Питер, краски и любовь

Елена Третьякова

Питер, краски и любовь

ГЛАВА 1. Илария. Целый зоопарк на мою нервную систему

– Золотарёва! Золотарёва! Ты что, оглохла! – рёв раненого бизона, не иначе, прокатился по пустому холлу некогда родной альма-матер.

Я выдохнула, потом вдохнула как можно глубже и снова медленно выдохнула. Остановилась. От этого бизона не спасёт побег, а слиться с окружающими стенами я уже не успею. Разворачиваюсь: все-таки беду надо принимать с поднятым забралом. Моим забралом служит улыбка. Широкая такая, на все 27 зубов. «Мудрые» зубы так и не отросли, видимо, далеко мне до мудрости. А один зуб потерян из-за моей халатности и безумного страха перед стоматологами. Но в этом я никому не призна́юсь. Хотя сейчас от громкого крика захотелось натурально заскрежетать зубами. Но! Всё тоже но: жаль зубную эмаль, а на поход к стоматологу я ещё не набрала необходимого количества нервных клеток.

– Чего несёшься как угорелая?! От самой кафедры тебя зову.

Всё тот же рёв, всё тот же бизон и ни капли вежливости.

– Я не знаю, кого ты звал. Но моя фамилия Зла-то-рё-ва! – раз миллионный произношу я спокойным тоном.

А этому бизону хоть бы хны. Стоит, ухмыляется. И не надоело ему повторять эту несмешную шутку про мою фамилию.

Бизон – это заноза в моей заднице, внешний раздражитель для моих, в общем-то, крепких нервов. А если точнее, то Матвей Борисович Строганов, для друзей и подруг – Мэт. Сынок нашего заведующего кафедрой. Вот прям такой мажористый мажор, заносчивый и вредный при всей своей приятной внешности.

Высокий, как по мне – каланча пожарная, под метр девяносто ростом. Это при моих скромных метр шестьдесят пять, без каблуков, прошу учесть. Не зря бизон в баскетбол играет. Плечистый, накачанный. Надо же чем-то девчонок клеить, характер же отвратный. Темноволосый и сероглазый. Не будь он таким противным, я бы сказала, что симпатичный. Вот прям мой типаж. Этакий «сероглазый король».

Но наше знакомство оказалось не из удачных, и все последующие встречи только портили общее впечатление о парне.

– Пока ещё моя фамилия Златорёва, – мстительно добавила я.

За три года тесного и не очень знакомства Мэт так и не смог (или всё-таки не захотел?) запомнить мою фамилию. Скорее всего, ему доставляло удовольствие коверкать её. Потому что в склерозе и прочих отклонениях в умственном здоровье я не могла его заподозрить. Ну не может же он быть кретином и при этом управлять, и весьма успешно управлять, фирмой по оценке и реставрации живописи. Конечно, фирма ему досталась от папеньки, который устал совмещать предпринимательскую и профессорскую деятельность. Но под руководством Мэта за последние четыре года фирма не только не пошла ко дну, а наоборот увеличила свою клиентскую базу и укрепила репутацию надёжного партнёра на рынке произведений искусства. Я даже одно время после окончания учёбы мечтала попасть к нему в штат. Но, поработав пару контрактов, зареклась от постоянной работы с Мэтом. Уж лучше быть вольнонаёмным работником.

– Что значит пока ещё? – бизон аж растерялся, скатился со ступенек чуть ли не кубарем и встал рядом со мной. – Ты что серьёзно приняла моё предложение сменить фамилию на более звучную – Золотарёва? Я, конечно, польщён, что ты прислушалась ко мне, как к более старшему и опытному товарищу, но ты это…не торопись с таким важным решением!

Вот это самомнение у человека. Я чуть не открыла некрасиво рот от изумления. Но вовремя вспомнила, что я же не дурочка-студентка, которая когда-то была очарована этим напыщенным индюком, а взрослая женщина двадцати трёх лет. Мне не к лицу открытый рот. Соорудила на лице как можно более скептичную мордашку (зря я, что ли, тренировалась перед зеркалом?) и скучающим тоном, растягивая манерно слова, произнесла:

– Замуж выхожу. Вот думаю фамилию мужа взять.

