Новый старый дом

О. К. Будимир, О. Будимир

Новый старый дом

Тьма отступает медленно, как боль после удара тупым предметом. Я лежу неподвижно, ощущая каждый нерв в своём теле, будто кто-то провёл по ним наждачкой. Я не помню, как уснула. Не помню, где уснула. Глаза слипаются. Я наконец заставляю их открыться и передо мной предстаёт потолок, испещрённый трещинами, образующими причудливые узоры – то ли паутину, то ли карту неизвестных земель.

Где я?

Я моргаю и трещины кажутся глубже.

Окно завешено шторами. Ткань плотная, но сквозь неё пробивается свет – жёлтый, больной.

Утро? Вечер?

Воздух в комнате густой и спёртый, словно его не проветривали десятилетиями. Он пахнет старыми книгами, лекарствами и чем-то ещё – чем-то органическим, что уже начало разлагаться. Я медленно поворачиваю голову на скрипучей подушке, и мой взгляд упирается в шкаф, напротив.

Фотографии.

Десятки лиц в рамках. Незнакомые. Но…

Я их видела.

Мужчина в костюме. Женщина с жемчугом. Дети с куклами в руках. Их глаза следят за мной. Я чувствую это.

Почему я их знаю?

Голова раскалывается. Мысли путаются, как нитки в руках у слепой швеи.

Вода. Мне нужна вода. Это важно.

Когда я пытаюсь сесть, тело протестует – мышцы ноют, суставы скрипят. Одеяло соскальзывает, открывая мою одежду – простое платье из грубой ткани, которого я не помню.

Тук-тук.

Лёгкий, почти неслышный стук в дверь.

Голос. Мужской? Женский? Что-то среднее, словно его пропустили через мясорубку:

– Доброе утро. Вы проснулись?

Дверная ручка медленно поворачивается…

Дверь открывается с протяжным скрипом, словно сам дом затаил дыхание. На пороге – молодой парень. Тёмные волосы, будто выкрашенные чернилами каракатицы, очки в круглой оправе, губы, растянутые в полуулыбке.

Слишком наигранной улыбке.

– Проснулись! – восклицает он, и его голос звучит как сироп – сладкий, липкий, неестественный. – Как самочувствие?

Он делает шаг вперёд, и я инстинктивно отползаю к изголовью кровати. Пружины визжат подо мной, как затравленные животные.

В одной руке у него стакан воды. В другой – две таблетки. Красная и синяя.

– Держите, – он протягивает мне обе.

Пальцы дрожат. В горле пересыхает. Рука пульсирует с каждой секундой сильнее, и пока синяя сползает в ладонь, красная выпадает на пол.

– Чёрт, красные как раз кончились – Парень тяжело вздыхает – Эх, ну ладно. Не выбраться вам сегодня, Нео, из Матрицы.

Парень наклоняет голову. Очки бликуют, скрывая глаза.

– Ну давайте, пейте оставшуюся.

Я смотрю на пилюлю.

Она в ответ, также пилит меня взглядом.

Я инстинктивно подчиняюсь просьбе гостя и глотаю её.

В этот момент в комнату врывается Чёрный пёс.

Нет, не чёрный – Чёрный с большой буквы. Пёс размером с молодого медведя, чья шерсть поглощает свет, как чёрная дыра поглощает надежду. Его глаза – два жидких янтарных озера, в которых тонут маленькие, кричащие фигурки.

– Макс! Только не прыгай! – парень делает вид, что сердится, но его улыбка становится только шире, обнажая дёсны розового цвета.

Пёс не обращает на него внимания. Он подходит ко мне, и его горячее дыхание пахнет тем, что я вчера ела на ужин. Если бы я помнила, что ела на ужин. Если бы я вообще помнила вчерашний день.

Его холодный нос тычется мне в ладонь, оставляя мокрый след. Я невольно одёргиваю руку, но пёс воспринимает это как приглашение к игре.

Он кладёт свои лапы мне на колени. Когти, длинные и жёлтые, как старые костяные иглы, впиваются в плоть сквозь ткань платья. Боль острая, но почему-то… знакомая.

Я смотрю в глаза псу. В его зрачках отражаюсь я – но не та, что сейчас. Какая-то другая. Какая-то… старая?

Пёс внезапно начинает трясти головой, будто пытаясь стряхнуть видение. Его слюна разлетается по комнате.

– Так, ну всё, мне пора на пары. – парень поправляет очки, и в этот момент я вижу, что за стёклами… нет глаз. Только тёмные впадины, в которых что-то шевелится. – Мась, пошли, проведёшь до калитки!

Пёс издаёт звук, который должен был быть радостным лаем, но получается что-то среднее между предсмертным хрипом и скрипом ржавых качелей. Он бросается к двери, но перед тем как выбежать, оборачивается и смотрит на меня.

И в этот момент я понимаю.

Это не просто взгляд.

Это предупреждение.

Дверь захлопывается.

Тишина после их ухода звенит в ушах разбитым хрустальным бокалом. Я медленно спускаю ноги с кровати. Пол ледяной, даже сквозь носки холод пронизывает кости. Каждая доска скрипит на разный лад играя похоронный марш.

Фотографии.

Они всё ещё здесь. Всё ещё смотрят.

Я подхожу ближе, и моё отражение в стеклянных рамках дробится на десятки искажённых лиц. Вот мужчина с усами, вот женщина с жемчугом, вот дети…

И вдруг – я.

Не в отражении. На фотографии.

Молодая девушка в лёгком летнем платье. Улыбается. За её спиной – поляна, корзина для пикника, люди…

И тогда – удар.

Воспоминание прорывается, как гной из нарыва.

Солнце. Оно слепит глаза, заставляя щуриться. Я чувствую тепло на коже, лёгкий ветерок, играющий с подолом моего синего сарафана.

– Ты попробуй это вино, просто божественно! – Какая-то блондинка протягивает мне гранёный стакан.