потом она говорит: «Тебе идёт, оставайся таким.» Пришлось ждать, пока она передумает. Или пока мух не останется. С тех пор я ведьм обхожу за километр. Особенно, если у них в глазах вот этот специфический блеск – как у Алуэрны, когда она с Горшком спорит.

 Алуэрна только улыбнулась и швырнула в него орехом.

 Горшок взял в руки гитару, но не спешил петь. Он слушал – и каждый рассказ, каждую шутку, каждый смешной выпад – всё это было частью великого праздника, где было место и для старых историй, и для новых.

 Пир длился до самой ночи. Танцы сменяли байки, истории – песни, а песни – новые рассказы, которые так и хотелось записать, чтобы не забыть.

 Где-то на фоне Князь Василий крикнул:

– А теперь конкурс: кто расскажет самую бессмысленную, но громкую байку – тому личная кружка от самого Тролля!

– Я знаю! – закричал гном Кузя. – Как я однажды напал на собственное отражение и три часа бил его щёткой!

– А помните, как в ту весну мы случайно выпустили грозового духа из бочки? – загоготал эльф. – Он потом всю ночь плясал над деревней в виде облака с глазами!

– Или как Болотник решил стать поэтом и писал стихи на жабах? – всхлипнула от смеха одна из фей.

– Давайте, – сказал Горшок, – я расскажу вам историю, как однажды я чуть не продал душу ради бутылки самого крепкого мёда.

Толпа замерла, кружки застыли в руках. Кто-то из гномов икнул, но даже он слушал.

– Было это, – начал он, – в деревне, где мёд варят так, что один глоток – и ты либо видишь богов, либо видишь, как они зовут тебя в свой хор.

 Алуэрна прищурилась, улыбаясь: она знала, куда всё это идёт.

– Пришёл я туда, а в таверне сидит хозяин – здоровенный как три медведя, только без меха. Перед ним на столе бочка. На бочке – замок. На замке – ещё один замок. А ключ у него в кармане.

– Дашь глоток? – спрашиваю.

– А душа твоя крепкая? – отвечает.

– Ещё как – говорю.

– Тогда ставлю на кон бочку, а ты – душу.

 Толпа захохотала, но Горшок поднял палец.

– Думаете, я отказался? Ха! Я согласился, ё-моё. Но есть нюанс: я же не дурак продавать душу целиком. Поэтому прикинул – отрежу кусочек, крошечный. Ну, там, может, за большой палец ноги. Кто их считает?

 Он сделал паузу, хлебнул мёда и продолжил:

– Мы сели играть в кости. Я выиграл первый бросок, второй и тут понял, что мёд этот, как женщина с дурным характером: сначала сладко, потом в голову так даёт! В общем, бочку я забрал. Но хозяин сказал: «Пей осторожно – мёд этот старше тебя».

 Я выпил кружку – и проснулся через три дня в лесу. Без гитары. Без сапог. Но с бочкой. И знаете, что? Замок снова на ней был.

 Толпа взорвалась смехом. Алуэрна тихо покачала головой:

– Так вот почему твой левый сапог всегда старше правого.

– Нет, – ухмыльнулся Горшок, – потому что правый сапог до сих пор ищет свою душу.

 А потом начались танцы.

 Один из гномов достал волынку, второй – что-то вроде бубна, и пошло-поехало: крутился шут с феей, лесник прыгал, спотыкался о свой плащ тролль. Горшок кружил Алуэрну, и она, впервые за долгое время, смеялась так, что не помнила, как плачется одиночество.

– Ну что, – шепнул он ей, – это, пожалуй, лучший безумный вечер из всех возможных.

– Пока мы здесь, – ответила она, – я в это верю.

 Ветер в листве шептал припев старинной песни, костёр трещал, как сердце, и ночь поднималась медленно, не мешая веселью. Алуэрна и Горшок были там, где их ждали – среди друзей, смеха, шуток и древнего тепла, которое живёт только в сказках и в таких собраниях.

 Веселье постепенно осело, как пена на мёде. Гномы спорили вполголоса, тролль мирно дремал у бочки. Горшок поставил кружку рядом, провёл пальцами по струнам – не играя, а будто вспоминая.

– Было это давно. Очень. Настолько давно, что я уже тогда не знал, как сюда попал. Скитался по миру, без цели, без песни. Никак не мог выспаться – снились мне драконы. Огромные, с чешуёй, как зеркало, и глазами, будто в них небо отражается.

 И вот однажды я шёл через туман. День был или ночь – не знаю. Туман такой плотный, что казался живым. И внезапно он расступился – и я увидел.

 Целую страну. Небо там – как море. А в том небе парят острова. Огромные, каменные, с водопадами, с деревьями – прямо в облаках.

 Над ними, медленно и свободно, летали драконы. Красные, чёрные, серебряные. Один, помню, посмотрел на меня. Не как на человека – как на песню. Словно я для него был чем-то древним, забытым.

 Они не жгли, не рычали. Там никто не говорил – и всё было понятно. Там всё дышало небом.

 Я был там один день или, может, сто лет. А потом проснулся в болоте – с водорослями в волосах и жабой на груди.

 Но с тех пор, как небо становится тёмным, а ветер приносит запах грозы, я иногда слышу их взмахи. Где-то наверху.

 Даже Король слушал внимательно, не прерывая. Алуэрна смотрела на Горшка пристально, почти с трепетом.

– А почему ты ушёл оттуда? – вдруг шепнула она.

– Потому что у меня здесь была недопетая песня. И ты.

 Алуэрна откинулась на траву. Горшок сел рядом и, немного притихнув, налил мёда в кружку. Огонь отражался в его глазах.

– Ну, а теперь… – Горшок поднял кружку. – За тех, кто возвращается! И за тех, кто ждёт!

– И за тех, кто умеет петь, – добавил эльф. – Даже в чужих краях.

 Смех снова разгорелся. Кто-то закружился в танце, гномы устроили спор, у кого громче храп, а Князь Василий, как всегда, стоял у костра, опершись на златую трость, и будто всё знал наперёд.

 В ту ночь они смеялись до самого рассвета.

 Утро поднялось над дубом, и всё будто ушло под землю: костры, кружки, смех. Даже следы на мху затянула роса, словно никого и не было.

 Но в воздухе ещё долго дрожал шёпот, и казалось – стоит обернуться, и они снова будут там.

 Алуэрна с Горшком стояли рядом, чувствуя, что именно сюда они всегда будут возвращаться – туда, где сказки живут, а друзья смеются до боли в боку.

✧ Сказ второй

Лесник, топор и сердце

Говорят, в каждом лесу есть тот, кто больше не человек – и чьё сердце всё ещё ищет его.

Алуэрна и Горшок добрались до заброшенной деревни. Сами дома казались застывшими между прошлым и забвением, каменные крыльца потрескались, крыши провалились, а окна, словно чёрные глаза, следили за каждым их шагом.