Страницы Мира. Часть Первая

Никита Ковальчук

Страницы Мира. Часть Первая

И слышны до сих пор отголоски той битвы:Свет борется с Тьмой,Тьма борется с Светом,И в этом есть изначальный смысл Вселенной.

«Страницы Мира. Часть Первая»

Никита Ковальчук

Глава 1

Время шло, и вокруг миров всё больше сгущалась первозданная тьма, что некогда заполняла всю Вселенную. Она пробудилась. Ей удалось освободиться от оков, сдерживающих её со времен исхода Великой Битвы, и проникнуть в душу того, кто был призван оберегать всё сущее, того, кто поклялся сражаться за всё, что было ему дорого: за жизнь, за братьев и сестёр, и за вселенную.

Когда-то Вайротрин был избран Хаосом для рождения своих детей – Древних – для последнего сражения. И вот, спустя много тысячелетий после того, как первородные Творцы были заперты в Чертогах Забвенья, на этот мир снова упал всевидящий взгляд.

Однако игры богов ещё очень долго не тревожили умы смертных, что позабыли о них. Города множились, поля расцветали и приходили в запустение, народы рождались и умирали, а Пылающий Гигант – самая яркая звезда небосвода – всё также неизменно предвещал и закат, и рассвет. Ветры, всемогущие блюстители жизни, неустанно и неуклонно из века в век несли свою животворящую силу по всему Вайротрину, а море, не изменяя своему предназначению, омывало твердь. Таковым всё было в мире людей. И таковым бы и оставалось. Но родился однажды мальчик из звёзд, что полыхали чистой и непорочной энергией вечности.

Жил он в работном доме, больше похожем на сиротский приют, расположенном на окраине города, полного зловоний, и о том, как он попал туда не знал почти никто, кроме старой и уважаемой всеми няни. Она приглядывала за всем этим пристанищем для детей, которых родители предпочли забыть. Берта – так звали ту самую няню, всегда хранила молчание, когда её спрашивали о том, как маленький мальчик оказался у них. На тот момент ему было от роду всего шесть лет и, зная непонятно откуда одно единственное слово «Эренар», постоянно твердил его. Даже на простые вопросы отвечал им же. Так оно прижилось к нему и впоследствии превратилось в его имя.

К своему семилетию мальчик начал проявлять недюжинные умственные способности: умел неплохо читать и писать. Пристрастился к чтению книг. Однако на общих занятиях для детей, Эренар не слушал объяснения воспитателей. Вместо этого он уходил в себя, отстраняясь от окружающего мира. Но такой изрядный ум, выделяющий его из толпы других сирот, влечёт за собой последствия. У него не было друзей среди сверстников – никто не решался даже заговорить с ним, и потому он был отчуждён от всех. Подобное чувство наряду с одиночеством преследовало его, как в младшем, так и в более старшем возрасте, впрочем, как и других детей. Пожалуй, только это их всех и объединяло. Страшно подумать, что делает одиночество с людьми и особенно с теми, кто наиболее всего раним. Оно может как оградить человека от внешнего мира, так и наоборот – заставить его бесконечно тянуться к нему в попытке ухватиться за что-то важное, чего ему так не достает. Вместе с тем оно может и воспитать в человеке выжигающую изнутри злобу. Однако, чем быстрее человек поймёт, что мир прекрасен, чист, честен и не обезображен ровно настолько, насколько позволяет он сам, то, быть может, удастся взглянуть разумно на происходящее вокруг.

Спустя какое-то время в приюте начали пропадать вещи. Никто, конечно, не сомневался в том, за кем стояли эти пропажи, но зачем и почему они понадобились Эренару, никто не ведал. К тому же, никто не мог доказать его причастность к этим мелким преступлениям. Хотя, если говорить начистоту, то он действительно воровал вещи. Наверное, из-за того, что ему было одиноко, а те предметы, которые он получал нечестным способом, привносили в его жизнь что-то поистине особенное. Обычно в число украденного входили личные вещи: заколки, нитки, которыми шили, и столовые приборы, которыми чаще всего пользовались. Был ли кто-нибудь ещё в этом приюте настолько же одиноким, что мог отважиться взять частичку другого человека, которая заключена в его личной вещице?

Когда же Эренар запирался в своей крохотной комнатке (мальчикам и девочкам до шестнадцати лет выделяли отдельную комнату), то зачастую мог или разговаривать с самим собой от недостатка общения, или читать простейшие книги, которые он заимствовал у старенькой Берты. Остальные мальчишки не разделяли его интересов. Им больше нравилось без спроса выбегать на улицу, донимать работниц или толпой собираться у окна и бросаться в прохожих шариками, сделанными из всевозможного мусора, который им попадался. Иногда, конечно, затевали меж собой драку, которая нередко кончалась поломанным носом или того хуже – выбитыми зубами или порезанными лицами. Мальчишек это забавляло. Но не Эренара. В нём не было такой жестокости и потому ему были чужды и во многом непонятны развлечения своих сверстников. В свободное время он больше всего любил рисовать. В ход шло всё, что попадалось под руку: обрывки книжных страниц, стены и даже потолки. Однако самым излюбленным местом, где он мог бы спокойно уединиться, являлся подвал, а точнее стена, которую заслоняла занавеска, скрывающая за собой то, что было необходимо для уборки в доме. Прятала она и выцарапанные «шедевры» Эренара, которые он, к всему прочему, покрывал углём для пущей наглядности (уголь, к слову, он брал из общей печи, проникая в главный зал, когда наступала ночь, в обход всех запретов). Конечно же, деяния мальчика не могли остаться незамеченными, и если его отлавливали за этим занятием, то заставляли очистить всё добела. Иногда принуждали и к мытью полов кладовой. Но самое изощрённое наказание из всех – стирка, что длилась ровно те два дня, в которые остальным, менее провинившимся детям, разрешалось выйти на улицу, конечно, в сопровождении и под присмотром служащих приюта.

– Это самый странный мальчишка! – фыркнула служанка, обращаясь к мерно покачивающейся в кресле-качалке старушке.

– Да, странностей ему не занимать… но я уверена, что он изменится, – отвечала она как всегда ласковым тоном, когда речь заходила об Эренаре.

– Пустоголовый сорванец, к тому же он явно нечист духом, – сухо отрезала она.

Мирта – так звали ту самую служанку. Дети её не любили. Она их тоже. Но особую жестокость и неприязнь Мирта питала именно к Эренару. Его странности пугали её и злили.

– Не будь такой суеверной, – с улыбкой на лице отвечала старушка, пропуская мимо ушей злословие.

Так жизнь Эренара текла одним днём за другим, и все они были неотличимы друг от друга. Недели превращались в месяцы, а они в свою очередь оборачивались в долгие года, которые формировали его внутренний мир. По мере взросления мальчик понял, что мир, о котором он мог прочитать только в книгах, совсем не такой, в котором он жил. Реальность была суровой, холодной и одинокой. Был ли он кому-то нужен? Он часто задавался этим вопросом каждый раз, когда предполагаемые родители приходили в работный дом выбирать детей, словно на выставке. Но, как часто это бывало, никто не обращал на него внимания. Однако на удивление, Эренар ничуть не утратил ни веру в возможность на лучшую жизнь, ни в ту животворящую надежду, которая всегда поддерживала его. Эренар никогда не давал возможности усомниться в своих идеалах, а если такое и происходило, то спорил, отстаивая свои убеждения до конца. У кого-то такие качества вызывали смех, у кого напротив – сожаление. Однако это было неважно для него, то ли потому, что он привык к такому отношению к себе, то ли потому, что попросту не предавал значения.

По истечению какого-то времени Эренар перестал воровать, больше не видя в этом никакой надобности. Теперь он проводил целые дни, наряду с ночами, за книгами, наслаждаясь мирами, описанными в них. Раз в неделю ему предоставлялась возможность покинуть приют под присмотром одного из воспитателей. Один час он тратил на то, чтобы взять книги у хозяина лавки – Тома, а в оставшийся забегал в маленький дом-пекарню, с которым у него связано много тёплых воспоминаний, и покупал небольшую горячую булочку (немного денег ему давала Берта). Книги были о путешествиях, скорее всего потому, что Эренару хотелось вырваться из его маленького ограниченного мира, и приключениях, и о настоящих героях, которые прославились своими деяниями. Книги стали его единственными друзьями.

К слову, та самая комнатка, в которой он любил запираться, была обставлена следующим образом: в ней находился небольшой стол, маленький стульчик, скрипящая, неуютная кроватка, иссохший цветок в грязном горшке, разбитое запотевшее окно, прикрываемое оборванными красными занавесками, и личный шкаф (личный не потому, что он принадлежал именно ему, а потому, что Эренару было дозволено складывать туда вещи, принадлежавшие исключительно ему). Дополняли интерьер прогнившие стены вместе с потолком, которые были сделаны из обычного дерева. Они протекали дождливыми ночами, поэтому часто приходилось подставлять кувшины или глубокие тарелки, взятые в столовой. Замерзая и ёжась, крепче укутываясь в свое потрёпанное одеяло, Эренар думал о лучшей жизни. Зачастую за полётом своих мыслей он уходил за границы возможного.

Тринадцатый день рождения обернулся для Эренара самым счастливым днём в его жизни. В тот самый день воспитательница вывела их на прогулку в неподалеку расположенную небольшую рощу – последний зелёный островок в этой части города. Тогда стоял теплый приветливый месяц: облака, озаряемые звездой, медленно плыли по небесной глади, ветер едва колыхал близстоящие деревья, а птицы тянули медленную мелодию. Тогда-то Эренар и нашёл маленького щенка, которого впоследствии оставил себе. Это был лабрадор приятного кремово-бежевого оттенка, которому он дал имя Чарли. Он его скрывал в комнате до тех пор, пока одна из служанок не услышала странный писк.

– Что это ещё за звук?! – своим, как всегда омерзительным, тоном спросила Мирта, зайдя однажды в комнату Эренара.

– Я ничего не слышал, мэм, – страшась, ответил тот.

– Я же говорила не называть меня «мэм», – проговорила она, выкручивая его ухо докрасна.

– Простите, – проскрежетал сквозь зубы мальчик.

Она отпустила его и снова услышала, как кто-то скулит. В этот момент она могла поклясться, что отчётливо слышала омерзительный ей голос щенка.

– Где ты его прячешь, отвечай! – прошипела она, едва сдерживая себя.

– Я не знаю, о чём вы, – пробормотал Эренар.

Мирта оттолкнула его в сторону, наклонилась, чтобы посмотреть под кроватью и, не найдя там никаких следов, отправилась к шкафчику. Послышался лёгкий скрежет. Чарли засуетился внутри своего убежища.

– Наверняка здесь, – проговорила она, отворяя дверцы.

Из темноты на неё посмотрели два жалобных глаза светло-бурого цвета, в которых одновременно трепетал голод и страх. Однако служанку это ничуть не впечатлило, а наоборот разозлило пуще прежнего.

– Да знаешь, что я тебе сделаю за это?! Ты знаешь?! – её голос срывался от крика и ненависти.

– Мирта, оставь мальчика, я сама, – неожиданно для всех послышался голос старушки, стоящей в дверях.

Служанка в мгновение ока выскочила из комнаты, сердито фыркнув. Берта неспеша вошла в комнату, сперва посмотрела не щенка, а затем на Эренара.

– Когда я нашла тебя, ты был ещё совсем маленьким… – начала она. – Я вижу, как к тебе здесь относятся… Ты ведь хороший мальчик?

Эренар виновато поднял глаза, наполненные подступающими слезами, и безмолвно посмотрел на неё.

– Можешь оставить его себе, но помни, что за ним следует должным образом ухаживать, – она помедлила, а после многозначительно добавила. – И кормить.

– Спасибо вам! – прокричал он с радостью на сердце и ринулся обнимать старую няню. Её выцветшие голубые глаза были наполнены состраданием и безграничной любовью.

Лицо старушки озарилось в искренней чистой улыбке, и она прижала мальчика ближе к себе, легонько погладив его по чёрной макушке. И так они стояли какое-то время, после чего Берта покинула комнату, предварительно погладив Чарли, который на прощанье облизал ей руку.

Берта всегда нравилась Эренару, а после того, что она для него сделала, он полюбил её так, как никогда прежде. До этого он видел в ней не более чем доброго и несколько неуклюжего человека, который одевался в мешковатую одежду, чтобы скрыть свою старость. Но теперь всё изменилось. Она превратилась в тот прекрасный образ, что никогда не угаснет в его памяти.

***

Время между тем по своему обыкновению без устали шло вперед. Эренару уже исполнилось девятнадцать лет. Недавно он оставил сиротский приют и поселился у старой Берты, которая сама настояла о переезде к ней. Её двухэтажный беленький дом находился на другой окраине города, где не пахло затхлой сыростью, и где было множество небольших зелёных лесов, разбросанных подобно одиноким в море островкам. Он был достаточно хорошо благоустроен и имел приятный фасад, сделанный из прочного серого камня и дерева. Резная дверь дополнялась прямоугольной пилястрой, немного же выше находились миниатюрные балкончики, а подле них располагались окна, что выходили в некоторых местах дома на красивую лужайку, за которой приглядывала сама Берта. Она жила тихо и уединённо, и после переезда Эренара ничего в особенности не изменилось.

Берта выделила ему свою собственную комнату. Она разительно отличалась от той, в которой он жил прежде: стены, потолок и пол находились в отличном состоянии. Кроме того, она была обставлена одной мягкой кроватью с подушками и тёплым одеялом, маленьким читательским столиком, на котором находился подсвечник, стулом с мягкой подкладкой, жёлтыми занавесками, прикрывавшими чистое окно, парочкой платяных шкафов и небольшими книжными полками, на которых мирно покоились учебники по различным наукам, словари, рассказы и новеллы, повести и записки, романы и сказочные поэмы.

К тем летам основные качества Эренара уже успели сформироваться. Он был весьма целеустремлённым юношей, однако вместе с тем не был лишён и некой апатии, время от времени вторгающейся в его жизнь. В остальном он оставался всё таким же неприметным, начитанным и не имел в своей голове никаких особых планов на будущее.

Всё же судьба не уготовила ему размеренной и заурядной жизни.

– Чарли! Чарли! – звал его Эренар из узенького коридорчика.

Со второго этажа через комнату и главный зал, сбивая всё на своем пути, нёсся уже изрядно подросший лабрадор. Казалось, что вместо глаз у него были два сверкающих уголька, в которых теплилась лишь бесконечная доброта и любовь. Завиляв хвостом, Чарли принялся усердно прыгать и облизывать своего хозяина.

– Ну, ну, – произнёс тот, морщась от ласк и смеясь. – А кто пойдет гулять? – вдруг, строго спросил он.

Лабрадор принял выжидающую охотничью стойку и склонил голову набок.

– Гулять идёт, – Эренар сделал многозначительную паузу. – Чарли! – пёс снова прыгнул на него и принялся ластиться.

Как и всегда, когда они отправлялись на прогулку, он одевал ошейник, прикреплял поводок и обязательно предупреждал Берту о том, что скоро вернётся.

Излюбленным местом, где они любили проводить время, был небольшой лесной парк. Он привлекал их своим старческим спокойствием и не многолюдностью. Туда редко, кто заглядывал. Да и, впрочем, Чарли там очень нравилось, потому что только в лесу он мог вдоволь набегаться и погонять птиц, кроликов и других зверьков, которые попадались ему на глаза.

Отпустив с поводка Чарли, Эренар принялся прогулочным шагом идти по уже знакомой тропинке, что время от времени ненадолго терялась за густой изумрудной травой. Ступая по легко ломающимся сухим ветвям, он вскинул голову кверху, увидев безоблачное и холодное сине-голубое небо, и вдохнул как можно больше воздуха. В нос ударил любимый запах прелых листьев. Однако, что-то, едва уловимое сознанию, заставило его обернуться. Вдали из-за высоких диких кустов мелькнула тень.

– Чарли! – голос разрезал гробовую тишину. Каждое движение Эренара, каждый звук, исходящий от него, казался неестественно громким.

Вдруг раздался шелест позади, по его телу пробежали мурашки. Быстро повернувшись, он увидел лишь Чарли, беззаботно гоняющегося за пёстрой бабочкой. Мир снова заиграл прежними красками. Но что-то не давало ему покоя. Эренар ещё раз окликнул своего пса, чтобы как можно скорее уйти.

Но Чарли, как по чьему-то злому велению, застыл на месте. Медленно повернув свою мордочку, он оскалил кровоточащие клыки и стал приближаться к нему, брызгаясь алой слюной. Эренара сковал животный страх. Запах мертвечины, ни пойми откуда взявшийся, начал душить его. Он схватился за горло под оглушительный лай своей собаки. Взор его помутнел, а ноги подкосились. С ним словно кто-то играл. Когда туман перед глазами рассеялся, Эренар снова увидел добродушного и веселого Чарли, облизывающего его дрожащие руки. Он погладил пса, все еще находясь под действием какого-то дурмана, тяжело приподнялся и тревожно стал оглядывать округу, которая словно плыла перед ним. Меж тем тело, одолеваемое подступающим ознобом, начало дрожать. Холод пронзил его члены, а страх сжал грудь в могучие тиски.

Спустя несколько минут, в которые Эренар пытался прийти в себя, кроны на деревьях затрещали, а листья переполошились, будто чья-то незримая воля пронеслась вместе с воздухом, сотрясая под своим натиском всё живое. Голоса лесных жителей на какой-то миг утихли, а затем и вовсе смолкли. Но ненадолго. Птицы, словно сошедши с ума, начали истошно кричать и визжать. После, следуя чьему-то приказу, они запели в унисон протяжную и унылую мелодию. Земля под ногами Эренара в тот момент слегка подергивалась, подобно живому существу. И не мог он разобрать, наяву это происходит или же во сне. Но когда он прикоснулся к ней – она, к его удивлению, действительно двигалась. Что-то инстинктивно подсказало ему бежать, как можно дальше и без оглядки. Так поступил и его верный пёс. В следующее мгновение они уже неслись по лесу незнамо куда. Их одолевал страх.

Остановившись чтобы отдышаться, Эренар, вдруг, понял, что рядом с ним больше нет Чарли. Но в тот же роковой момент он услышал сладко-манящий голос, что призывал к себе. Ноги, словно околдованные, начали вести его против собственной воли к неизведанной темноте густоты леса, в котором мелькали горящие фиолетовым светом два широко расставленных глаза. Их воздействие на разум Эренара было опьяняющим, и через несколько мгновений он, уже ничего не осознавая, поддался сей власти и верно шёл к своей цели, что, не смолкая, призывала к себе созвучным многоголосием. Голову заполонила путаница слов. В этот-то момент, когда опасность была особенно близка, кто-то прикоснулся к Эренару, и он вмиг пришёл в себя. Оглядевшись по сторонам, он заметил старого человека, одетого в бордовые лохмотья, а затем, наконец, почувствовал и его руку на своём плече. Он хотел было воскликнуть, выразив свое недоумение, как неожиданно из тех самых обильно заросших кустов вырвался непонятный тёмный силуэт, воспаривший к верхушкам деревьев.

– Держись меня! – прогрохотал властный голос и Эренар, заворожённый увиденным, не сопротивлялся.

Престарелый незнакомец, чьё лицо было неестественно бледным, настороженно поглядывал то вверх, то по сторонам, прислушиваясь к малейшему шороху. Вдруг, вместе со сломанными сучьями на твердь ниспали несколько больших перьев, а затем и их обладатель начал мелькать среди листвы, будоража воздух своими могучими крыльями.

– Что это? Что происходит? – вырвалось из уст Эренара.

Однако незнакомец не спешил с ответами и оттолкнул юношу подальше в сторону, когда над ними пронеслась тень с огромными заостренными когтями, которые пытались впиться в Эренара. Но он успел вовремя припасть к земле.

– Останешься лежать – умрёшь! – тут же с гневом объявил старик.

Эренар тут же встал и ещё раз взглянул на старика. На его лице отображалась целая смесь эмоций. От простого гнева до сожаления и подобострастного страха.

Неизведанное существо опустилось на твердь где-то поодаль и, приняв человеческий облик, медленно вышло из сени листвы.

– Отдай его, старик! – вызывающе крикнул получеловек, оскаливая свои клыки и сверкая глазами, в которых томилась неутолимая жажда крови.

В одно мгновенье он обернулся в огромного медведя, буро-серая шкура которого была усеяна высохшими шрамами и глубокими порезами. Зверь издал грохочущий рык, что, казалось, заставил задрожать саму твердь, а затем провёл смертоносной лапой по земле, оставив пятипалый след, и ринулся к Эренару, то и дело потряхивая головой с массивной гривой.

– Беги! – приказал незнакомец.

Они скрылись в кустах, которые с превеликим удовольствием растерзал медведь, и направились вглубь леса, застонавшего от треска ветвей и сухой коры.

Эренар добежал до широко разлитого ручья, чьи воды причудливым изгибом сбегали вниз по камням и остановился, чтобы унять пульсирующую боль в висках и попытаться услышать окружающий мир, который вновь неестественно замолк. Он оглянулся и не заметил старика. Он отстал от него ещё несколько минут тому назад, когда они взбирались по крутому холму. Его грудь вновь сковало объятие страха. Именно такого страха, при котором приходит понимание, что вот-вот произойдёт то, что непременно тебя убьёт. Спустя считанные мгновения, он ощутил тяжёлое и прелое дыхание, обрушившееся на затылок, и с дрожью отпрянул назад, увидев всепожирающие глаза, что горели светло-коричневым пламенем. Медведь прорычал ещё более неистово, чем прежде, и одним движением повалил Эренара на твердь, а затем придавил своей лапой его тело, на котором уже начинали появляться мелкие багровые капельки крови, выступавшие из-под одежды. Заострённые когти чудища медленно проникали под кожу. Эренар издал громкоголосый стон от боли и отчаянно вцепился в землю, как тут же мелькнула голубая искра, осветившая его глаза. В тот миг он думал, что умер. Однако неистовое биение сердца и учащённое дыхание говорило об обратном. Когда Эренар почувствовал, что ничего более не сжимает его грудь, он приоткрыл свои веки и увидел поверженного монстра, из пасти которого хлестала чёрно-красная густая кровь. Чудище то поднимало свою голову к верху, то снова в полной беспомощности опускало её.

– Вставай! – словно откуда-то издалека, послышался твёрдый и волевой голос. Следом за ним чья-то дряхлая рука будто бы вернула Эренара обратно в реальность, на долю мгновения придав ему храбрости.

– Что произошло? – выдавил он из себя, смотря как поодаль неизведанное существо корчилось в предсмертной агонии.

– Пора, – произнес старик, посмотрев направо, где уже были видны взмахи крыльев, что попеременно терялись в листве. – Скоро их будут десятки, – он огляделся и проникновенно посмотрел на Эренара, который ещё не мог прийти в себя. – Будет немного тошнить.

Незнакомец схватил юношу за руку и яркие разноцветные вспышки озарили сознание Эренара. Плоть перестала быть оболочкой для его души. Теперь она превратилась в бесформенный огонёк, что проносился по тоннелю, подобному урагану, в котором текли красные, золотые, белоснежные, изумрудные и небесные тона. Они переплетались и смешивались друг с другом в потоке бесконечного вихря.

***

Они очутились рядом с зеркально чистым озером, неподалеку от которого росло огромное могучее дерево, уходившее своими толстыми корнями далеко в толщу воды, отражавшей в себе небесное поле. На ветвях древнего Ниралиона – одного из четырёх Великих Древ – росли огромные спелые плоды рубинового цвета, слегка прикрываемые листвой нежно-алого оттенка. В его толстой буровато-коричневой коре виднелись тонко заострённые мечи, клинки, топоры и секиры с искусно гравированными и позолоченными рукоятями, что были воткнуты в плоть дерева по самый эфес. По округе же на день пути простирался огромный тёмный и густой лес, отличающийся тёмно-нефритовыми листьями и водившимися в нём мелкими травоядными животными, которые выходили только по ночам, чтобы не наткнуться на крылатых хищников, часто охотившихся при свете звезды, что освещает этот мир днём и скрывается ночью, уступая место своей младшей сестре, которая служит проводником для всех ночных тварей.

– Что это было?! – выкрикнул Эренар, который в то же мгновение упал на твердь от жуткой боли.

– Прислужники неведомых сил, – раздался голос старика. – Те твари не успокоятся, пока не найдут тебя. – Во всяком случае ты его убил… – договорил он и угрюмо посмотрел на юношу.

Затем старик перевёл свой взор на сгущавшиеся на юго-востоке сумерки, возвещавшие о приближении ночи, и на ещё ясное небо над головой, на котором уже проглядывались очертания тысячи маленьких звёздочек, что сияли и переливались холодным и чистым светом, дожидаясь полной темноты, чтобы одурманить всякого путника своей неповторимой красотой.

Когда боль немного утихла, и пелена сгущавшегося мрака отступила, Эренар огляделся. Он попытался встать, но слабость поразила его члены, а сознание на какое-то время снова окутал туман. Старик перевернул его на спину, схватил за руку, которую свела судорога, и, открыв маленький флакончик, заставил его испить едва светящейся сероватой жидкости.