Ни в какой замуж я не собиралась. Да и отношения со Стёпой плавно стали переходить в разряд дружеских. Но Мэту об этом знать не обязательно. Пусть думает, что скоро срок действия его шутки закончится. Я мысленно поаплодировала себе за сообразительность. А вот бизон, стоя́щий напротив меня, как-то нехорошо сощурил глаза свои серые. Ох, всё-таки красивые глаза, выразительные, с густыми чёрными ресницами. Вот и зачем матушка-природа наделила парня такими глазами, не понимаю. Смерть-то девчачья, а не глаза.

Пока я залипала на глаза и ресницы, Мэт пришёл в себя и прошипел:

– Замуж собралась, Илька-килька? За Стёпу-растрёпу своего?

А я уже и забыть успела, что от приколов и издевательств страдала не только моя фамилия, но и имя. Именем меня, конечно, наградила маменька редким, но красивым. Илария – с греческого радостная, солнечная.

– А тебе какое дело до моей личной жизни? – я вопросительно уставилась в лицо этого жирафа, привычно закинув голову наверх. В мягких туфлях без каблуков я ему доставала макушкой до подбородка. И эта тема роста тоже была изъезжена шутками вдоль и поперёк.

Очень хотелось придумать в ответ смешную присказку про его имя, но, во-первых, это детский сад, а во-вторых, экспромт – это не моё. Я из тех людей, которые хороший аргумент в споре придумают через неделю. Шутки, весёлые и в тему, я генерирую только в расслабленной обстановке среди друзей. Поэтому близкие люди считают, что у меня отличное чувство юмора и что я вполне соответствую значению своего имени. А вот посторонние считают меня спокойной, сдержанной и даже хладнокровной.

– Переживаю, как старший брат. Ну какой-то твой Степашка вялый, безынициативный. Вон два года провстречались, и только сейчас замуж позвал.

И тут на лицо этого «старшего брата» набежала тень. Я воочию увидела, как напряглась челюсть и сжались губы в тонкую линию. Вот что значит купила линзы на две диоптрии больше, чем предыдущие. Всё-таки надо бы решиться на операцию по коррекции зрения, а вдруг ещё больше оттенков человеческих эмоций увижу. Не всё же над картинами корпеть с лупой. Окружающим миром тоже надо интересоваться. Вон какой он интересный, этот мир!

– Илария, ты что беременна? – ну вылитый Каа из мультика про Маугли. Так изогнул шею, чтобы ко мне склониться и заглянуть в глаза.

Ты ж посмотри на него, и имя моё полное знает. Я от неожиданности чуть было опять не открыла рот. Но опять-таки быстро опомнилась, натянула стервозную улыбочку на лицо. (Это я думала, что стервозную, а когда моя подруга Иришка увидела мои кривляния перед зеркалом, то решила, что прошлогоднее зимнее падение на лёд не прошло даром и я повредилась умом).

– Тьфу на тебя! Да и вообще чего ты пристал? Шёл, орал на весь университет, звал кого-то, а прилип ко мне как банный лист.

Этот разговор начал меня раздражать. Хоть я спокойная особа, но Мэт умеет выводить меня из себя одним своим видом, а уж от беседы с ним я закипаю как чайник.

– Батя забыл тебе передать, что новый клиент, которого он тебе предложил, на обслуживании у нашей фирмы. Так что надо заключить трёхсторонний договор. Поехали в офис, подпишем всё.

Такой подставы от Бориса Алексеевича не ожидала. Да и на этого жирафа посмотрите. «Поехали в офис», – я мысленно перекривляла Мэта. Ага, всё бросила и побежала, даже шнурки гладить не буду. Как будто у меня нет других планов на вечер. И так я задержалась, а меня дома ждёт…ждут… Да никто меня не ждёт. И несмотря на вечер пятницы, я никуда не собиралась. Хотела просто отдохнуть. Полежать в ванной в пене с ароматом цитрусовых. Потом медленно выпить чашечку чая. И завалиться на кровать с альбомом репродукций Моне. Ещё я собиралась прикинуть, стоит ли записываться на курсы по реставрации фарфора. Конечно, это интересное направление, но вряд ли пригодится чисто в профессиональной деятельности. Да и сомнение вызывают количество часов – 24 часа начитки на такой большой пласт информации. От размышлений меня отвлёк голос. Приятный такой, как пишут в книгах, бархатный.

– Чего зависла, душа моя?

Есть у меня такая особенность – погружаясь в мысли, могу уйти далеко, глубоко и надолго. Как говорит моя подруга, это отражается на моём лице мечтательным выражением. Я медленно моргнула, возвращаясь в реальный мир, и вспомнила, что так и не ответила Мэту.

– А вот обращение «душа моя» мне нравится, – произнесла я. Видимо, мозг ещё не совсем вернулся из фарфоровых далей. – Поехали, чего уж тут. Только с тебя кофе и шоколадное пирожное. Нет, лучше два! – Передумала я, разворачиваясь к двери.

– Два кофе? – перед самым выходом меня опередила рука, распахнувшая дверь. А бархатный голос раздался над само́й головой. Всё-таки не зря он шутил над моим ростом. «Метр с кепкой в прыжке». «Ты, Золоторёва, часом не носишь табуреточку, чтоб целоваться?» и прочее, и прочее.

– Два пирожных. Одно – шоколадное, второе – Наполеон.

– А у тебя одно место не слипнется? – усмехнулся этот индюк уже на улице, махнув рукой в сторону своей машины, припаркованной на месте для преподавателей прямо под окнами кабинета его отца.

Вот именно с машины у нас и началось наше нестандартное знакомство. Началось криво, с ругани и криков, тем и продолжается по сей день вот уже четыре года.

ГЛАВА 2. Илария. А я иду такая вся в Дольче Габбана….Ан нет, дождевик мэйд ин Чайна

Вот кстати про знакомство. Для меня оно было запоминающимся. До сих пор вздрагиваю от звука взвизгивающих автомобильных тормозов.

Училась я тогда на третьем курсе «Мухи» (прим.: Санкт–Петербургская государственная художественно–промышленная академия им. А.Л.Штиглица) И было мне девятнадцать лет. На календаре был апрель. На улице был дождь. Сильный такой, проливной, с ветром. Как может быть в Питере по весне, ну ещё иногда летом, и всегда осенью, а ещё и зимой. Ливень как зарядил с ночи, так и не прекращался ни на минутку. Я спешила на пары. Не то чтобы я опаздывала, но стоило поторопиться, потому что преподаватель по правовым основам реставрации не любил опоздавших, мог и в аудиторию не пустить.

А шла я, обходя лужи, через университетскую парковку. Ну как парковку, скорее место, где оставляют машины преподаватели. Так как мест таких катастрофически мало, для студентов машиномест не предусмотрено.

И ещё один нюанс: у меня плохое зрение, вот прям очень плохое. И обычно я ношу линзы, так что немногие знакомые знают о моей близорукости. Но накануне я засиделась над новым заданием по праву до ночи, поэтому с утра глаза были уставшими. Контактные линзы я решила не вставлять, пошла в очках. В этом и была моя ошибка. Кто носит очки, тот меня поймет. В дождь, когда вода хлещет из–под зонтика, очкам явно не хватает дворников, как на лобовом стекле автомобиля. К тому же, заходя в помещение, когда стекла запотевают, я становлюсь беспомощней крота на свету.

Так вот шла я по парковке, огибая совсем уж большие лужи, держала зонт, сражалась с ветром и при этом пыталась смахнуть с очков капли, когда слева послышался визг тормозов. Почувствовав лёгкий толчок в бедро, я присела на корточки и, выпустив из рук зонтик, прикрыла руками голову. Почему я так сделала, пояснить не смогла даже сама себе. Но я отмерла только, когда на меня обрушился поток ругани. Оказалось, что огромный серый автомобиль, заезжая на парковку, чуть не наехал на меня. Я из-за дождя и проклятых очков машину просто не увидела. Почему водитель не заметил меня на дороге, не знаю, но догадываюсь. Скорее всего отвлекся на девицу, сидевшую рядом на пассажирском сидении. Потому что иначе я не представляю, как можно не заметить меня в ярком жёлтом дождевике и с оранжевым зонтом в руках.

Водителем оказался молодой парень, высокий и очень крикливый. Он громко орал на меня, что я слепая курица и тащусь как улитка по проезжей части. Надо отдать ему должное, до мата он не скатился, но выражения подбирал едкие и злые. Наверное, испугался, что задавил меня. Ведь ему с водительского сидения было видно только улетевший зонтик. То, что я сижу на корточках, он увидел только когда выскочил под дождь. А вот и нечего гонять на парковке, тогда и не придется переживать!

В довершение моих бед мокрый жираф–водитель оказался сыном нашего заведующего кафедры Бориса Алексеевича, с которым я писала научный проект. Когда мы вдвоем ввалились на кафедру и предстали пред ясные очи Бориса Алексеевича, с сына его текло в три ручья, а я близоруко щурилась, потому что очки мои пали смертью храбрых во время скандала на парковке.

А скандал вышел знатный. Собралась куча народу, кто-то видел сам наезд, кто-то просто мимо проходил и застрял. Подтянулись знакомые горе-водителя – пара старшекурсников. Только особа с пассажирского сидения так и не соизволила выйти под дождь. Я растерянно озиралась в поисках зонта и очков. И если без зонта было мокро, но не страшно, то без очков – совсем тоска.

Стою, смотрю на вопящее размытое пятно, что размахивает руками, и только и могу что хлопать глазами. Ну не скандальный я человек, спокойный. Я теряюсь, когда на меня кричат. Да даже если и не на меня, а просто рядом со мной, мне становится не комфортно. Не готовила меня жизнь к тому, что выживает тот, у кого глотка лужёная.

Моя интеллигентная маменька полжизни преподавала в школе литературу и русский язык, обожала поэтов Серебряного Века и никогда не повышала голос ни в школе, ни дома. Папенька жил в Москве, к нам наведывался редко, но тоже отличался спокойным нравом. В школе я была девочкой-одуванчиком, хорошо училась, прилежно себя вела. Так и доросла до своих лет без навыка ведения ссор и скандалов.

Но в тот момент, когда я, присев под аккомпанемент ругани, рассмотрела на асфальте под ногой парня свои раздавленные очки, у меня что-то прорвало внутри. Я высказала все, что думала по поводу сложившейся ситуации. А думала я много чего и мало приятного. И могла бы рассказать ещё столько же, сколько успела, когда окно на третьем этаже распахнулось и зычный голос заведующего кафедры пригласил нас с горе-водителем в свой кабинет. Всех собравшихся студентов он попросил пройти на пары.

В кабинете Борис Алексеевич помог снять мне дождевик и указал на кресло возле стола. Парню только махнул в сторону второго кресла через столик от меня.

– Ну что, друзья мои, хотелось бы узнать причину столько громкого скандала на парковке!

– Эта курица слепая, –кивок подбородком в мою сторону, – кинулась мне под колеса. Жить, наверное, надоело.

– Матвей, – возмущённо прикрикнул Борис Алексеевич,– что ты себе позволяешь! Что за оскорбления? Немедленно извинись!

– Извини, – буркнул Матвей себе под нос и уставился куда-то в окно.

– А ты, Илария, что скажешь?

– С курицей категорически не согласна, слепая – тоже не совсем. Зрение плохое, минус десять, но не слепая, – с этими словами я выложила на стол раздавленные очки. Одна дужка поломана, оправа кривая, правой линзы нет вообще. – А под колеса я не кидалась, я обходила лужу. Возможно, что из-за дождя я не видела машину, заворачивающую на парковку, но это не повод превышать скоростной режим и отвлекаться от дороги на девиц. Меня-то в жёлтом дождевике видно хорошо.

Весь свой монолог я проговорила негромко и спокойно. На меня вообще напала апатия. Подозреваю, что искусству скандала надо обучаться, так сразу из сил можно выбиться.

Борис Алексеевич развернулся к Матвею (о том, что они родственники, я узнаю только потом). А на тот момент, заведующий кафедрой и по совместительству мой научный руководитель чуть ли не в приказной форме заявил:

– Отвези девушку домой, доведи до квартиры, по дороге извинись, будь добр. И вечером жду дома, есть разговор. А ты, Илария, не переживай, от пар я тебя освобождаю, – это уже мне. – Анна Ивановна подготовит справку, передаст старосте твоей группы. Я надеюсь, что ты не будешь давать ход этому делу? А с Матвеем я поговорю по поводу его агрессивного стиля вождения.

Я согласно кивнула. Меня и не особо задела-то машина, просто я испугалась. Искать виновных не собиралась. Но и ехать с этим хамом домой тоже не было желания.

– Но с ним я не поеду домой! – я ткнула пальцем в сторону парня и тут же поспешно отдернула руку, потому что он ( этот крокодил!) меня укусил за палец! Несильно, но ощутимо.

Я ошалело уставилась на Матвея. Думаю, что Борис Алексеевич тоже пребывал в шоке. Лишь зубастый крокодил с усмешкой заметил:

– А чего она пальцем в меня тыкает? Мне не нравится.

Потом он поднялся с кресла, потянулся, всем своим видом показывая, что нисколько не боится разговора с отцом, и подхватив с вешалки куртку и мой дождевик, небрежно обронил:

– Не боись, доставлю в лучшем виде. Пошевеливайся, крошка, у меня ещё много дел! – и хлопнул дверью кабинета.

– Илария, ты его извини. Он вообще нормальный парень. Но тут что–то на него нашло. Я с ним обязательно поговорю. А сейчас поезжай домой. Матвей довезёт, не переживай.

Мне ничего не оставалось, как выйти из кабинета вслед за парнем. Пока он вез меня домой, мы трижды умудрились поругаться. И ещё раз пособачились, поднимаясь в лифте до моей квартиры.

Всё последующее наше знакомство проходило под девизом «Кто кого переорет». И только по рабочим вопросам мы отлично ладили и находили компромисс. Иришка смеялась и говорила, что такие аргентинские страсти обычно приводят к большой любви. Но любви с Мэтом у нас так и случилось, хотя с моей стороны зародилась симпатия, но быстро завяла под весом часто сменяющихся девиц модельной внешности, которые висли на парне.

И вот спустя четыре года я опять собираюсь ехать в машине Мэта. Уже в новой машине. Ярко-зеленая, красивая и неизвестной мне марки. Потому что в машинах я не разбираюсь вообще. Так что для меня все машины делятся на красивые и не очень, и по цветам ещё.

– Ты купил новую машину? – начинаю разговор, подходя к пассажирскому сидению. И вовремя спохватываюсь: – Мне вперёд можно сесть или сзади?

Мэт удивлённо вскидывает брови и, подходя ближе, открывает передо мной переднюю дверцу:

– Как по мне, то не очень приятно, когда разговор ведут с затылком. Тебе так не кажется?

– Мне много чего кажется, – пробубнила себе под нос, усаживаясь и защёлкивая ремень безопасности, и уже громче произнесла:– Я же не знаю, какие у тебя правила в машине.

Парень уже уселся на водительское сидение, пристегнуться и с интересом уставился на меня, развернувшись в пол-оборота:

– А ну-ка поясни. Мне очень интересно, какие бывают правила в машине? Минет только на переднем сидении, секс на заднем?

Я фыркнула, и мой хороший настрой начал испаряться. С кем я собралась беседовать? О чем? Ведь все, что можно, Матвей сведёт в шутку надо мной.

Но все равно ответила:

– Если у тебя такие правила, то мне не стоит о них сообщать – не интересно. А вот у моего папы, к примеру, на переднем сидении может ездить только жена. Даже если она не едет в машине, то все знакомые все равно сидят сзади. Даже я еду на заднем сидении.

– Почему?

– Так принято у них, – я пожала плечами. – Папа любит Жанну. На все мероприятия тоже они ходят вдвоем. И сидят вместе, и танцуют только вдвоем.

– Нуууу, даже не знаю. Связана ли любовь с местом в машине? Но прикольно ты маму Жанной называешь.

– Маму я называю мамой. А Жанна – это папина жена.

– А как маму зовут? – спросил парень, выруливая на проспект, который в это время начинал стоять в пробке.

– Ирина Петровна.

Прикинув, что выехали мы в офис во время вечерних пробок, я спросила:

– Мы долго будем добираться? Ведь все в пробках сейчас? Может завтра?

– Ты трудоголик? Хочешь прийти на работу в субботу? – парень усмехнулся и сосредоточился на светофоре, который регулировал движение на правый поворот.

Я, конечно, не водитель, а пешеход, и правил ПДД не знаю, но вроде нам было прямо. Решила не встревать с вопросами, может, человек знает короткие пути без пробок. Но на вопрос ответила:

– Не, в субботу не хочу, но и притащиться домой ночью нет желания.

– Правильно, что не хочешь работать в выходные. Завтра едем на пикник.

– Чего? – я так была удивлена, что не среагировала даже на то, что Матвей припарковал машину возле небольшого ресторанчика.

– На пик-ник, – по слогам, как ребенку, повторил Мэт. – Меня пригласили к другу на дачу, я беру тебя с собой.

– Ещё чего не хватало!

– Возьми только необходимое на два дня, чего не будет хватать, докупим. Стёпку своего не бери. Лишним будет.

Я во все глаза таращилась на парня, а он сидел и ухмылялся. То ли серьёзно решил меня облагодетельствовать приглашением на дачу к друзьям, то ли сейчас как заржет и скажет, что пошутил. Хохотать Матвей не спешил, и до меня медленно доходило, что таки да, он действительно зовет меня провести выходные на природе в его компании и компании его друзей.

– С чего вдруг?

– А почему нет? Я тебя давно знаю. Нормальная девчонка. Незамужняя и небеременная, как мы сегодня выяснили. Никаких препятствий нет для совместного отдыха.

– Так и причин нет для совместного отдыха.

– Как нет? – театрально изумился Матвей. – А взаимная симпатия?

– Чья? – глупый вопрос, но он сам у меня вырвался.

– Наша! Ой, все! Хватит ломаться. Выходи из машины, я привез тебя пить кофе и есть пирожные. Про клиента поговорим в понедельник. И то только после совместно проведенного отдыха! – припечатал парень и вышел из машины.

Обойдя машину, Матвей открыл дверцу с моей стороны и, буквально выдернув растерянную меня из салона, потащил за руку в ресторан.

Очнулась я за столиком в кафе. Мэт с очаровательной улыбкой тыкал мне в руки меню и убеждал официанта, что я у него девушка творческая, а потому несколько рассеянная.

Я, конечно, творческая особа и может иногда и рассеянная, но точно не девушка этого напыщенного выхухоля. Вот чего удумал, выставить меня дурочкой перед официантом. Покрутив меню в руках, но так и не открыв, заказала апельсиновый раф, брауни и наполеон. Матвей заказал чайник чая с чабрецом, стейк и какой–то салат с заумным названием. В животе предательски заурчало, потому что пообедать сегодня я не успела, перехватила по пути к Борису Алексеевичу только бутерброд. Матвей с усмешкой взглянул в мою сторону и дополнил заказ:

– Девушке десерты после принесёте. А вначале греческий салат и классическую лазанью. Сок какой будешь?

Ну хоть про сок спросил, а то совсем не удосужился поинтересоваться моим мнением.

– Томатный.

– И томатный сок. Нехолодный. Пока всё, – он кивнул официанту, и тот отошёл от стола.

– А почему нехолодный? Может я со льдом люблю? – не то, чтобы мне хотелось спорить, кушать хотелось сильнее, но всё–таки было любопытно.

– Чтобы горло не болело. А то знаю я тебя, чего только не придумаешь, чтобы завтра со мной не поехать.

– Но у меня, может, действительно планы на выходные.

– Такие, что нельзя отменить или перенести? Ну, хочешь, я тебя у Стёпки отпрошу? Клятву принесу в твоей верности и целомудрии?

– Ой, не надо. Да и при чем тут Стёпа? Чего ты вообще к человеку прицепился? Ты его видел от силы раза два. А за сегодняшний вечер упомянул раз пять.

Вот ведь шут гороховый. Все ему Стёпа покоя не даёт.

– Да потому что странный он, твой Степашка. Не подходит он тебе.

– А кто подходит?

Но узнать ответ на вопрос мне не удалось – принесли заказ. И я с аппетитом набросилась и на салат, и на лазанью.

Беседа возобновилась через некоторое время и продолжалась под кофе с десертами. Но темы кружились в основном вокруг работы и общих знакомых и почему–то моей биографии.

– Тебя маменька нарекла таким экзотическим именем?

– Да, вычитала где–то и ей понравилось. Она и решила, что если родится девочка, то будет Илария, если мальчик – то Илья. Папа был не в курсе ее планов. Когда узнал, было поздно: меня уже в свидетельство о рождении записали Иларией.

– Тебе–то самой как такое имя?

– Мне самой нравится, никогда не мечтала поменять. Папа называет Илей, мама Лиечкой. Главное, чтоб Ларой не сокращали. Не люблю имена Лариса и Борис, вот прям брррр.

– Почему? – вопросительно выгнув левую бровь, спросил Мэт.

– Считалочка в детстве была про крысу Ларису и повелителя помойных крыс Бориса. Мне ее крестная рассказала, когда я в садик ещё ходила. С тех пор никак не могу избавиться от ассоциации с крысами.

– Только папе моему не говори.

– Борис Алексеевич идёт сразу в комплекте с отчеством. Он у меня никак не стыкуется с крысами.

– А меня бабушка Матвеем назвала. Тогда считалось редким именем. И сокращали меня в детстве Мотей или Матюхой. Мне жутко не нравилось, поэтому когда пришел в школу, сразу учительнице объявил, что называть меня можно только полным именем или по фамилии. На сокращения я откликается не буду. Она была удивлена, но прониклась моей просьбой, не стала ни смеяться, ни обсуждать. До конца школы я и доучился Матвеем, а вот в универе кто–то придумал сокращение на английский манер – Мэт. Поначалу не очень нравилось, потом привык.