Клан Носферату и еще 33 жуткие истории о вампирах

Двое парней бросились с высокой стены прямо в густые заросли колючей ежевики, раскинувшей живописно вьющиеся побеги и сотнями иголок впившейся в ноги нежданных посетителей кладбища. На фоне небольшой чащи из низкорослых деревьев темнела крыша домика сторожа, а за ней – тонкий шпиль маленькой часовни, будто нанизавший на острие маленькое серебристое облачко. Над дверью хижины сторожа мерцал светильник из олова, отпугивающий злых духов и призраков; его отблески придавали теням людей дикий вид.

Но вот тени заскользили по надгробиям. Эвзебий Хофмайер двинулся через погост, шаг в шаг за своими провожатыми, ступавшими с уверенностью исконных обитателей ночи. От самых древних, полузабытых могил они перешли в ту часть, где находились куда более ухоженные захоронения, из нее – к самым свежим холмикам, где земля была пропитана недавно пролитыми слезами, а в воздухе прямо-таки улавливались отголоски чужого горя.

– Кажется, нам сюда, – прошептал доктор, касаясь ограды носком своего ботфорта. Но трое его спутников, обладавшие более точными сведениями, повели его дальше во тьму, к новому надгробию под старым немым кипарисом. Сталь лопат застучала о камень, высекая искры. Троица мужчин, налегая на черенки и упоры изо всех сил, принялась раскапывать захоронение. Доктор журил их за слишком уж громкий шум: а ну как засекут господ за неподобающим делом?

– Отличная была девчонка эта Вероника Хубер, – буркнул один из парней, глубоко вбивая полотно лопаты в мягкую почву. – Красивая и добродушная. Ее жених отправился на фронт. Мать, конечно, погибла, и из-за этого Вероника так истерзалась, что жизнь ей сделалась не мила.

Эвзебий нервно щелкнул крышкой своей серебряной табакерки. Он начал проявлять нетерпение: работа шла слишком медленно. Деревья вокруг начали недовольно шуметь, и их ветви вели себя словно черные птицы, пытающиеся заглушить свет взмахами крыльев.

Слабое сияние луны едва-едва проходило за густую завесь облаков – будто невидимая высшая сущность наблюдала за миром сквозь узкие щели в маске; а в середине пустого неба, прямо над колокольней, парило облако в форме изящной летающей ладьи, озаренное лучом уже скрывшегося за западной околицей солнца. Доктору оно напоминало испанскую галеру, груженную серебром и терпящую в открытом море крушение. Он полюбовался им недолго, а потом вернулся мыслями к реальности. Парни о чем-то шептались, забыв о работе и тихо отстаиваясь в сторонке.

– Голубчики, – возмутился доктор, – а чего мы, собственно, медлим? Время сейчас – на вес золота, а вы его теряете понапрасну. Боже мой, Михель, не хотите ли вы, чтобы нас здесь всех застукали? Нет? Так к чему стоять как вкопанным и пускать слюни на землю! Я бы даже с тремя кротами в помощниках справился быстрее, чем вы с вашей вопиющей медлительностью! Это все-таки…

– …ужасная скука! – бросил кто-то на французском прямо в лицо доктору Хофмайеру. Тот сразу почувствовал, как страх пронзил его, словно острая игла, и обвился вокруг шеи на манер змеи, а ноги стали будто каменными. Трое парней выронили лопаты из рук – но незнакомец, заставший их на месте преступления, лишь усмехнулся, явив острые зубы, уж очень сходные с лезвиями пилы. – Не волнуйтесь, почтенные! Я рад видеть, что вы тоже интересуетесь свежими могилками, – и хочу безвозмездно пожелать вам всяческих успехов!

– Ваше великодушие поражает, – промурлыкал доктор, не в силах отвести взгляд от спины незнакомца. На нее падали две зубчатые тени – словно за лопатками находилась пара сложенных крыл.

– Пропащая навек дева Хубер, несомненно, обладает множеством ценных черт. Но я вам ее уступаю: наука, мои дорогие, превыше всего! Ваш труд заслуживает всесторонней поддержки, и недальновидность властей в данном вопросе – это главное препятствие для серьезного изучения анатомии.

– Вы слишком милосердны. Итак, мы – коллеги?

– В определенном отношении! – Плечи нарушителя спокойствия укрывал просторный аристократский халат – нечто среднее между шлафроком и кимоно, – и стоило ему совершить движение, как под этим одеянием что-то лязгнуло, будто сместились и задели друг друга две крупные ржавые шестерни. Заметив озадаченные взгляды гробокопателей, мужчина еще разок расплылся в своей пилозубой усмешке. – Однако властям угодно, чтобы мертвые – да оставались в земле, верно? Науку они никогда не поймут, людям их сорта она докучает. Но, повторюсь, я не хотел бы вступать в соперничество с вами. Девица Хубер – вся ваша.

– Это очень великодушно с вашей стороны, и я искренне вам благодарен. Но могу ли я задать…

Незнакомец резко выпростал вперед руку – и ладонь с пятью худосочными пальцами, увенчанными черными ногтями, запечатала доктору губы.

– О нет, дорогой мой товарищ, неприлично спрашивать о таком! Хотя ученые обычно задают множество вопросов, на кладбище неуместно проявлять любопытство. Я же вам не задаю вопросов, как видите.

Тем временем луна пробилась сквозь облака и поплыла над колокольней по темному небу – судно без руля и ветрил. Доктор Хофмайер почувствовал, как зубы во рту непроизвольно, сами собой, выбивают чечетку – при взгляде на заостренные колышки во рту мужчины, чьи лишенные живого блеска глаза утопали в темных впадинах, а вздернутый нос смахивал чем-то на гнусное рыльце нетопыря. Странный незнакомец был абсолютно лыс – лишь венчик желтоватых волос, собранных на китайский манер, украшал верхушку яйцевидного черепа, – и сквозь его тонкую кожу до ужаса отчетливо проступали кости лица.

Незнакомец сделал миролюбивый жест, приглашая троих парней продолжить работу, но стоило тем взяться за лопаты, как под его одеянием снова что-то грозно лязгнуло.

– Ваш метод слишком скучен, – сообщил мужчина. – Я покажу вам, как справляться с такими вещами, но сперва пообещайте, что компенсируете мои усилия!

У доктора Хофмайера отлегло от сердца. Он понял: перед ним обычный мошенник, желающий выручить за свое молчание немного денег; скупердяй, готовый по любой оказии хоть немного да заработать. Доктор собирался что-то сказать, чтобы прояснить ситуацию, но господин в восточном халате его опередил:

– Нет, уверен, что ваша порядочность не позволит мне остаться без взаимности. Ну же, давайте заключим сделку. Вот увидите, вы только выиграете от этого. Итак, приступим!

Из просторных рукавов халата выскользнула пара рук, скрежеща, будто механизмы. Десять черных ногтей нацелились на могилу – и холмик тотчас же пришел в движение под действием некой неясной силы. Повинуясь ей, комья земли вздымались из ямы – почва по краям вспучилась и забурлила, будто вода в поставленной на плиту кастрюле, надуваясь в пузыри, разраставшиеся и набухавшие. Землистая масса, казалось, ожила: оттеснив трех парней-копателей в сторону, она вздулась, вздыбилась, как под натиском трупных газов, и наконец с треском лопнула. Комья почвы забарабанили по земле, подброшенные вверх – и просыпавшиеся градом обратно. Могила разверзлась – на дне ее, под завалами из венков и раздавленных бутонов красовался гроб недавно преставившейся Вероники Хубер.

Здесь трое молодых людей оставили свои обязанности и, подняв крик, побежали в кусты, полностью забыв о деньгах. Доктор тихо последовал за ними. Он был не в состоянии произнести ни слова – язык внезапно стал липким и неповоротливым, – а разум заполнил вопрос: а что за сделка…

– Не нужно вопросов, доктор, – прошептал ему в самое ухо человек в халате, поймав Хофмайера за руку. – Дальнейшие действия уместнее будет обсудить в более подобающей обстановке – скажем, у вас в лаборатории. А сейчас – ступайте! Я буду ждать вас там вместе с нашей славной покойницей. Бон вояж!

Незнакомец отвесил насмешливый поклон и вдруг – то ли отступил в тень кипариса, то ли натурально исчез; в одно мгновение полы его восточного халата еще обметали землю кладбищенской тропки, напоминая перетекающую с места на место лужу крови, но уже в следующее не было ни его самого, ни халата. Внезапный ужас охватил доктора при взгляде на полуразрушенное надгробие с полустертым воззванием Святому Симону; под ним покоился злополучный тезка святого, шевалье Анри Сен-Симон[5]. Ощущая себя персонажем дурного сна, Эвзебий пустился бежать прочь в своих тяжелых ботфортах. Ветви хлестали его, а стеклянные клинья на вершине ограды – больно изранили, но ему было не до того…

Опомнился доктор уже перед своим порогом. Длинная, узкая улочка, казалось, сокрыла во мраке за высокими фронтонами некую угрозу. Свет бледной луны врезал глубокие оспины в сонные лица домов. На карнизе среди перепутанных усиков плюща притаилась целая стая каменных птиц; из позабытой на подоконнике ведущего в лабораторию окна масленки торчал пестик, шедший в довесок к фаянсовой ступке. Уже не первый владелец этого дома был ученым – Эвзебий Хофмайер был всего-навсего последним в списке. Конечно, кому, как не любителям науки, избрать резиденцией такое жилище, будто намеренно изуродованное в угоду неясной причуде архитектора! Дом притягивал взгляды издалека, но совершенно не располагал к тому, чтобы кто-то подошел к нему вплотную и, скажем, заглянул в окно, – что было очень кстати для его съемщиков.

Доктор по-птичьи склонил голову набок и поднял глаза к оконному проему. Масленка все так же стояла на подоконнике. Тусклый свет просачивался сквозь круглое стекло. Ключ помешкал у замка двери, украшенной резными сценами охоты на кабанов. Заперто, как и при уходе! Немного успокоившись и прогнав липкий страх, доктор отпер дом, переоделся в коридоре и направился прямиком в лабораторию. На прозекторском столе его ожидало тело девицы Хубер, бледно-нагое; а в его любимом кресле, вцепившись в подлокотники черными ногтями и откинув на подушку лысую голову, устроился кладбищенский незнакомец. Халат просторного восточного кроя по-прежнему укутывал его фигуру. В углу кто-то поставил наспех сколоченные из черных досок носилки.

– Я знаком с этим местом значительно дольше, чем вы, доктор, и поэтому обладаю информацией о подземных ходах, ведущих сюда. О, вам и не снилось… – протянул гость с легкой иронией. – Но, скажу сразу, от вас я жду другого вопроса.

Лунный лик снова плавно скользнул за тучу, но свет в комнате остался – мертвенно-люминесцентный, будто исходящий от трупа на прозекторском столе. Странным огнем тут же разгорелись и пестрые цветы на китайском халате гробокопателя. Поднявшись из мягких объятий кресла, он прошествовал к мертвой девице Хубер, подметая пол кровавым подолом.

– Взгляните, коллега, какой отличный экземпляр для экспериментов, демонстраций и изысканий! При участии милой дамы вы откроете для себя много нового о строении почек и желчевыводящей системы. Не правда ли, я хорошо сработал? Не то что те копуши-юнцы, коих вы приволокли с собой, – оперативно, комар носа не подточит!

– И что вы хотите взамен? – спросил доктор еле слышно. – Что у нас за сделка, можете напомнить?

– Ничего серьезного, не переживайте. От вас, дорогой единомышленник, мне нужно лишь одно: не утруждайте себя завтра походом в монастырь и позвольте мне подменить вас на поприще гемоэксфузора[6] для тамошних дражайших сестер.

– Недопустимо! Вы же не врач – держу пари, не умеете обращаться с ланцетом и не сможете выпустить столько крови, сколько нужно для поддержки доброго здравия моих пациенток. Да и что-то подсказывает мне, что вы – не набожный и не смиренный человек!

– Полноте, доктор, авторитет ваш никак не пострадает. Клянусь, я буду обращаться с сестрами как человек науки, а не как бесчестный позер или знахарь-язычник!

– Ответьте мне: разве же вы доктор?

– Я близок к врачеванию в той же мере, в коей скоморох – к театру. Определенно, никто никогда не жаловался на мой весьма деликатный навык гемоэксфузии и сцеживания дурной крови.

Доктор мешкал. Тело недавно преставившейся девицы Хубер, несомненно, обладало всеми качествами, определяющими ценность материала для анатома. Рука Хофмайера уже сама тянулась к поддону с инструментами: он горел желанием разъяснить многие вопросы, не дававшие ему покоя в последнее время.

– Ну как… ну как же это возможно, господин… не знаю, как вас там! Даже будь у меня всецелое доверие к вашей персоне… если бы я точно мог оценить вашу компетентность… будь я на все сто процентов убежден, что оздоровительная процедура, пусть и несложная, будет проведена вами правильно, по всем правилам санитарии… разве же примут благие сестры услуги незнакомца? Я – их проверенный специалист, чья репутация подкрепляется многолетней практикой. Одному лишь мне дозволено проводить медицинские процедуры в стенах монастыря – строго говоря, я единственный мужчина, имеющий туда доступ. Ума не приложу, как вы собираетесь преступить порог обители, населенной одними девственными невестами Христовыми. Что у вас за намерения? Ради чего вы готовы преодолевать такие существенные трудности, позвольте поинтересоваться?..

– Трудности в данном случае, доктор, – это вы и ваши косные представления! – Палец с черным ногтем назидательно указал на прозекторский стол, где лежало светящееся своей мертвецкой наготой тело. Доктор ухватился за этот жест – и хотел было уже выступить в защиту соразмерности человеческой морали законам природы, но незнакомец враз отсек все назревающие возражения: – Дорогой мой коллега, разве не это бренное тело – яркое доказательство того, что иные представления о том, что дозволено и что нет, должны быть попраны? Если кто-то считает что-то недопустимым, значит он просто этого не допускал сам! Но кто-то где-то почти наверняка это допустил и, страшно сказать, претворил! – Гость подбоченился. – Давайте так: отвернитесь, ну, скажем, на минуточку… да-да, вот так, меня устраивает… и соблаговолите потом взглянуть!..

«Не так-то просто сохранять хороший тон, когда боишься, что какую-то чертовщину увидишь», – подумал доктор, выполняя команды гостя. Он с трудом поверил глазам: перед ним стоял доппельгангер, созданный не иначе как невероятной магией. От зрелища, какое доктор ежедневно наблюдал в зеркале, тот отличался лишь большей уверенностью. Усмешка не сходила с губ двойника, в то время как оригинал сотрясался от страха. Доктор Хофмайер все еще сжимал под мышкой пару мятых ботфортов, а его имперсонатор опирался рукой на серебряный набалдашник изящной тросточки.

– Полагаю, – изрек поддельный Эвзебий Хофмайер, – с такой маскировкой дражайшие сестры меня примут. Если нет – значить это будет лишь одно: по каким-то причинам они отвергли услуги своего проверенного специалиста, чья репутация подкреплена многолетней практикой. Но не думаю, что это произойдет, честно. Они уж слишком в вас нуждаются.

Настоящий Хофмайер пролепетал нечто невразумительное, не в силах скрыть оторопь и растерянность. Кладбищенский гость скопировал его наружность до мельчайшей детали – вплоть до приличествующей господину кружевной манишки, несколько перепачканной в нюхательном табаке, до лосин и туфель с пряжками, до бородавки над бровью и родимого пятна на щеке. Ситуация могла бы показаться забавной, не будь такой страшной. Улавливая смятение доктора и напропалую им пользуясь, зловещий имперсонатор, будто чувствуя, что Хофмайер пытается сосредоточиться и вновь обрести дар речи, заговорил властно:

– Ну что ж, теперь наше сходство достаточно, чтобы я, с вашего любезного согласия, мог исполнить ваши обязанности в монастыре – и, осмелюсь заметить, хорошо исполнить! Мне осталось только принять ваши полномочия. Вы колеблетесь? Так я вам напомню: у нас на кладбище состоялся честный уговор, услуга за услугу! Не уклоняйтесь, не пятнайте своего честного имени двойной игрой – пожмем же руки!

Настоящий доктор Эвзебий Хофмайер был слишком ошеломлен, чтобы занять мало-мальски оборонительную позицию. Он протянул дрожащую руку доппельгангеру – но еще до того, как тот успел ее коснуться, произошло еще кое-что положительно невероятное, а именно: мертвая девица Хубер вдруг рывком поднялась с прозекторского стола и, одной рукой пытаясь стыдливо прикрыть наготу, другой панически замахала доктору, словно тщась о чем-то его предостеречь. Конечно, происшествие не укрылось от хищных глаз двойника – и тот поспешил громогласно среагировать:

– А ну цыц, профурсетка, не смей совать рыло в дела, тебя не касающиеся! Нет, ну вы только посмотрите, бесстыдница этакая! Еще хотят, чтобы о мертвых ничего дурного не говорили! А ну лежать! – С этим криком он врезал покойнице набалдашником трости – да так, что та распласталась по столу и снова стала задубевшей и неподвижной.

Доктор Хофмайер-Первый механически вложил руку в протянутую ладонь Второго; в своем нынешнем состоянии он мог бы окунуть ее даже в расплавленный металл и ничего при этом не ощутить. По комнате тут же прокатился торжествующий хохот – словно шаровая молния взорвалась в зловещей тьме, – и следом наступила тишина. Испуганно звякнул в своей масленке фаянсовый пестик. Эвзебий-двойник исчез – будто растаял в воздухе; последний отголосок его дикого смеха стих, и черный занавес безмолвия укутал сцену.

* * *

Этим утром глазок в монастырских воротах между Адамом и Евой приоткрылся уже в третий раз. В круглую прорезь были видны скрюченный сапожник, демонстрировавший улочке свое усердие, пекарь, выбравшийся из своего подвала в перерыве меж утренней и послеобеденной выпечкой булочек и глубокомысленно ковырявший в носу, да еще – собака мясника, что без задних лап дрыхла на брусчатке и даже не вздрагивала, когда редкая на этой тихой улочке повозка прокатывалась прямо над ней. Путь в обитель невест Христовых лежал меж Пращуров, чьи статуи наивная вера и набожная простота воздвигли по обе стороны монастырских ворот. Адам и Ева, изображенные во весь рост, нагие, но без выразительных признаков пола, среди деревьев каменного Эдема, чья листва переплеталась, образуя свод над створками, казались на фоне сонма цветов, плодов и зверья заглавными буквами какого-то научного трактата. В них читались простодушная гордость – вера в то, что плоды Творения угодны Богу, – и удовлетворение, объединившие строителей, архитектора и скульптора, которые принимали участие в сооружении этого старого, некогда патрицианского жилища. Сестра Урсула сказала шедшей следом по коридору сестре Варваре:

– Подумать только, до сих пор не явился! А прежде был таким пунктуальным…

– Верно, верно! – с трудом переводя дух, подхватила сестра Варвара и попыталась развернуться в тесных сенях, однако беспомощно застряла в узком проходе. Ее ленная душа была облечена в тело, троекратно прибавившее в весе за время монастырской жизни. Эта же душа горделиво отказывалась мириться с доставляемыми тучностью неудобствами. Весь этот шумный и суровый к толстякам мир Варвара предпочитала толстым стенам кельи, где она могла лежать средь подушек подобно разжиревшей и мучающейся от одышки собачке декоративной породы. Сестра Урсула вспомнила о своем христианском долге помогать всем ближним, уперлась в стенку – и выпихнула сестру Варвару наружу, в маленький сад. Здесь, среди чахлых кустиков, выглядящих так, будто им стыдно опыляться и плодоносить в этих безгрешных стенах, прогуливались остальные монахини.

Фантазерка Дорофея превратила силой неумного воображения смородиновые кусты в сады Армиды[7], а скупую тень единственной в округе кривой груши – в загадочный мрак цейлонского леса. Острой на язык Агафье все нехитрые события и редкие конфузы этого маленького мирка давали пищу для язвительных замечаний и насмешек. Сестра Анастасия, полная какой-то странной потребности в унижении, намеренно подставлялась под ее удары. Этих двоих мирила меж собой хлопотливая Фекла, вечно снедаемая жаждой деятельности. Меланхоличная Ангелика бродила среди сестер с опухшими от слез глазами – воплощение неотвратимого несчастья; ей, одержимой страстью к покаянию, нравилось ходить босиком по усыпанной колким гравием дорожке.

Все комнаты и садик бывшего патрицианского особняка пропитывал дух абсолютной бесполезности. Он-то и распалял кровь этих женщин, покуда не возникала необходимость в ланцете врача. И все же где-то в закоулках этого дома, в самых потаенных уголках их сознания таился бледный отвергаемый призрак, едва достойный имени «надежда» – скорее тщетное и пустячное чаяние на нечто большее по ту сторону монастырских стен; на высокое голубое небо летом или на податливость почвы под ногами, на робкую Природу, напрасно ищущую отклик в их душах и телах. В настоятельнице монастыря Базилии этот дух бесполезности, казалось, сосредоточил всю свою силу, и его трезвое равнодушие служило ей щитом, когда приходилось усмирять неуемность сестры Урсулы.

– Твои суждения излишне категоричны, дитя, – сказала она. – Врач наш прибудет, ибо такова его обязанность. Если он медлит к ней приступить – на то есть особый резон.

Деятельная сестра Фекла протиснулась меж пары смородиновых кустов и принялась с жаром убеждать подруг все-таки послать ему весточку, а склонная к меланхолии Ангелика высказала мрачное предположение, что доктор Эвзебий и вовсе отдал Богу душу. Сестры, сплошь во власти резонанса, обступили настоятельницу, и даже Дорофея соизволила выйти из сумрачных дебрей воображаемого цейлонского леса. Всем хотелось какого-нибудь, хоть самого завалящего, потрясения в этом месяце – и это повальное желание сделало монахинь на диво единодушными. Вздохи смиренной Анастасии и одышка флегматичной Варвары в кои-то веки выражали то же, что и молчание острой на язычок Агафьи.

Наконец треньканье колокольчика, зажатого в каменной руке Адама, возвестило выход на сцену доктора Хофмайера, побудив сестер принять вид напускного равнодушия.

– Благодарение Богу, – шепнула Урсула Фекле и прибавила с довольным кивком: – Наш господин эксфузор все-таки явился!

Доктор с улыбкой шагнул к настоятельнице и поклонился, прося прощения за свое опоздание.

– Меня задержали дела… – неопределенно протянул он.

– Дела! – благоговейно вздохнула сестра Фекла.

– …и, надеюсь, нет необходимости заверять мою досточтимую мать-благодетельницу и кротких сестер, что лишь действительно серьезные и неотложные вещи могли помешать исполнению обязанностей, в моем суровом ремесле представляющихся сущим оазисом меж барханов пустыни.

– О, мы умеем ждать, это потерпит, – промолвила настоятельница, смущенно касаясь розария, висящего у нее на поясе.

– Впрочем – о чем, с позволения вашего, заявлю без ложной скромности, – на основе длительных исследований я пришел к заключению, что целесообразно и даже необходимо посредством небольшого промедления, если можно так выразиться, еще немного подогреть вашу кровь. Образно говоря – довести ее до кипения, дабы снять с поверхности всю пену и разом удалить нечистоту…

Для сестер, привычных к еженедельному дежурству на кухне, слова эти прозвучали весьма убедительно.

– Как вам будет угодно, господин доктор, – кивнула настоятельница и прошла вперед, а доктор, как обычно, засеменил следом, выдерживая дистанцию в полшага. Сестры гурьбой поспешили за ними, и их черные одежды беспокойно зашелестели среди кустов. У входа в трапезную доктор с низким поклоном пропустил процессию вперед. Сам он вошел последним и, убедившись, что все в сборе, с довольной улыбкой затворил дверь. Здесь, в четырех беленых стенах полным ходом шли необходимые приготовления: операционное кресло с мягкой обивкой раскрыло свои объятия, тазик важно круглился, готовясь принять сцеженную кровь, а белые платки, казалось, истосковались по алому цвету жизни. Вода в большом чане – и та трепетала в ожидании, по поверхности ее разбегались круги. В центре всего этого, окруженный сестрами, священнодействовал доктор Хофмайер, раскладывая на маленьком столике свои сверкающие инструменты.

– Как странно он позвякивает ножами, – вполголоса заметила Дорофея.

На это желчная Агафья сострила:

– Музыка для его ушей!

Эвзебий Хофмайер внезапно повернулся к ней, и одного его взгляда, совершенно ему несвойственного, хватило, чтобы Агафья прикусила язык:

– А что, если музыка может быть лекарством, уважаемая сестра? Почему бы врачам не заниматься музыкальным творчеством? Мои исследования углубились в сакральнейшие тайны человеческой природы, превосходя работу коллег, и позволили установить связь между звуками и здоровьем: музыка – это ведь тоже движение, как и сам процесс жизни, и одно подобие влияет на другое…

Вдруг монахиням показалось, что его голос, словно странный напев, наполняет все углы огромного помещения, порождая все новые звуки, и над этой мистической симфонией раздается звонкий, возбуждающий свист лезвия, – пока сквозь экстаз не прорвался возглас настоятельницы:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания