Испытание веками

Софья Киттари

Испытание веками

Временная дыра

Меня звали по-разному – Предателем. Тенью. Проклятым.

Я разрушал чужие жизни, словно передо мной была шахматная доска, а они – безвольные фигуры.

Слёзы, крики, мольбы – всё это развлекало меня. Меня это… успокаивало.

Мне было весело. Смешно даже.

Я смотрел, как рушатся чужие судьбы, и ощущал ту самую благородную злость, которую питают люди, обиженные на жизнь.

Я не искал правды. Хотел мести. Хотел, чтобы страдали – неважно кто.

Но в ту ночь мне пришлось уйти из дома. Я снова должен был бежать, теперь – под новым именем. Всё было подготовлено до мелочей: симуляция смерти, улики, что меня убил кто-то третий, а тело унесли. Всё – по плану.

Но когда я уже собирался выйти, взгляд зацепился за конверт, лежащий на старом подоконнике. Письмо. Узнаваемый почерк. От неё. От мамы.

Злость ударила в виски. Сердце забилось быстрее, словно от отвращения. После всего, что она сделала… После того, как предала, как позволила этим соседям калечить мою жизнь… – и теперь она ещё смеет писать мне? Что – прощения просит? Или очередную ложь приготовила?

Руки дрожали. Грудь сжала невыносимая злость, слёзы подступили, но я проглотил их. Я не позволю ей снова пробраться в мою голову. Я не читал. Даже не открыл.

Я подошёл к камину и со всей силы швырнул письмо в огонь. Смотрел, как оно трещит, как расползаются чернила, как огонь пожирает слова, которые, возможно, могли бы что-то изменить – но уже слишком поздно. Слишком поздно.

Когда пламя взвилось выше, я не остановился. Я поджёг старую скатерть, занавески, и, пока дом начинал охватывать огонь, вышел прочь.

Без сожаления. Без прощания. Пусть сгорит всё, что держало меня в прошлом.

Я выскочил на улицу, ветер ударил в лицо. Колени подкашивались, но я мчался вперёд, к вокзалу. Внезапно с главной площади, будто по какому-то зловещему сигналу, раздался гул. Колокола часов начали греметь, мощно и гулко. Один удар. Второй. Третий. В каждом звуке было что-то неправильное, будто время само кричало.

Я добежал до мостовой, когда в груди что-то резко сжалось, и мир покачнулся. В этот момент часы треснули – звук был такой, словно раскололся сам воздух. Небо потемнело, а луна исчезла, словно её вычеркнули.

Перед моими глазами всё начало плыть , появился образ той старухи с ярмарки. От неё сильно воняло травами и тухлой рыбой. Тогда она ко мне подошла, истерично сказала:

– «В один час твоё время перестанет принадлежать тебе».

– Бабка, ахахаха. Рассмешили, неужели на этой ярмарке придумали что-то новое? Такой реалистичный грим? – тогда я так ответил.

Она закатила глаза, развернулась демонстративно от меня и ушла прочь. Я глазами не успел моргнуть – её уже не было. Тогда я вообще не придал этому значения.

Но почему я сейчас это вспомнил? Почему?

Я опёрся на перила , чтобы ощутить каплю опоры. У меня начало плыть не только перед глазами, но и в мыслях. Последнее, что помню, было: «Тик-так, тик-так, тик-так…»

Дальше я начал падать. Под ногами больше не было камня, воздуха, ничего. Только пустота. Я закричал. Но никто не услышал.

Я начал падать. Кричал. Но никто не слышал.

И с криком пришла дрожь. Где-то зазвучало… пение.

(Песня)

Тик-так, не звони —

Эта ночь не для живых.

Назад шагнул – потерян след,

Ты не жил, но был средь них.

Так шагай же по судьбе.

Где тени шепчут: «Не дыши…»

Кровь на часах – стрелки назад,

Кто зовёт – уже не спишь.

Хи-хи-хи-хи-хи…

Тик… (глухой удар сердца)

Так… (стекло треснуло в пустоте)

Ты уже часть этого сна,

Где время ест само себя.

Звонкий хруст. Я упал и закрыл глаза.

Дальше – провал. Я помню смутно. Прикосновения – то ли зверя, то ли человека. Они всё же не так уж и отличаются. Хе.

Меня долго и неаккуратно несли. Куда-то. В тишине и темноте.

– Ёпт твою за ногу… тяжёлый какой, – проворчал первый лис, сдувая с меня комья земли.

– Угораздило же его в такую пору шастать… – откликнулся второй, перепрыгивая через корень. – Ему что, сказки в детстве совсем не читали?

– Постой, – хмыкнул второй. – А почему он сам явился, а? Должен был по зову прийти, как положено.

– Мачеха не дождалась, – первый лис щерил зубы в усмешке, перебрасывая моё тело на другое плечо. – Так и рявкнула: «Притащите. Быстро. Не нравиться он мне .».

Мол, раньше запустим – больше шансов выплыть. А то…

Он многозначительно прищёлкнул языком.

– …а то сам не доживёт до своего срока.

– Давай быстрее . Мачеха не любит ждать, – второй фыркнул, поправляя обвисший рукав халата.

– Мачеха вообще мало xnj любит, – первый оскалился шире, и в его голосе заплясали игривые нотки, – разве что бутылки соджу да свои… эксперименты.

