Прощание с Кьеркегором: вариант единицы

Андрей Тавров

Прощание с Кьеркегором: вариант единицы

© А. Тавров, 2022

© Квилп Пресс, издание, 2022

I

Римский дрозд

К языку

Когда-нибудь и ты уйдёшь,как дома, крытые толем, раковина на тумбочке,щербатое зеркало в радуге или слово «лебедь»,и читать про ту жизнь будеткак разбирать некоторые обороты«Слова», сгоревшего при пожаре.Мне так хотелосьсжать стихотворение в одно «сейчас»,в одно слово в зазоре у времени,избавившись от длительности.И там, где удавалось,                           играет аккордеон —под платаном на «Бродвее», недалеко от порта,я вижуглаза музыканта, серую кепку,выцветшую офицерскую рубашку.Стихотворение, что я не написал,похоже на стойку для ножей,которые вложили в неговсей дюжиной, – что-то вродестроения голубиного крыла или телавоздуха-себастьяна – не наше ли общее существо?Со старостью приходит правда,что убивает всё лишнее в тебе и в языкеи никак не убьёт (слишком жадноживём мы лишним, мой бедный Лир!),и слова говорят на разные голоса,и почти все они лживы.Остаётся интонация, напев, у каждого языкасвой собственный.Но и это мы вскоре утратим.И всё жеостаётся ещё воля, желание выстоять.Услышать, может быть, пение ангела,над которым посмеиваются, чуть повзрослев, дети,сжатое, как взрыв в плитку пластика,как полёт в пулю или трибуна в глаз рысака,когда все слова – это одно слово,и древо стоит над тобой, как лестницас ангелами, у которых твоё лицо, твоя речь,твои исполнившиеся желаниясейчас и всегда —                        в тени платана,у порта, где на горячем асфальтеиграет аккордеон, и небо стоиткосо, как в разъёме рубанка,в груди, обтянутой гимнастёркой,вылинявшей на солнце.

Николай ночью

Он ищет своё лицо до рождения смотритв зеркало с отражённым окном вглядываетсяв стеклянный шар выступающий из извозчикакак из головы лягушки при пении с двух сторонв виде двух пузырей полусфертаящих в себе лицо прежде создания миратакое лицо не утерять не растратитьне растопить-избыть и забыть его не удастсяв посмертную маску не ляжет в объём земли не войдётплывёт сквозь него пан Данило на челнокеищет колдун его обойти как свой позвоночника белые подняты ноги среди влажных звёздэфирная дева себя в колдуне как монетку находитногами в кольцо замыкая с выходом в лоне-лунеИз груди Николая раковина растёт как тритонон собою лёгким в неё гудит на весь мирпро стеклянное тело про извозчика про лицопро луну над Никитским круглую словно сырон идёт на бульвар что-то в усы бормочаутыкан как голый солдат стрелой стрелой и стрелойсшибает в грудь запустив какого-то бородачаон живой руками и белым лицом живойкругу подковой стать словно грехом Христуне войти полноте в изъян не приравнять ущербно проходит в рысь ипподрома в ледяную рубашку еёдвухсторонний конь как орёл на имперский гербон сидит со свечой идущей через високднепр стеклянный течёт и мешается с далью в грудижёлтые листья сыплются из непостижимых высот —ни рукой шевельнуть ни в листопад войтиголенастый аист марширует в ночи с ружьёмспит двуглаво москва, куда тело ни кинь всё клинНиколай обнимает себя и петляет ручьём ручьёмхохоча и ныряя вдоль мёртвых сирен седин

«ангел в ангеле стоит…»

ангел в ангеле стоиттот стоит ещё в одномтот стоит ещё в другомтак вот вода сжимается в воронкуно ангел расширяется внутрииз каждого другого он выходиткак смерч вполнебасвет в ангеле стоитсвет его стоит ещё в одномсвет того стоит в другомиз каждого другого он восходит словноон хочет умалить себя но расширяясьи так любая вещь восходит к Богуи расширяясь понемногув значенье всё растёт всё истлевает снизуи все убитые рождённые идут всё выше как листваи ангелами озарённые не отвергаются крестав котором свет растёт сердешныйи в человеке – человеквсе сколько было мир безбрежныйидут как стеклодув в свой шарлетали пули убивалишёл вертолёт швырял ракетыи тонкие шары звенелина вышнем небе музыкой всежизненнойи люди топкие пылалии спинами и головойно ангел был для человека сутьюи пробудившись человекшёл к свету собственною грудьюшёл от себя к себе наверхгде моцарт музыку качаеткак хрусталя хрустальный шарвокруг ещё один и снова сноваи нет у моцарта пределавот почему так страшно убиватьведь на тебя листок и липа смотрят

