Солнце контрабандистов

В корнями заросшем космосе            задумчивый Первый Встречныйсидит за чёрным роялем и препарирует вечность.Звуки сшибаются лбами, летят разноцветные искры.Встречный грызёт карандаш и пишет Богу расписки.А мимо летят зодиаки, хвостатые бродят кометы.Ступа с Бабой Ягой пролетает со скоростью света. Первый Встречный смеётся, и смех его будит эхо.Он дождался троллейбуса и в светлую даль уехал.Расписки Первого Встречного плывут, как грустные рыбы,туда, где случится нерест и неминучая гибель.Бог за штурвалом троллейбуса, в ярком жилете новом,с полным салоном зайцев чешет без остановок.Органные фуги Баха прячутся в чёрных дырах,сопровождая схватки и агонию мира.На остановке облезлой, на заплёванном фоне сидит Гавриил Архангел, играет на саксофоне.Планеты висят на ветках и симфонически бредят.Бог на восьмом троллейбусе в депо на цыпочках едет.Музыка плавно раскачивает обитателей райского ада,когда разгорается ветер внезапного листопада.Уходит пешком Архангел, на крыльях несущий осень.Дремлет в депо троллейбус под радостным номером восемь.Зайцы во сне линяют, к Богу прильнув гурьбою.Одна только музыка бодрствует            и бредит сама собою.

стремянка для Луны

Серая горлица в ярких брызгах зелёного солнца.На ветвях распускаются сказки,            что вчера ещё были мертвы и молчали.Но сегодня с утра прилетела голубка,            и жизнь была в её клюве.Зашумела земля, поднимаясь весёлым медведем.Птичий гомон завязал в узелки непокорные травы            на долгую память.Только спящий бродяга не увидел всего,            прирастая к земле этой тёплой.На глазах его нежились божьи коровки            и пчёлы нектар собирали.Становились деревьями руки,а в клетке грудной жило сердце,вот уж год как само по себе,в мягком гнёздышке трав полевых и птичьего пуха.В фиолетовых сумерках приходили вечерние звери,осторожно смотреть, как Луна крадётся по небу.Как линяет Луна,и её серебристая шерсть опадает на травы,превращаясь в русалок и белых коней молчаливых.Колыбельные сердце шептало,и клетка грудная становилась серебряной лестницей.Думало сердце: «Вот приставлю я эту стремянкук небесному сводуи Луну позову к себе в гости».И грустила Луна,понимая – не хватит ступенек…

ворота

Шагать домой после уроков долгих, пакет со сменкой волоча по рыжим листьям. В коричневой колючей школьной форме, с портфелем красно-желтым, на котором, направив солнечные батареи в лето, «Мир» станция ещё пока летает. В портфеле бутерброды с колбасою (отдам лохматой незнакомой псине, в глаза ей посмотрю, как будто сфинкс блохастый решения ко всем задачам знает). Букет из разноцветных листьев клёна, что голосует «за» единогласно. В нём спряталась пчела и воздержалась. И травы сквозь неровную брусчатку растут, не ведая о будущих морозах. И классики сквозь травы проступают неодолимо, буйно, угловато. С межорбитальной станцией подмышкой я прохожу в дожде и межсезонье. И кеды напрочь временем промокли.Футбольный мяч… а может – глобус… может – Йорик… в ворота никогда не попадает.Гусей завидев грустный караван, бельё взлететь пытается напрасно, распятое верёвкой бельевою. А воздух терпкий, как яблоко-дичок, слетает в руки. Не действуют законы притяженья лишь на сидящих за одною партой. По воздуху летают паутинки, как нитки той, несбыточной, рубашки, в которой мы когда-то все родились… А в небе, ярко выкрашенном синькой, застряла незнакомая звезда, и – ни гу-гу… лишь только лапки шевелятся. И спят давно в кроватках Робин-Гуды, и снятся им неведомые страны под шелест парусов и листьев клёна.Лишь мяч футбольный прыгает по полю, по пустырю, в кузнечиковом свисте. И никогда в воротах не бывает.А где-то поезда на юг уходят, на север – тоже, и кричат надрывно. Но никогда им не попасть в ворота.И мой портфель летит сквозь душный космос с межорбитальной станцией на правом, такой красивой, яркой, красно-жёлтой. Мечтая об одном – попасть в ворота. Но – нет ворот. И космос бесконечен.Один пустырь, заросший повиликой и клевером, и прочим чистотелом. А от ворот – два столбика осталось. Пройдёшь сквозь них – и очутишься в парке. В том дне, когда мороженое ели. И бегал рельсовый кораблик «Юнга».И лимонад колючий – три чешуйки, оставленные рыбкой золотою…