Он кивнул в сторону темнеющего впереди портала, от которого веяло запахом гари и медных монет.

– Думаешь, выживет? – второй вдруг притормозил, всматриваясь в моё лицо.

– Он? – первый резко развернулся, и его морда нависла надо мной в дюйме. Глаза – узкие, как лезвия. – Слишком грязный, даже для человека. Такие…

Он провёл когтем по моей груди, счищая воображаемый сор.

– …долго не держатся.

– Или наоборот, – второй вдруг ухмыльнулся, и его хвост дёрнулся, будто поймал невидимую нить. – С души смоет всю эту шелуху…

Он наклонился, и его шёпот обжёг ухо:

– Глядишь, станет тем, кем и должен был.

– Ну-ну… Только бы до портала донести. А то, смотри, – он указал носом, – тени уже следом крадутся…

Прошло опять много времени. Я очнулся от тяжёлой головной боли, с трудом открыл глаза – и обомлел. Передо мной стояла та самая бабка, что раньше на ярмарке предрекала мне беду.

– Так-так-так… Ян, Ян, Ян…

Её голос размножился, ударяясь о стены, будто десяток таких же старух шепчут со всех сторон:

– …сколько же ты мне хлопот доставил… доставил… доставил… – протянула она противным голосом, ощупывая моё лицо.

– Бабка, ты что делать собралась?.. – прошептал я, глядя на стол позади: он был уставлен колбами и ножами. Я был привязан.

– Дурацкое эхо, – буркнула она зло и притопнула.

Затем повернулась ко мне спиной – и её облик сменился. Молодое лицо, другое тело.

Я не понимал – совсем ничего.

В этом месте не только эхо было, но и небо пульсировало, двигалось, как большая широкая змея. Цвета текли и растворялись, как пролитые чернила. Земля то пепельная, то стеклянная была.

От всего этого опять заболела голова.

– На вид ты спокоен, – проговорила она почти ласково.

– Думала, орать будешь. Ты же в детстве таким чувствительным был…

– Где мы? Чёрт, у меня голова раскалывается… Ничего не помню, – выдавил я, сжимая челюсти от боли.

– Где мы? Мы в дыре. Точнее, у меня дома. Ты разве не помнишь, что вчера было? – её голос звучал едким сарказмом, будто она наслаждалась моим замешательством.

Я попытался приподняться, но ремни впились в запястья. Висок пульсировал, в глазах плясали тёмные пятна.

– Вчера?.. – я скрипнул зубами.

– Вчера я был в своём мире. В нормальном. А теперь тут какая-то хрень с этой дырой и твоим пристальным внима…

Она резко наклонилась, и её лицо оказалось в сантиметрах от моего. Глаза – как два уголька в пепле.

– Нормальном? – прошипела она. – Ты называешь нормальным то, как ты жил? Разбрасывался людьми, как мусором? Сжигал письма тех, кто тебя любил?

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.

– Ты… Откуда ты знаешь про письмо?

Она отстранилась, скрестила руки.

– Потому что я его написала. Точнее, та, кем я была тогда. А ты даже не дочитал.

В комнате повисла тишина. Где-то капала вода.

– Так значит… – я медленно соображал. – Ты… моя…

– Не договаривай. – её голос внезапно стал опасным. – Слова сейчас – как спички в пороховом погребе. Лучше скажи: что будешь делать, когда освободишься?

Я резко дёрнулся, проверяя крепления.

– Сначала – придушу тебя. Потом – сожгу это дерьмовое логово. Потом…

Она рассмеялась – звук, как скрип ржавых качелей.

– Вот и нашёлся настоящий Ян. Ладно… – она щёлкнула пальцами, и ремни ослабли. – Попробуй.

Я рванулся вперёд, рука сжата в кулак – но вдруг мир накренился. Пол ушёл из-под ног, потолок стал полом, а бабка…

Она лишь щёлкнула пальцами, и в лицо мне ударила золотая пыльца.

– Опять… – успел я прохрипеть, прежде чем белизна поглотила всё.

Тишина.

Потом – тени.

Я стоял посреди комнаты, вся одежда была в песке. Хотел отряхнуться, но моё внимание привлекли тени. Они начали кружиться вокруг меня, словно в танце.

В полумраке мелькали силуэты – мои, но не совсем.

То ли это я сам в других жизнях, то ли бред воспалённого сознания.

Хе. Может, я просто схожу с ума?

Тишина.

Абсолютная, кроме… Гула. Не звука – самого Времени.

Оно тикало в висках. Шипело в лёгких. Трещало в костях, будто перестраивая меня изнутри.

Что-то щёлкнуло в груди —

Резкая боль, будто шестерёнка пробила плоть. Я втянул воздух – и услышал.

Тик-так.

Не снаружи. Изнутри.

Сердце пропустило удар, и тогда я увидел – кровь на ладони течёт вверх по руке, к локтю. Капли оторвались от кожи, замерли в воздухе.

И вернулись в рану.

«Назад…»

Я поднял голову – тени двигались задом наперёд. Рот одной из них сжался в улыбку, которой ещё не было.

«Значит… я тоже…»

Глаза слипались.

Последнее, что я услышал (или уже слышал раньше?) – звон разбитых песочных часов.

Временные тени

Если время может разбиться, как стекло…

…то можно ли его