Вновь Вильям Ш

свинцовый солдатик с воротником петушинымгирька тупая часов, вместо рук – пятипалые звёздыдвижут небо в глазах голубиных пружинных —                                                                        в кувшинныхзаводях аист стоит между планет что апостолТауэр нынче в снегу Просперо – дым в снегопадептица Венеру клюёт, свод небесный в лампадах колебляты наганом лежишь в постели на шёлке и ватерасстреляв свои пули всё горбясь хоть кончилась греблянаплывает на веко ершом исчадие ночиналегает на чресла зачатие чудного прахаи в бесправных морях говорят get away пароходыты короче пространства ты бел как на мёртвом рубахаты чем стрелка часов и цифра надгробья корочеи кричишь петухом содрогаясь от рифмы и рвоты

Гораций

лысый пузатый к тому ж приземистединица ритма разностопные строфы на четыреиз морды льва рвётся фонтанзелен бассейн пока падают листья и тишинастоит на форуме напряжена как воздушный бицепсрассыпая кроны меняет пристальная как пристаньв зрачке мореходаплешь на львиную голову с буруном гривыруки на белогрудых ласточек живот накаменную сову всё вместе блуждает сомнамбулойв синей осенив постели одни движенья у всех либо рвёшьсятуда откуда уйдёшькак на растяжке боксёрская грушалибо внутри хрустального шарастановишься медленным шаромс чуткой Неэройчтобы позже принять любую из формобернувшись белым быком отцом дождём ли медведицейили заигранным лебедем вмёрзшим в себяледяным кристаллом с башней фригийского градакрасноклювымгулким внутри как вокзал ночьюпока время не вышлообирая тело дарует ритм и нездешний гул старостьу бассейна с оливой музы и нимфы из круглых нимбовсмотрят на твою новую одукак будто лайнер ушёл а иллюминаторы остались висетьв тишине над водой

Зрение

пирамиды шары и лицанад совершенной плоскостью птицалетит в четыре стороны светас двух сторон любого предметалеонардо стоит провожая летоиз глаз его течёт мона лизаи застывает выплаканная на лишнемхолсте бусами разнесена по вишнямструктуры наблюдениянас тут не надочеловек убегает от любого взглядав ушко иголки чтоб жить там вечнопо мелким экранам разбрызганы вещивоздух стоит в рукаве пальтонайдя свою руку как ветер се́ рьгичто отразится в зеркалекогда егоне видит никто?

Из записей Филиппа Монотропа (Отшельника), византийского монаха и поэта

между водой и лодкой форма днамежду воздухом и человеком форма лицау рынка окружили похотливыеголуби с чёрным воздухом в подмышках. . . .форма дна являет себя между водой илодкой из ничего она и есть ничто обретающееидеальную форму в воображенииданном чтоб улавливать то что естьпо-другому и тоньше между вчераи сегодня или утку между воздухом и перьями гдеона глубже чем то что обычно видими доходит в пределе до ангелов и престоловдо творца неслиянного и нераздельного в своих ипостасяхдень клонится к вечеру темнеет вода в бассейнах. . . .аура у слепого точно израсходящегося в снег до неба хвостапавлина точно стекляннаябашня со знамёнами грозная как пожар в ночидвенадцатилетняя девочка ромейка в менявлюблена я сам хотел бы статьдвенадцатилетним                          чтоб видетьбольше: ножку кузнечика мёртвыеглаза зимородка утреннюю дорогу к морюручки дверей в форме львиных мордвзбаламученных гривой. . . .видеть ауру отбежавшую от телана расстояние трёхдневного путизначит видеть суть самого телакто держал птицу в левойладони держал сердце в правойсложи пергамент пространствапо вертикали они совпадутбез какого-либо отличьяпредметы как и слова имеют в себе условноговоря минимум 9 сфер своей сущностикакая за какую зацепится в комбинации приназвании вещей при сочетании сло́ ва и вещивот в чём вопросот этого и будет зависеть форма колонныкорабля или стихов двигающих море и волны        луна над константинополемотсвечивает в майоликах городсумма оболочек ничто меж глазамирыбы и водой меж словом и языкоммеж сутью и акциденцией вдохоми выдохом в разъятьях где без слов явлена суть. . . .поди объясни это философамвидящим мир формой речи и формой мыслейнасмехающимся над неграмотнымишлюхами с севера что не бреютног и смеются над обезглавленнымпетухом бегущим в будущее брызжа кровью на стеныфилософам не узревшимни то как загорается овечья шерсть от зеркала на столени того кто в нём отразился выпав из временимежду огнём и огнём стоит этот городмежду огнём и огнём —парус ручей лицо и колоннамы стоим в нестерпимом огнекогда сходимся в человека с дроздомна голове стреляющим поверху взглядом в поискахкрошки пирожного на млечном пути. . . .посмертная маска форма между лицом ивсеми остальными вещами бездонным просторомбез конца и началамаска улавливает его своей глубинойкак море улавливает себя провалом под нимили бездонным созерцанием человек находитсебя/тело как снежинку в безмерном себекто знает тот знает пространственныесвойства сло́ ва люблю и чаяниечистоты в александрийских стопах огнекрылатой листве слове к создателютоскующему по букве в человеческой формепо глаголу в переплеске волнпо молчанию лунных площадейпо слову мёртвого соловья

Камоэнс на шахматном поле

я сделал тебя бессмертной говорит камоэнсинфантилен и бел сам себе колодецступни уносит корма каравеллыон весь без остаткаболью пронзён как для ножей подставкаи в себастьяне стрелыа вынуть – прибавится пустотышахматный ферзь на бесконечной доскекаждый квадрат размножается четырьмяи так без конца в свободной рукесонеты четырнадцатистрочная форма огняглаз вынут из тела осколком бомбыкаравелла уменьшаясь уходит преодолевает точкураспадаясь за ней в одинокие тромбысобираясь в смех, в лошадей, в пожарную бочкув чём попытка пустыни в клетку собрать себя в человекаразойтись его пятирукой снежинкой в мировые просторысжаться в глазницу хрустнуть по форме орехасдвигая горы ни в чём не найдя опорыкроме квадрата              я любил тебя накренясьи плыл заливая волной черноту глазницыпрозрачен и чу́ ток словно растущая связьснегопада с недостижимым глазом куницыя сижу в камере для одного в четырёхквадратах на время вставших из пола дыбоммой хриплый вздохне похож на поющий выдохрасширяясь клин за кормой в пределе рисует кругя раскрылся в тюремной ночи шире всех кораблейна юпитере снявшийся с руксокол летит вдоль земных аллейпадая в центр окружности и когтитсердце свёрнутое на манер валторныиграют вальс военные горнытвоё платье зелёным колоколом шелеститя стою по грудь в чёрном квадратном полекак пловец в чемпионском кролесредь бассейна гребком стоитговорит камоэнс я сделал тебя бессмертнойговорит камоэнс без ветра дрожит осинаговорит камоэнс каждый поэт – последнийсукин сын шахматы это игра без доскии фигур твоё платье дрожит в чистоте осеннейвздрагивая как корзинапринимающая в себя броски

Кентавр 2

Себя он вынимает из глазницыи снова падает в неё, словно лангуст,весь в терниях, расширенный и встречный.Из твёрдых конских вод рванувшись человеком,всё задыхается, всё гнётся, словно серп,и, как бумага, догорая,сбегает, мучась, от самой себя,чтобы в себя уткнуться, —так он кривится от перста Афины,и жжёт его огонь, в котором, как в рубашке,стоит богиня с медленной улыбкой,что богу жизнь, кентавру – пламяРасплющившийся вскачь о человека,его он носит грудью, словно плоский шрам,а тот руками в воздухе кричити ходит колесом и воздух забираети прячется и плачет и рыдаетзабившись в норы гулкие себяи головой двоится и дрожит

Около Горация

медлительнее чем мёд хватает бедро былавоздушные острова идут удлиняясьпо небу в падающей листвеи галеры с Востока швартовались ветер роняяпахнет сучьим пронзительным потом и падалью пахнети стекло витрины гнулось под отражением мухиа седоки вливались в свои мотоциклыкак твердеет в гнутом отверстии гипси руки нимф прорастали глазами и виноградомне узнает лебедя в полдень ухо гулкого небане войдёт рука в притворённую дверь фонтанане догнать рысаку неподвижный туман ипподромас белой богиней у старта и белой богиней на финишесвежи разрывы в безымянных глазахрасширяясь один внутрь другого всматриваясь углубляясьслово сказать как уйтина ту его сторону где оно не словоа мох или белая птица паклявспыхнувшая в фокусе линзыникто никого не слышитсреди хоров строк политических дискуссийобъяснений в любви в листопаде в алкеевой строфев шуме базара в литературной критике в гуле аэропортав предсмертном хрипе в слове шевелящемся как морской ёршпредмирном слове платоновом и трамвайномниктоно падает в деву Квинт из высокого неба —из центра расширенного монгольфьераи падает снег – из ближнего того что над грудьюплывёт за плечами рабыни с крашеными губамис лифчиком на полу из каждого этажа серого гумаГораций кружит в водовороте медленных губвсплывает с той стороны славословием августувыходит плавником из спины Филлиды – стеклянной дверьюа снег кружит над фонтанами Рима глаз золотое сеченье     играет с позвонками на голой спине богини

Метаморфозы

Коровий череп обрасталрастяжками, мускулатурой, божьим окомглазами Геры, спрятанной за рощейвот за зубами пробежал языквозникнув из земли и эйдоса огняи мышцы дольние заколосилисьвнутрь эллипса и били в них ключи                              и водопады плоти —как Лазарь выходящий из могилывесь в родниках и облачных сцепленьяхона была – рождался полумесяц тонкий и молочныйнад волоокой головой и маятника волосок спиральныйпульсировал в её вискеотсчитывая новые секундыи в ней и в розе что глядела справаспиралью с шагом фибоначчив открытом рту.Лицо её – наполовину бог, а на другую – мясо и ремниа между – лира в мятном ветеркекак будто ангел крутит мясорубкуЗачем поём мы больно и протяжнозачем небес летит аэропланзачем над нами роща машет жёлтым флагомзачем нас жжёт продольный божий эллипсчто в мышцы вложен как Геракл в огонькак солнце в маятник спиральныйподвижных сфери роза дышит нам рот в ротсгибая в нас дыхание подковойи вздрогнув ищем рядом мы друзей глубокихкак вдох…

Мона Лиза – 1

тяжела как рояльстоящий на клавиатуресмёрзшись в тёмный лёд платьяживёт на далёкой ауретрепетной несуществующей почтигде-то за Ураномтревожит малых людейсвоим жидким азотоми больших скорлупой челамалые люди роют траншеиделают аборты продают колбасубольшие люди умножают тьмуогромными мягкими кирпичамивывешенными на лескеиначе не могут

Мона Лиза – 2

в нижней колбе песочных часовнатекла из того что вышечто расширилось вверх за крышичашей ангельских голосовесли ж снова перевернутьпритечёт леонардо в звёздахзажимая ангельский воздухв треугольную голую грудь

О богах

каждое слово стремится к властикроме святыхиероглифов в которые заглянуть как через золотое кольцона звёзды чтобы идти всё дальшеза плоть и формук утру творенья к бессловесному светудеревьялюдей не называют но узнаютуходя дриады им оставили очимы видим ими себя в стволах находя опорутрогаем их шершавые изрытые буквына синем селезень летит безголовыйнавстречу летит чело человекаподброшены в воздух бусины-наблюдателислагая словакультура это прожилки кленового листаиероглифы ушедшие внутрьа возвращаясь – раскрытые в небо окнаАртемида: пёс – нагота – богинянедоговорённостьрасправляющаяся с потрескиваниеммерцая как комок целлофанакто видит наготу божественной девымёртв для её взора и речидля полян с зайцами с оленямидля фонтанов с солнечными синусоидами по стенкеибо она и раздевшись одета внутренней формойчто выступает наружукак притяженье из подковы магнитакровь из бинтадля слепцов – недоступнанет у богов властилюдская власть рядом с нимисгорает в нестерпимой их простотеи рвут Актеона его же псыдень за днём рвут нас яростные ищейкив купе поезда на палубе судна в прачечнойна теннисном корте или во время прогулкив банке на улице с фонарямизадолго до встречи с богинейсрывая с нас лишнеелюбое слово стремится к властикроме мычанья чириканья лая и кукованьякроме колокольца на шее козы и песни кузнечикакроме плеска источникакроме тех в которых боги щадя насвложили тело своё

Осенью

Тигр выйдет из клетки себяоставит полосы прутьям —прозрачному двойникуи ты выходишь из рёберлицо твоё спрятано в рощев каждом лице серебряномв бабочке золотойа корни пальцами ищутощупать лицо земноеи небо расти начинаетс воздушной ямы роговолень стоит со всплеском во лбу —