экватор

Небо приходит в движение, как вода.            Вниз по течению листья и огонькикружатся и струятся сквозь города,            стены кирпичные, тень от твоей руки.Каплями свет срывается с фонарей,            по козырькам, по зонтикам, по траве.По перекрёсткам выцветших сентябрей.            По флибустьерам, вернувшимся из морей.Списанные на берег, они грустят.            Им по ночам тропический снится шторм,где черти экватора тащат кого-то в ад.            Всё ж веселей, чем дождь ловить решетом.Город качается, город плывёт на свет,            впадая в небо, которое как водаутекает сквозь пальцы чёртову уйму лет.            Но в твоих глазах прописано навсегда.Где бутылка рома и вечное йо-хо-хо,            за которыми прячется – руки в карманы – грусть.Где ходить по земле, как по стеклу – легко.            Только море вычеркни. Вывернись, но забудь.Морскую соль смоют с тебя дожди,            высквозят пыльные ветры бумажных дел.И однажды почувствуешь – боязно уходить.            Чего ты не видел, о чём ещё не жалел?..Ты уже забыл, как это – летать во сне.            Высохли вёсла, и некому заменить.Черти тоскуют и плачут на самом дне,            без йо-хо-хо и рома не в силах всплыть.Одна надежда – весной зашумит вода.            Афиши на площади начнут источать ром.И ты уйдёшь – теперь уже навсегда.            К чертям на экватор. Не вспоминать о нём.

крысолов

Когда за мною придёт мой Гамельнский Крысолов,грустно играя на дудочке свою последнюю песню —я выйду из одного из насиженных пятых углов,и, ни о чём не жалея, уйду по дороге вместе.Мы будем долго идти сквозь страны и города,по следам поливальных машин и уволенных проституток.Мы станем смеяться и петь во славу весны и труда,всегда отправляясь туда, куда не бывает маршрутов.Веди меня за собой, играй на своей дуде,невезучий мастеровой, такой же, как я, придурок.Колдун, каких поискать. Вершитель ужасных дел,иногда похожий на смерть, или выброшенный окурок.Мы будем идти-идти, мы станем ползти-ползти.Полезем в мёртвую воду, совершенно не зная броду.И сотни тысяч богов встанут на нашем пути.И сотни тысяч дождей сольются в одну непогоду.А вечером у костра мы станем петь и плясать,как будто из наших спин прорезались чёрные крылья.А после от скуки ты станешь меня познавать.И это будет насильно. И это будет не сильно.Иди, пролагай маршрут по линиям рук моих.Смотри, я уже готова принять отходную песню.А если не подойду – пойди поищи других.Быть может, за это время я успею воскреснуть.Мой Гамельнский Крысолов, я жду твой беззвучный сигнал,как приговорённый – казни, как ждёт свободный – оков.О как безразличен ты тому, кто так долго ждал,мой беспощадный и глупый Гамельнский Крысолов…

во́роны в сакуре

Как вороны в сакуре, спрятаться… задремать…Голову под крыло, грудью в цветы.Мы давно разучились оттенки знамён различать,кроме чёрного цвета. И наши глаза пусты.Во дворце императора кружится пустота.Ветер стальной слегка холодит виски…На высокой сакуре у подвесного моста —чёрные вороны. Розовые лепестки.Императору снится линкор, уходящий прочь.Вороны охраняют покой сакуры и травы.Ветер древесной морзянкой ласкает ночь.Самолёты вернулись, не шелохнув листвы…Мир не разделится на «своих» и наоборот.Где-то идут дожди. Где-то идёт война.Сакура неизменно прекрасна, и это её спасёт,когда наступят последние времена.Вот уже тысячу лет лепестки летятв криках «банзай» или молчании рыб.Император свернулся калачиком, как дитя.Он – камикадзе, и его самолёт горит.Сакура просто прекрасна, для всех подряд.Ей подарено право священное быть собой.В разбитый иллюминатор вплывает сад,где вороны в сакуре находят себе покой.

зов последней ступени

На городских воротах головаЛуну встречает дымными глазами…Смеркается… Из глиняных могилзмеится ветер и кусает небо…В кромешных окнах между занавесокмедовые внимательные щели…Луна пасётся в трещинах коры,наполненных молочной паутиной…Низину глубоко покрыл туман…Лишь факельное шествие гнилушекступени отворяет в темноту.Идущих ждёт последняя ступень.Но – трещина в ступени предпоследнейживёт и вьёт гнездо из недошедших.Здесь разразится чёрное яйцо…Трепещут кости голые…Камыш…Река по рукоять вонзилась в море…Я – глина влажная, впитавшая прибой.Вращается Луна гончарным кругом.Кувшин наполнен голосом моим: